Глава 2 (2/2)

Он сказал это в шутку, но Эрвин тяжело вздохнул.

— Полагаю, ты прав, — он смотрит в окно, в сад. В его взгляде появляется грусть.

— Она не станет относиться к тебе хуже, — говорит Леви.

— Возможно, нет, если мне повезет. Но она будет думать обо мне иначе. И с этим ничего не поделаешь.

— Ты прав.

Ее папа — преданный, немного неуклюжий в своей любви, но полный самых добрых намерений. Он умный и обаятельный, симпатичный и сильный. Он — все, чего может пожелать маленькая девочка. И на его руках больше крови, чем у кого-либо на Парадизе.

— Спасибо, Леви. Что забрал ее. Ты так хорошо с ней обращаешься.

Леви сглатывает:

— Мне с ней неловко. Я не понимаю детей.

— Думаю, ты ошибаешься.

— Я постоянно матерюсь.

— Ты стараешься. Это самое главное.

Он пытается подружиться с ребенком, о существовании которого даже не подозревал. Плоть и кровь того, кого он не видел шесть лет. Человека, которому Леви отдал больше, чем кому-либо из ныне живущих, и который, скорее всего, даже не знает об этом.

— Что на ужин?

— Осталось немного хлеба. Я думал сделать рагу.

— Давай помогу.

— Я могу и сам…

— Я правда хочу помочь.

— Ты будешь только мешать — я знаю свою кухню. Кроме того, у меня уже есть помощница.

— Ладно. Займусь чем-нибудь другим. Где корзина с грязным бельем?

— Ты в гостях! Я не дам тебе заниматься домашними делами.

— Сейчас я беженец. Дай я помогу. Пожалуйста, Эрвин.

Эрвин тихонько смеется. Он улыбается гораздо чаще, чем раньше. Леви пытается привыкнуть к этому и к навязчивому желанию подражать ему. Он совершенно забыл, как это делается.

— Ладно. Внизу в ванной. Спасибо.

— Готов поспорить, мыло у тебя дерьмовое.

— По твоим стандартам, пожалуй, да.

Стираю его одежду и забираю его ребенка из школы. Я прямо как горничная. Или его жена.

Ужин задерживается. Айрис сначала помогает очищать кожуру и помешивать овощи, а потом ей становится скучно, и она уходит порисовать в блокноте на полу в гостиной, напевая себе под нос. Она нарисовала что-то вроде попугая. В детстве Леви не знал, что попугаи существуют.

Эрвин неплохо готовит. Ничего выдающегося, но вполне сносно. Хлеб немного черствый, и Леви хотелось бы побольше соли в рагу, но оно сытное, и овощи приготовлены правильно, и он без лишних напоминаний не кладет Леви мяса.

Белье сушится внизу в ванной. На улице начинается дождь, а затем и ливень. В доме тепло. Айрис фантазирует, что морковь в тарелке — это севшие на мель моряки, которых она должна спасти с помощью корки хлеба. Эрвин рассказывает, что они планируют поход в горы.

Прежде чем Эрвин отводит девочку принять ванну, она подходит к Леви и кладет руки ему на плечи. Это еще одно нежное объятие, как будто она не уверена в том, что делает. Она говорит: ”Спокойной ночи, Леви” и убегает наверх вслед за отцом.

Они с Эрвином пьют виски до полуночи. Говорят о повышении Жана Кирштайна и о политике обмена Марли-Парадиз. Эрвин немного рассказывает о родине Клаудии, о ее воспитании в Марли, а Леви слушает: его легкие стянуло в тугой узел. В этот раз они не обнимаются перед сном, чему Леви почти что рад. Этот день оставил у него странные ощущения. Оторванности. Неустойчивости.

Он засыпает в тепле и сытости, думая о том, что, несмотря ни на что, и этот день принес ему радость.

***</p>

Он забыл, что на этом проклятом острове постоянно льют дожди.

Проснулся от грозы. Окна дребезжат. Часы показывают, что уже пять утра.

Ноги замерзли. Он находит несколько запасных носков в почти пустых ящиках комода. В остальном он берет свои вещи, оставляя одежду Эрвина аккуратной стопкой на стуле.

Дни становятся длиннее. Мир за окном теплеет. Солнце, прорываясь сквозь тяжесть облаков, ползет к горизонту. Земля выглядит дикой и опустошенной — красиво. Леви одевается.

Он тихо идет по дому. Лестница скрипит, но никто не поднимается. Внизу он складывает высохшее белье и разделяет его на две стопки: Эрвина и Айрис. Леви надел пальто, но ему все еще холодно, поэтому он разжигает огонь в очаге в гостиной и в кухонной плите.

Хоть кто-то в этом доме проснется в тепле.

Наблюдая за тем, как мерцает плита, он решает заодно и чаю заварить. Пока он его выпьет, будет уже пять тридцать. Леви думает, раз такое дело, можно и прибраться. Находит в шкафу жалкую коллекцию чистящих средств и протирает все кухонные поверхности. Потом подметает пол так тихо, как только может. Затем протирает пыль на шкафах и подоконнике. Когда с этим покончено, на часах уже шесть. Он проскальзывает в гостиную.

Можно тогда уж и тут навести порядок.

Он полирует часы, вазы, фотографии на каминной полке: Эрвин и Айрис, Эрвин и Ханджи во время Интеграции, Эрвин и незнакомые люди, эффектная женщина, должно быть, Клаудия — они с Эрвином держат на руках ребенка. Он складывает игрушки Айрис в сундук у дальней стены. Протирает стекла на окнах и шкафах.

Он идет по коридору и открывает дверь в кабинет, где еще не был. Там темно и еще холоднее, чем в коридоре. А еще здесь такой беспорядок, что Леви даже отшатнулся. В свое время Эрвин был педантичным. Несмотря на состояние комнаты, эта утраченная дисциплина не возмущает Леви. В том, как его ручки и карандаши раскиданы по столам, пол заставлен книгами, словно саженцами, бумаги разбросаны по всем поверхностям, недоделанные карты и эскизы приколоты к пробковой доске чувствуется бешеная страсть. На дне немытых чашек засохли остатки чая и кофе. Кисти томятся в мутных стаканах с водой. В решетке камина столько пепла, что Леви удивляется, как Эрвин им еще не подавился. На спинке стула, придвинутого к письменному столу, висит огромный кардиган. Должно быть, он велик даже хозяину.

Одна манжета потерта и изношена, другая в гораздо лучшем состоянии. Он сшит из толстой и качественной шерсти. Леви ежится.

Он оставляет эту комнату нетронутой.

Половина седьмого. Вчера Эрвин и Айрис встали в семь утра. Леви вздыхает и возвращается на кухню. Там осталось только три яйца, но это не страшно. Ему все равно не очень нравится их текстура. Хлеба нет совсем. Эрвину снова придется ехать в город. Леви смотрит в окно на проливной дождь. От ветра дом жалобно вздыхает.

К тому времени, когда солнце встало полностью, поднялись и все домочадцы. Эрвин спускается по лестнице с сонной Айрис на бедре. Она еще не одета, только завернута в толстый халат. Эрвин одет, но очень обыденно. Леви все еще не совсем привык видеть его без формы.

— Ммм, как здесь тепло. Ты разжег камин, Леви?

— Да. Надеюсь, ты не против.

— Так чутко с твоей стороны, спасибо. Ты давно проснулся?

— Пару часов назад. Дождь разбудил.

Эрвин клацает зубами, усаживая Айрис в кресло. Она выскальзывает из его однорукого захвата и сонно трет глаза. Леви снимает сковороду с плиты.

— Сочувствую. В это время года здесь бывает совсем скверно, — Эрвин все еще явно полусонный. Леви протягивает ему чай. ”Спасибо”. Он делает глоток, хмурится, замечает, как Леви накладывает бекон в две тарелки.

— Ты готовишь завтрак?

— Да у тебя глаз-алмаз.

— Почему ты готовишь?

— Потому что я не спал. Подумал, что сэкономлю тебе время.

— Ох, — Эрвин так растерян, что Леви на мгновение начинает беспокоиться, что сделал что-то не так. Возможно, он выглядит нелепо: стоя в фартуке (он висел на двери) у Эрвина на кухне, готовя ему завтрак после шести лет разлуки. Либо он не понимает каких-то тонкостей. На самом деле, он только сейчас задумался об этом.

— Это очень любезно, но не нужно было этого делать, Леви.

— Ну а я сделал. Мне было скучно. Садись уже, и хватит доставать меня.

— Леви знает, где лежат ножи, — Айрис говорит медленно, не с первой попытки.

— Еще бы.

Он ставит перед ними по тарелке. Вчера Айрис съела только одно яйцо, поэтому остальные два он отдал Эрвину.

— А тебе?

— Я не хочу. Поем фруктов. Так и не смог опять начать есть мясо и вот это все.

Эрвин удивленно моргает. Леви чувствует его пристальный взгляд на своей спине.

— Ты такой предусмотрительный. Спасибо, — произносит Эрвин неуверенно. Айрис начала беспорядочно возиться с едой.

— Я люблю пожиже!

— Я заметил.

От еды она немного оживляется.

— Скажи спасибо, Айрис.

— Спасибо! — она радостно улыбается Леви. Он пытается ответить ей, но получается лишь дернуть уголком рта.

— Не стоило все это делать, Леви. Ты в гостях.

Да прекрати ты об этом говорить.

— И что? Решил помочь. И я уже сказал, что проснулся ни свет ни заря, мне было скучно. Все логично, так что брось это, ладно? Ты меня смущаешь, — он нарезает яблоко для себя, осторожно, чтобы не поцарапать ножом тарелку.

Эрвин смеется от этой пылкой речи:

— Хорошо. Если хочешь меда и соли, возьми в буфете.

— С чего бы мне хотеть меда и соли?

— С яблоком очень хорошо сочетается, поверь мне.

Леви пожимает плечами, достает мед, берет с полки соль, смешивает, пробует: сладко. Яблоко отдаёт кислинкой. Вкусное сочетание. И чай вкусный, сегодня он сам заварил его так, как ему нравится.

— Какой ветер громкий, — отмечает Айрис. — У-у-у! — она свистит сквозь зубы, подражая ему. Леви смотрит в окно.

— Сегодня будет тяжело везти тебя в школу.

Айрис хмуро смотрит на отца:

— Но ты же все равно отвезешь! Правда?

— Да, не переживай. Отвезу в любую погоду.

Айрис от этого веселеет. Леви задается вопросом, хочет ли она увидеть своих друзей, своих учителей, или просто рвется учиться. Чуть погодя он понимает, что мог бы просто спросить ее. Так ведь и строятся разговоры. Так он мог бы поступить. Но мысль возникает слишком поздно, и вместо этого Эрвин спрашивает ее об уроках математики.

— Леви, перед поездом я отведу тебя в таверну. Не придется ждать под дождем.

— Спасибо, — Леви думает о том, как холодно будет дома, где некому разжечь огонь. Думает о хлебе в кладовой, который уже зачерствел. Нужно будет полить цветы.

Он гадает, идет ли сейчас дождь в Марли.

Когда Айрис уже одета, Эрвину приходится потрудиться, чтобы втиснуть ее в туфли и пальто, поскольку она постоянно отвлекается и задает Леви бессмысленные вопросы: ”почему у тебя черные волосы?”, ”ты знаешь мою подругу Джакалин?”, ”хочешь, я покажу тебе, как хорошо я могу свистеть?”.

В конце концов Эрвин строго к ней обращается, и Айрис делает то, что велено. Леви собирает свои вещи.

На улице скверно. Пронизывающий ветер проникает под одежду. Эрвин подгоняет Мышеловку быстрее, чем накануне, так что им с Леви приходится почти бежать трусцой, чтобы не отстать. В кратчайшие сроки они спускаются вниз, промокшие до костей.

Эрвин целует Айрис и машет ей рукой, пока она идет в школу.

— Пока, Леви! — кричит она, отвлекаясь на других детей.

— Пойдем скорее в тепло, — говорит Эрвин.

Он приводит Леви в маленькую и душную таверну. На вывеске снаружи написано ”Ффорд”. В этот утренний час здесь пусто. На самом деле, Леви даже не уверен, что она открыта, но Эрвин просто заходит внутрь, и Леви следует за ним.

— На улице просто пиздец, правда? — говорит женщина за барной стойкой. Она иностранка: темная кожа и коротко подстриженные волосы. Она смотрит на них и продолжает:

— Эрвин! Заходи и обсохни, ты что, решил насмерть простудиться?

Леви неуверенно полагает, что она моложе их. Он не привык определять возраст людей, и со временем легче не стало. Незнакомка улыбается и подходит поприветствовать их.

— Ама, это Леви. Мой друг.

— Приятно познакомиться, сэр! Готова поспорить, что раньше вы выглядели получше, ну так и я тоже. Ха!

Леви, наверное, похож на мокрую крысу. Она не глазеет ни на его шрамы, ни на его рост. Ее рубашка вся покрыта мукой, а брюки порваны на колене, но в остальном она выглядит прилично. Пышногрудая и высокая. С белоснежной улыбкой и большими глазами. Красивая. На удивление устрашающая. Леви пожимает ее протянутую руку.

— Проголодались?

— Нет, спасибо, мы только позавтракали. Леви, ты голоден?

— Нет. Спасибо, — говорит он хрипловато. Эрвин снимает пальто и вешает его на крючок, сделанный из оленьих рогов. В таверне каменный пол, но много мягкой мебели. Огонь мерцает и танцует, когда ветер хлещет по дымоходу.

Рука на его плече: Эрвин. Леви позволяет ему взять и свое пальто, поспешно выпутываясь из мокрой материи.

Они садятся за барную стойку. Ама предлагает им пиво, но после того, как они отказываются, приносит им кофе.

— Леви, ты не хочешь?

— Он мне никогда не нравился, — Леви любит сладкое. Кофе на вкус горький. Как паника.

— Тогда чаю?

— Хорошо. Спасибо.

— Спасибо за гостеприимство, — говорит Эрвин, пока она суетится за барной стойкой, забегая на кухню, чтобы поставить чайник на плиту. — Мы ждем поезда на десять тридцать, чтобы Леви мог вернуться в Марли.

— А, так вы не местный! В гости приехали?

По какой-то причине Леви ощетинился:

— Я местный. Я родился на Парадизе.

— Вот как. А где именно?

— В Митре.

— Какая роскошь!

— Не совсем. Я из Подземного Города.

— Что? Я думала, это выдумки!

— Нет, — говорит он и пробует чай: чуть теплый.

— Жесть. Столько лет под землей?

— Выбрался, когда мне было чуть за двадцать, — отвечает он, пытаясь хоть как-то сгладить грубость.

— А как?

Леви склоняет голову в сторону Эрвина:

— Он завербовал меня в разведкорпус.

Ама смотрит куда-то между ними, собирая фрагменты воедино. Ее глаза забавно расширяются.

— Леви! В смысле, капитан Леви?!

Он пожимает плечами, кивает. Ама сияет, наклоняясь вперед, чтобы заглянуть ему прямо в лицо:

— Какая честь! Вы настоящий герой, сэр! — она радостно смеется. Леви чувствует, как на его лице проступает гримаса.

— Полегче, Леви не любит славу, котороя досталась за события минувших дней, — добродушно говорит Эрвин.

— Что ж, это обнадеживает. Насколько я помню, ты пользовался своей былой славой, чтобы получать халявные напитки, — говорит она и шлепает Эрвина тряпкой, которой вытирает барную стойку. Он хихикает. Леви снова без причины щетинится.

Неблагодарный унылый ублюдок.

— Что ж, я должна поблагодарить вас за ваши старания на войне, капитан Леви, — она говорит полушутя. — Если бы не вы, моя страна была бы поглощена Марли. Или уничтожена в процессе сопротивления.

— Правда?

Она кивает и снова начинает расставлять бокалы.

— Я из Маха Фасен. Марлийцы напали на нас за пять лет до войны. Мне был тогда двадцать один год. Они взяли в заложники весь мой город. Никогда раньше я так не боялась. Собственно, я потом еще долго больше ничего и не чувствовала.

Она говорит об этом как будто между делом. Леви слышал о ее стране, но только на словах. Он никогда раньше не встречал фасенийцев.

— Парадиз оказал нам поддержку, и только тогда шансы сравнялись. Без вашего ледяного камня и прототипов оружия мы бы никогда не отвоевали власть.

— Так почему вы здесь, в паршивой деревушке на Парадизе? — спрашивает Леви.

Она снова улыбается. Такая искренняя, заразительная улыбка.

— Большая часть моей семьи была убита во время вторжения. Я отправилась в Либерио в поисках мести, но вместо этого нашла Эрвина!

Эрвин смущенно опускает глаза. Или он подыгрывает?

— Они с Клаудией помогли мне поучаствовать в восстановлении Маха Фасен, но после этого усталость окончательно взяла верх, и я уже не захотела оставаться там. Я помогла своей стране, и пришло время двигаться дальше. Эрвин посоветовал перебраться сюда. Я немного пожила в Стохесе, но потом взяла и купила эту таверну. Я знала, что он живет здесь, и подумала, что лучше поселиться там, где уже есть знакомые.

— Ты отлично ведешь переговоры, но я думаю, что тебе больше по душе веселить людей, чем заставлять их прогибаться, — говорит Эрвин, а она в ответ смеется, громко и ярко.

— Мне просто хотелось чего-то обыденного и спокойного. Я здесь все сделала сама и горжусь этим.

— Все правильно, так и надо, — Эрвин отвечает ей, и это звучит подкупающе, без намека на покровительство. Здесь люди со всего мира. Леви привык к этому, но это все еще так интересно. Так обнадеживающе.

— Так вы возвращаетесь на корабле или на дирижабле, капитан?

— На дирижабле. Так быстрее.

— И дороже.

— Героям войны щедро платят.

— А он притворяется, что все наоборот!

— Мне еще дочь растить! — протестует Эрвин.

— Я шучу, ваш командир очень щедр. Естественно, — она говорит, скаля зубы и закатывая глаза. Леви не понимает этого напускного раздражения. Что значит ”естественно”?, ему хочется спросить.

— Так вы приехали только навестить Эрвина?

— Нет. Были дела в Митре.

Те еще дела. По запросу правительства он поехал проверить исследования ”способностей” Аккерманов. Леви изначально полагал, что ничего существенного там обнаружить не удастся, что в итоге и подтвердилось. Это была напрасная поездка. Ему просто нужно было оправдание.

— С Эрвином?

— Нет, — говорит он, и признание почти сорвалось с его губ. — Я заехал в гости на обратном пути.

— Как здорово. Наверное, вы вдвоем многое повидали.

Давно про них не говорили “вы вдвоем”.

— Так и есть.

— О многом лучше забыть, — говорит Леви, глядя на остатки своего чая.

— Конечно, — говорит Ама, меняя тему с такой легкостью, с какой утка скользит по реке. — А что сейчас? Чем вы занимаетесь в Марли?

— Продаю чай.

— Ах! Простите меня за это пойло. Большинство приходят сюда выпить что-то покрепче.

Вместо того чтобы сказать: ”Все нормально, спасибо большое”, Леви говорит; ”Я привык”. Ама смеется.

— Вы именно такой, как я себе представляла, — говорит она, тепло улыбаясь. Леви поражен. Он привык не соответствовать тому образу, который выдумали другие люди. Слишком придирчивый, слишком угрюмый, слишком низкорослый. Он не похож на героя.

— Леви, у вас есть дети?

— Своих нет. Я несколько лет присматривал за двумя, но они уже выросли.

— Пусть и не родные, все равно это ваши дети, — говорит она, расставляя бокалы и повышая голос из-за их перезвона. — В войну осиротели?

— Военные преступники, если точнее.

Она снова смеется, и в этом есть что-то мрачное. Этакий черный юмор.

— Бросаются друг в друга детьми как гранатами. Надеюсь никогда больше не увидеть такого. Как вам дочка Эрвина? Разве она не прелесть? Всегда приходит сюда и болтает со мной без умолку.

— Да, она… — Эрвин смотрит на Леви, но он игнорирует этот взгляд. — Она вся в него. Постоянно задает вопросы.

— Ты видишь ее дружелюбную сторону, Ама. У нее бывают и сложные периоды. Месяц назад она два дня не разговаривала со мной.

— Чем это ты так ее расстроил? — спрашивает Ама, руки в боки, насмешливо ругая его.

Эрвин пожимает плечами:

— Да ничем таким. Обычно она хорошо себя ведет и слушается меня. Я даже не думаю, что она злилась. Просто... иногда она замыкается в себе. Я думаю, она скучает по маме.

— Но она же ее не помнит.

— Какое-то глубинное чувство, наверное. Подсознательное, а не осознанное понимание того, что ее нет рядом.

Ама кивает:

— Дети всегда тонко чувствуют такие вещи.

Леви удивлен, что эта незнакомка знает ребенка Эрвина лучше, чем он сам. Ама наверняка видела, как она растет. В толпе незнакомцев Айрис, вероятно, побежала бы к Аме.

— Ты придешь на День Интеграции, Эрвин?

— Конечно.

— Жаль, что вы уезжаете, Леви. Шесть лет, а так незаметно пролетели, правда?

С одной стороны, и правда пролетели, с другой — тянулись бесконечно долго, но сейчас не время для нытья и страданий, она ведь тоже прошла войну.

— Шесть лет — солидный срок, — это все, что он может выдать.

В его деревне тоже проходит фестиваль, но дом Леви расположен так, что он видит его отблески и слышит шум, но при необходимости может укрыться от этой суеты.

— Ама помогает готовить. Это всегда так вкусно! — говорит Эрвин. Она снова ухмыляется, снова шлепает его по руке и закатывает глаза.

— Котел тушеных овощей и сахарные мышки. Никаких кулинарных новшеств.

— Звучит здорово, — признает Леви.

— Оставайтесь! У нас в Нессе самый лучший фестиваль, все это знают.

— Я подумаю, — говорит Леви, чтобы не портить настроение, в глубине души точно зная, что не останется.

Ама, похоже, устала от него, или, по крайней мере, привыкла к его замкнутости. Он наблюдает, как она разговаривает с Эрвином, судача о людях, о которых Леви никогда не слышал, обсуждая раздробленную ногу Арнольда — ведь ее ампутировали, новые ткани, доставленные с Востока, парадизскую политику молодежных обменов. Проще простого. Ей так комфортно рядом с Эрвином. Леви знаком с ним двенадцать лет, но такая раскрепощенность ему только снится. Здорово видеть Эрвина таким дружелюбным. Раньше он никогда не был таким непосредственным, дружелюбным и приветливым, но от этого почему-то и становится неприятно. Это заставляет Леви чувствовать себя... менее значимым. Блядский эгоизм.

— Десять минут: нам пора на станцию, — наконец говорит Эрвин.

Ама шлет Леви ослепительную улыбку, и тот скупо улыбается в ответ.

— Было очень приятно познакомиться с вами, капитан Леви. Приезжайте еще.

— Мне тоже, — отвечает Леви.

На улице поднялся ветер. Эрвин держит пальто над головой. Леви теснится рядом, чтобы командор прикрыл его от ветра; раньше он всегда так делал во время экспедиций.

Они спешат на станцию. Служащий, завидев их, качает головой.

— Дерево упало на рельсы, Эрвин. До понедельника никаких поездов.

— Три дня?! — спрашивает Леви.

— По воскресеньям поезда в принципе не ходят, сэр — кратко отвечает мужчина. — А тут еще и шторм, — он снова обращается к Эрвину.

— Все ясно. Спасибо, — Эрвин пытается перекричать ветер. — Пойдем лучше домой, Леви.

Это просто смешно, думает Леви, забираясь на Мышеловку. Седло впивается ему в копчик. Выносливое существо, похоже, не обращает внимания на ужасную погоду. Эрвин забирается позади него. Он тянется к поводьям, задевая талию Леви рукой. Не успев подумать, Леви опережает его и берет поводья сам.

— У меня две руки, — говорит он.

Он быстро пришпоривает лошадь. Она очень медленная, а тут еще и везет двоих разом. Леви чувствует, как рука Эрвина обвивается вокруг его талии, а пальцы подхватывают его пальто, чтобы удержать равновесие.

Десять минут, и они возвращаются домой, порядочно вымокшие.

— Ебучая погода. Ебучий остров. Надо было мозги включить и не ехать в это время года.

— Я думаю, что ”ебучая погода” отчасти обеспечила нам победу. Мы были привычнее к экстремальным условиям, — Эрвин негромко говорит, когда они оказываются на кухне, оставляя лужи на каменном полу. Кажется, его не смущает, что он насквозь промок. Леви распускает волосы и трясет головой, как собака, недовольный настолько, что ему плевать на чистоту на кухне.

Он стоит в рубашке, прочесывая пальцами волосы, пытаясь распутать холодные, мокрые колтуны, которые надул ветер. Эрвин развел огонь и снял с себя рубашку. Она падает на пол с мокрым шлепком. Он берет два полотенца. Леви смотрит, как он вытирается, с отстраненным, необычным интересом, словно перепроверяет цифры в отчете. Словно пытается подавить мелкое навязчивое желание. Эрвин весь в шрамах, как и он сам; он немного располнел и оброс по сравнению с тем, каким Леви его помнит. Обрубок правой руки так хорошо зажил, что кажется, будто он с ним и родился. Он такой широкоплечий. Пальцы Леви все еще покоятся в волосах.

Эрвин смотрит на него, и Леви думает, что его любопытный взгляд не остался незамеченным — взгляд, как у Ханджи перед титаном сто лет назад — но нет, Эрвин смотрит на руки Леви, как они замерли, запутавшись в волосах. В кухне на пару секунд воцаряется тишина.

Это странный, едва заметный сдвиг: они заново знакомятся с телами друг друга.

— Можешь пойти в душ первым, — великодушно предлагает Эрвин. Его бицепс подергивается от напряжения. Он поднимает рубашку и направляется в ванную. Леви смотрит ему в спину, когда он уходит.

Наверное, наивно было думать, что это пройдет.

***

</p>

— Проблема в том, что у него слишком слабые плечи.

— Хочешь проверить на себе? — огрызнулся в ответ Леви. Середина лета. Мария все еще стояла целехонька. Шиганшина была полна не титанами, а бездельниками да детьми-прогульщиками.

— Учитывая, как он убивает титанов, я не думаю, что проблема в силе, — сказал Эрвин. Солдаты гарнизона — Эрнст, Лоурел, Памела, Вонт — стояли без формы, только в бриджах и летних рубашках. Леви и Эрвин остались в УПМ.

— Досадно, что сильнейшего воина человечества победил пьяница, — сказал Вонт. Он почти весь день не просыхал. По крайней мере, в тот раз он хотя бы не был на службе.

— Уж прости, что я не игрался в игрушки так часто, как ты, — пробурчал Леви. Деревья над головой закрывали солнце, но под всей этой зеленью было душно. Эрвин расстегнул две верхние пуговицы своей рубашки. Леви покатал пульку между пальцами.

— Сплошные отмазки. Ну, давай. Попробуй еще разок, так и быть.

Леви предпочел бы не тратить драгоценное свободное время на игры, но Эрвин предложил, и, если честно, он не был уверен, что действительно смог бы позволить пьянице обыграть себя.

— Ладно, — вздохнул он. Они поставили бутылки на поваленное бревно метрах в восьми. Стекло было того же цвета, что и мох. Из-за этого казалось, что бутылки выросли прямо здесь, в лесу, выточенные из солнечного света и пресной воды.

Он подбросил рогатку и снова поймал ее. Рукоятка была липкой от шести влажных ладоней. Изношенное дерево. Старая игрушка. Старое оружие.

— Ты слишком компенсируешь отдачу. Это не пистолет, — сказал Эрнст. Одной рукой он приобнял Лоурел, а в другой держал бутылку.

— Я знаю, что это не пистолет.

— Тогда не упирайся так плечом.

— Ладно, — он сменил позицию. — У кого-нибудь еще найдется мудрый совет для идиота? — сказал он беззлобно.

— Целься в середину, — не заставил себя ждать Вонт. Это из-за него они тут торчали. Он был школьным другом Эрвина. Наверняка это безумие было обычным явлением, пока Эрвин служил в Шиганшине.

Леви не ответил. Он опустил плечи, расслабился, оттянул резинку и положил пульку на жгут. Закрыл один глаз, а затем снова открыл его, вспомнив слова Кенни о стрельбе из винтовки.

— За успех легиона разведки! — воскликнул Вонт. Солдаты гарнизона дружно подняли бокалы. Справа от себя Леви услышал низкий, едва уловимый смешок Эрвина, который прислонился к дереву.

Леви выпустил пульку. Она жалко шлепнулась на бревно под бутылками.

— Еще два газа! — картаво сказала Памела.

Леви попробовал выстрелить на выдохе, а не на вдохе. На этот раз пулька даже не долетела до бревна.

— Видимо, в огромный затылок титана не так сложно попасть, — засмеялся Эрнст.

— В тебя еще проще, — процедил Леви сквозь зубы. Он взял последнюю пульку и уставился на бутылки, пока они не слились в единую мишень. Почему это было так трудно? Может, дело в незнакомом оружии? Может, он просто лучше владеет кулаками, чем снарядами? Может, это боязнь быть в центре внимания так нелепо проявляется?

— Подними немного руку, — предложил Эрвин. Леви оглянулся на него. Ему бы подстричься: в жару, в их выходной его чёлка небрежно спадала на дурацкие брови.

— Что?

— Наверх, — Эрвин показал на себе.

— А? Ты говорил — у груди.

— Обычно да, но ты ниже нас, — сказал он. Леви должен был привыкнуть к этой прямоте Эрвина. В присутствии новобранцев он был полон риторики и величия — когда хотел, чтобы они присоединились к делу, когда возглавлял свой отряд, когда убеждал Леви не убивать его, а последовать за ним — но теперь, когда Леви узнал его получше, нежелание Эрвина смягчать выражения одновременно и раздражало, и удивляло. В новом Эрвине, не-командире-отряда, было много такого, к чему Леви пришлось привыкнуть за последние несколько месяцев. Беспорядок в его комнате. Низкий гул его смеха. Небрежность, с которой он относился к своему здоровью. Внимание, которое Эрвин слишком явно ему уделял. Иногда его серьезность смущала Леви. Иногда ум Эрвина настораживал его.

Так что Эрвин не имел в виду ничего унизительного. Леви знал, что командор пригласил его на этот нелепый ритуал, чтобы сблизиться с ним. Из искреннего ли желания подружиться или в качестве очередной уловки, чтобы заставить Леви довериться ему, он не был уверен. Да это и не имело значения. Ему больше некого было защищать. Ему больше нечего было терять. Теперь у него был только разведкорпус. Разведкорпус и Эрвин Смит. Так что когда он говорил: ”Не хочешь прокатиться сегодня?”, а потом: ”Я встречаюсь с другом позже, не хочешь пойти со мной?”, а потом: ”Это глупая игра, но полезно потренировать прицел и разрядиться”, Леви пожимал плечами и шел с ним. Это далось ему легко. И это настораживало. Леви задумывался, потерял ли он желание сопротивляться Эрвину или его больше не отталкивает мысль стать его товарищем. И так ли уж сильно эти две причины отличаются друг от друга.

Он поднял руки так, что они оказались чуть выше плеча, и снова прицелился.

Пулька слегка звякнула о бутылку, но ее силы не хватило, чтобы пошатнуть ее. Он был слишком сосредоточен на цели, чтобы думать о силе выстрела.

— Три. Ну вот и все. Стрелок из тебя тот еще.

— Как скажешь, — лениво ответил Леви и бросил рогатку Эрнсту.

— Но ты попал. Не так плохо для первого раза. Нас просто сбила с толку твоя репутация, — говорит Лоурел. Леви проще, когда его поддразнивают, а не заискивают вот так.

Он ссутулился и встал рядом с Эрвином. День все тянулся. Эрвин подал ему бутылку, и только сделав глоток, Леви понял, что это пиво. Теплое пиво. Он сглотнул с досадой.

— Ты еще не устал? — спросил Эрвин.

Леви подустал, но не критично. Солдат гарнизона было сложно воспринимать всерьез, они были слишком шумными и веселыми. Но создавалась весьма приятная иллюзия. Ему бы не стоило больших усилий убедить себя, что это и его друзья тоже. Что именно так они проводят лето. Что он вырос с Эрвином, и ему не в тягость отдыхать в компании.

— Ты же еще не стрелял, — пожал плечами Леви.

Эрвин стоял рядом с ним, высокий и теплый как печка. Леви немного отодвинулся.

— Признаться честно, я тоже думал, что стрельба дастся тебе легко.

— Уж прости, что разочаровал, — протянул Леви, прежде чем понял, что в этих словах были скрыты искренние чувства, которые Эрвин хотел бы оставить в тайне.

— Я не разочарован, просто удивлен. Интересно, откуда берется твоя безупречная меткость? Наверное, она лучше всего проявляется в пылу битвы. Рогатки и бутылки слишком банальны, чтобы твои способности вышли на первый план.

Леви очень расстроился, услышав это. Хотелось сказать Эрвину, чтобы заканчивал со своими покровительственными речами и играми во всезнайку. И в то же время он цеплялся за каждое его слово.

— Может, мне просто сложно сфокусироваться на детских игрульках.

— И часто ты так легко отвлекаешься?

— Нет. Но заскучать мне ничего не стоит.

— От моих разговоров заскучал?

Эта улыбочка на его лице, ну просто мальчишка. Теплый взгляд голубых глаз. Нет, не мальчишка, а…

— Или отвлекся? — закончил Эрвин. Он дразнил Леви. Леви такой маленький и напряженный, его так легко вывести из себя. Эрвин настолько уверен в себе, что Леви практически ничего не может сделать, чтобы выбить его из колеи. Леви или хоть кто другой, если задуматься.

— Чтобы отвлечь меня, нужно что-то посерьезнее этого вздора.

— Что, например? — Эрвин говорил легко, его мощный голос стал ниже. Он наблюдал за Леви с неожиданным интересом. Игриво. Леви по непонятной причине смутился.

— Две из трех! Так их все! Твоя очередь, Эрвин, — сказал Эрнст с ухмылкой, растрепав свою нелепую шевелюру. Он передал Эрвину рогатку. Тот демонстративно расправил плечи и подтянулся.

Наверное, это был идеальный момент, или это в памяти у Леви он так отложился. Эрвин стоял к нему в профиль, вытянув шею. Солнце внезапно прорезало спертый воздух как луч фонаря, как мазок краски. Леви запомнил прямую линию его плеч, когда он прицеливался, резкий изгиб челюсти параллельно земле, блеск в глазах, сведенные вместе брови и слегка поджатые губы. Он помнит это, потому что никогда до этого не замечал. Помнит, потому что тогда это казалось таким до нелепого важным. Командир отряда Смит растаял в солнечном свете.

Его новый командир, простирающий вперед золотую руку. И тут Леви понял, что дружба, которую тот ему предлагает — не обуза, а, скорее, честь. С него, такого высокого, уверенного и красивого, можно было писать картины. Тогда Леви почувствовал, как в нем зарождается и расцветает безоговорочное уважение. Он ощутил, как оно прочно обосновалось в его сердце.

Он помнит солнечный свет, его распущенные волосы, строгую позу. Он помнит те поддразнивания и дрогнувшие губы. Помнит медленно оседающую уверенность в том, что он вступает на путь, по которому будет идти еще долгое время.

Он не помнит, сколько очков Эрвин тогда заработал. Он не помнит, кто выиграл. Он вообще мало что помнит.