Часть 18 (1/2)

Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.</p>

Утро тридцать первого октября было до ужаса морозным, дождь лил не переставая. Чёрные тучи висели над Москвой и напоминали кофейную гущу. Такую же горькую и мерзкую как погода. Букет алых роз, обмотанный атласной лентой, лежал на столе, дожидаясь своего часа. Как и чёрные одеяния в моём шкафу. Слёзы уже давно были выплаканы, но неприятная горечь оседала в груди и посей день. Тридцать первое октября — это день, когда частичка меня легла в сырую землю. Ровно десять лет назад я похоронила своего отца.

— Готова? — Ледяные руки Глеба коснулись моих обнажённых плеч внезапно и я едва не отскочила в сторону. На самом деле всё утро блондин пытался отговорить меня от посещения кладбища. Списывал на отвратительную погоду, на моё здоровье, которое окончательно и не восстановилось. Но я была непреклонна. А всё потому, что я являлась единственным человеком, который посещал могилу отца и хоть как-то ухаживал за ней. Мать была там всего один раз и это было когда папу хоронили.

— Да, готова. — Рассматриваю себя в которых раз в зеркале и искренне не понимаю, во что я превратилась. Бесконечный траур, напрочь подорванное здоровье и огромный долг — это лишь малая часть того пиздеца, который преследует меня на протяжении долгих месяцев.

— Точно? — Глеб убирает мои волосы в сторону, нежно целуя шею. Я любила, когда он проявлял нежность, но в последнее время это было лишь отвлекающим манёвром. Каждый раз, когда я начинала разговор за шарф и конверт, которые являлись маленькой подсказкой во всей этой истории, Глеб ловко переводил тему. Мог лезть целоваться, а иногда заговаривал меня совершенно посторонними вещами.

— Точно, Глеб. Можем ехать.

Нескончаемые пробки в столице надоедали до ужаса. Порой они затягивались до такой степени, что приходилось стоять по несколько часов. Людей не пугал ни ливень, ни гроза. Огромный поток машин всё рвался и рвался вперёд, не давая никому проехать. Глеб в такие моменты сильно нервничал. Его ненависть к Московским пробкам я заметила ещё давно, но так ярко она начала проявляться только сейчас. Он пытался конфликтовать практически со всеми. За эти две недели, которые я провела на так называемом больничном, я узнала много интересных слов. И конечно же все они были нецензурными.

На кладбище мы подъехали только к обеду, а всему виной была я, которой внезапно приспичило купить прямо у дороги ещё один букет цветов. Для мамы. Голубин деликатно отказал мне в сопровождении на могилы, и остался ждать в машине. Дождь всё также продолжал лить, но уже не так сильно. Нужное мне надгробие я нашла сразу же. Памятник, который я лично выбирала папе после его смерти, одиноко располагался в самой дальней части у места вечного упокоения. Ни цветов, ни свечей. Когда-то здесь росла невероятной красоты сирень, за которой я ухаживала постоянно. Но со временем походы на могилу уменьшились, лишь раз в год я приходила и убирала лишний мусор. Папа всегда дарил маме алые розы и это почему-то ярко засело в моей памяти. Тогда я даже и не думала, что спустя года буду носить эти алые розы ему на могилу.

Его портрет, нарисованный на памятнике, заставлял чувствовать себя неуютно. Когда-то родные, серые глаза, сейчас стали совершенно чужими. Я долго сидела на холодном камне и смотрела. Смотрела и думала, как бы он выглядел сейчас? Наверное, проглядывалась бы едва ощутимая седина и маленькие морщинки, которые никак бы не помешали ему. Был бы такой же красивый и видный, мой родной папа. Без истерики не обошлось. Воспоминания нахлынули на меня ураганом и я молча глотала солёные слёзы, лишь иногда всхлипывая. Даже и не помню, как шла до могилы матери и ворошила прошлое. Чёрный крест и много-много цветов. У мамы всегда были люди, которые поддерживали её в трудные минуты, но сама она почему-то отворачивалась от своего собственного ребёнка, когда тяжело было ему. Порыв ветра буквально сдувал меня с места и я невзначай подумала, что это мама протестует против моих мыслей. Мне хотелось верить в её искренность, любовь и доверие. Но все наши жизненные ситуации заставляли думать немного иначе.

— Скучаешь по ней? — Грубый, басистый голос раздался сзади и я моментально повернулась. Отчим стоял у одинокого дерева, держа в руках букет красных тюльпанов. За столько лет так и не запомнил её любимые цветы.

— А ты как думаешь? — Грустно ухмыляюсь, пряча лицо за капюшоном. Не хочется, чтобы он видел меня такой.

— Никак не думаю. Она была женщиной грубой, но тебя любила. Пусть и не проявляла это. — Кладёт букет и становится рядом. Чувствую, как ненависть кипит во мне, но всё же сдерживаю свои высказывания. Думаю, что мама не хотела, чтобы мы ругались у её могилы.

— Это ты сделал её такой. Ты убил в ней женщину. — Эпизоды нашей жизни проносятся вихрем у меня в голове, принося лишь дикую боль где-то в сердце. Поджимаю губы, когда картинки их драк вырисовываются в памяти, заставляя меня вновь переживать весь этот кошмар.

— Можешь говорить всё что угодно. Вот только если ты думаешь, что опека над Леоном и квартира достанутся тебе, ты глубоко ошибаешься. Какая же ты глупая, Лиора, — его мерзкий смех вызывает у меня лишь отвращение и желание как можно быстрее сбежать растёт с каждой секундой, — если бы ты интересовалась жизнью матери, ты бы знала, что она ещё давно написала отказ от родительских прав на тебя.

Секундное замешательство, мой взгляд, полный недоверия и дрожавшие руки то ли от холода, то ли от новой информации. Лицо отчима не выражает никаких эмоций и я, кажется, начинаю верить. Почему никто не сказал?

— Как это? — Почти шёпотом спрашиваю я, оседая на лавку. Ноги становятся ватными, а лёгкое головокружение сбивает с толку. Я ничего не понимаю.

— Ещё продолжаешь верить в то, что опеку над Леоном отдадут тебе? Пока жив я, ты ничего не получишь. И поверь мне, без моего согласия ты даже квартиру продать не сможешь. А знаешь почему? Потому что мать переписала всё на твоего брата. — Улыбается, глядя мне в глаза. Вдалеке вижу силуэт Голубина, направляющийся в нашу сторону, но даже не обращаю на него внимания. Отчим молча отходит в сторону, позволяя Глебу подойти ближе, а я словно в трансе. Я не смогу отдать ему Леона, ни за что. А теперь оказывается, что наше родство придётся доказывать.

— Что происходит, мужик? Рядом с ней что забыл? — Голубин сразу же начинает выяснения отношений, пока я пытаюсь справиться с равновесием и не свалиться прямо посреди кладбища. Еле как встаю и сразу же беру его за руки, не давая сделать лишних движений, и не дай Боже, ударов.

— Глеб, отвези меня домой. — Цепляюсь за его рукав, зажмуривая глаза. Твою мать, что вообще происходит?

Глеб ещё что-то говорит отчиму, а тот лишь посмеивается. Я не успеваю ничего понять, как кулак Голубина летит прямо в челюсть Виктору. Тот незамедлительно отвечает ему тем же и всё перерастает в настоящую потасовку. Пытаюсь влезть между ними, но Глеб лишь отталкивает меня в сторону. Наконец, спустя несколько минут на крики прибегают охранники, пытаются разнять их, но ничего не получается. Отчим еле как встаёт с земли, пока двое парней удерживают блондина, чью брань, кажется, слышит вся Москва.

— Глеб, прекрати! — Встаю прямо перед ним, перехватывая его руки. Ещё чуть-чуть и этот кулак прилетел бы в меня.