Дазай Осаму (1/2)

По контуру искусаных губ легла нюдовая помада — стойкая, чтобы не стёрлась от выпитого. Зимой в баре по-особенному уютно, и совсем не хочется выбиратся из тепла песцовой шубы. Безвкусица? Возможно, но какое это сейчас имеет значение? Снимаю верхнюю одежду и оставляю на вешалке, а сама прохожу к барной стойке, попутно поправляя белое каре. Хорошее место, давно его присмотрела для вечеров вторника — по вторникам по особенному хотелось сдохнуть.

Женщины в таких местах часто пьют вино и курят тонкие сигареты, и я не стала клишеированным исключением. Вишня с табачной горчинкой смешалась с запахом чьего-то сильного перегара. Не меня искоса поглядывают мужчины с одного из столиков, явно раздумывая, что эта расфуфыреная барышня делает в баре в такое позднее время. Усмехаюсь и заказываю вино. Официант просит уточнить, но я в игривой манере отвечаю: «Любое…», а после прикусываю губу — не для того, чтобы ему понравиться и получить напиток бесплатно. Просто никак не отучусь от дурной привычки. Взбиваю рукой причёску и достаю из сумочки телефон. Какое разочарование, он уже разрядился и мне не удастся в очередной раз понервничать, перечитывая сообщения от начальника! Ибо не так давно я официально осталась безработной…

Я не очень жалею о потеряном месте в офисе, меня скорее задело то, как легко со мной распрощались. Пригубив бокал белого вина, раздумываю над тем, чтобы купить какой-нибудь десерт на последние деньги. А потом будь что будет — ничего страшного, если я умру от голода в песцовой шубке.

Позади меня звенит колокольчик входной двери, которая впустила в помещение морозный вихрь. Не оборачиваюсь, но встревоженный бармен тут же ставит возле соседнего места гранёный рокс (бокал для виски), затем достаёт из холодильника небольшую, круглую формочку для льда, кладёт в стакан замёрзший шар. Наконец, поворачиваюсь к посетителю, который сел рядом со мной.

Все его руки плотно перебинтованы, но выглядит он жизнерадостным. Кивком поблагодарив пожилого бармена, который явно знает его предпочтения и уже налил хороший виски, мужчина отпивает глоток и ставит рокс на стойку, прикрыв веки:

— Неприлично пялиться на людей в общественных местах, — меня не смущают его слова, а скорее удивляет наглость — А кусание губ является скрытой формой мазохизма.

— Судя по вашим запястьям, в мазохизме вы недурно разбираетесь.

Парирую и игриво улыбаюсь, но он не выглядит уязвлённым. Скорее, наоборот — ухмылка не предвещает ничего хорошего. Краем глаза замечаю, как бармен тревожно показывает рукой жест «замолчи», но не придаю этому особого значения. В полночь в баре для меня опасен почти каждый мужчина, так чего выделять его среди остальных? Достаю новую сигарету, кладу пачку на барную стойку, раскуриваю и затягиваюсь. Меж тем, незнакомец поворачивается ко мне:

— Это были попытки суицида, — выражение лица подозрительно равнодушное — Не хотите ли совершать двойной суицид?

— Вы всем это предлагаете?

— Нет, только очень красивым женщинам, готовым совершить это со мной. А у вас нет денег, работы и супруга. И вы красивы.

— С чего вы взяли?

— Что вы красивы?

— Нет, про работу и супруга.

— Это просто: сегодня вторник, но вы в баре, выпили, и никуда не спешите, на вас нет обручального кольца, тушь не смазана от слёз, а ещё в вашей пачке осталась последняя сигарета.

— Но сигарета не значит, что денег у меня нет.

— Значит, со всем остальным вы согласны, — он отпивает ещё немного виски — Осаму Дазай, детективное агентство.

— Рада знакомству, Т/И.

Повисает небольшая театральная пауза, во время которой Дазай болтает ногой, сидя на барном стуле. Знакомство вышло странным, но этот человек не противен мне. Кажется, будто в нём есть какая-то загадка, которую даже он сам не до конца понимает. Лицо красивое, хоть и есть ссадина на скуле, плащ хорошего качества, но небрежно измят. Всё в нём противоречит друг другу: ореховые глаза кажутся невинными, но чуть плутоваты, а неаккуратно остриженые волосы лежат как раз так, чтобы ни коим образом не лезли в глаза. И я, в своём строгом, бордовом платье до колен и волнистым каре, смотрюсь на его фоне шаловливой школьницей.

— Вы снова пялитесь, Т/И. Я кажусь вам красивым?

— Вы кажетесь мне, — бросаю недокуреную сигарету ему в бокал и наблюдаю, как она потухает в недопитом, дорогом виски — Заносчивым.

Делаю невинные глаза, по привычке прикусывая губу. Не представляю, что у него сейчас в голове, и как скоро его ладонь оставит на моём лице тяжёлый удар, но… Ничего не происходит. Напротив, Дазай остаётся доброжелательным, мягко рассуждая:

— Вы прямо как это сигаретка, Т/И. Самое интересное в том, что если даже вытащить её из виски, он уже бесповоротно испорчен.

— Вы просто мастер оскорблений.

— Благодарю, но это был комплимент — очевидно, что куда бы вы не пошли, вы везде оставляете неизгладимый след.

Пожилой бармен продолжает подавать мне знаки, чтобы я заткнула свой рот. Словно передо мной какой-то мафиозник, а не простой детектив с синдромом бога… Отмахиваюсь и тянусь в сумочку за кошельком, попутно наблюдая за Дазаем — он кажется слегка безумным, быстро потеряв интерес к выпивке:

— Метро уже не работет, такси в такую погоду не повезёт вас. Заночуете на вокзале?

— А вы проницательны, детектив, — опрокидываю остатки белого вина — Так сильно хотите составить мне компанию?

— Я оплачу её заказ, — он протягивает бармену пластиковую карту — У меня сегодня была назначена встреча в этом месте, но боюсь, я так опоздал, что меня никто не стал дожидаться.

— Врёте ведь, Дазай?

— Как обидно, — он шутливо корчит разочарование — Просто переживаю, как бы вас не сцапали псы портовой мафии.

— Много вы об этом знаете, можно подумать…

— Больше, чем вы думаете, Т/И. Как насчёт ночной прогулки?

Звон разбивающегося бокала отвлекает нас обоих, но если я вздрогнула от неожиданности, то Дазай лишь медленно повернул голову к барной стойке — бармен выронил рокс, который должен был убрать. Но я чувствую, что это был такой знак для меня, чтобы я не вздумала соглашаться. Бармен однозначно что-то знает… Но благодаря этому Дазаю у меня остались деньги ровно на одну пачку сигарет. Неплохая цена за мою бесцельную жизнь, не находите?

Он снимает с вешалки мою белоснежную шубку, и я даже не интересуюсь, как именно он угадал мою. Только сейчас понимаю, насколько сильно его плащ несоответствет нынешней погоде, но шучу про себя, что его согревают бинты. Дазай галантно набрасывает шубу на мои плечи, и мы в унисон делаем шаг за порог бара. Только бармен уныло смотрит мне вслед, зажав руку окровавленной тряпкой — порезался, когда убирал осколки.

На улице довольно сильно метёт, и снег бъёт по лицу, обжигая кожу. Дазай вдруг берёт меня под руку, чтобы мне было легче идти — заметил, что мои зимние сапожки на довольно тонком каблуке. Мы идём с ним по наитию — то веду я, то он. Похоже на танец, вот только замыленный от снегопада свет фонарей кажется слишком тусклым, чтобы нас мог кто-то хорошо разглядеть. Если он решит что-то со мной сделать, то теперь у меня точно не осталось шансов. Но Дазай выглядит весьма мирно, когда мы поднялись на пеший мост через небольшой канал. Мужчина облокачивается о кованые перила, улыбаясь мне:

— Вы так и не ответили мне, что думаете насчёт двойного самоубийства.