Часть 17 (1/2)

Каждая мать всегда старается предостерегать своего ребёнка от надвигающейся опасности. Читает скучные лекции о вреде конфет и строго-настрого запрещает лезть пальцами в розетку. Ругает из-за поздних прогулок, критикует твоих друзей, а порой даже и самых близких. И, как правило, в конце концов она оказывается права. Так было и со мной. Я была из тех детей, которым было интересно засовывать пальцы в розетку и пробовать на вкус детское мыло. Но всё дело в том, что если тогда это было обычное детское любопытство, присуще абсолютно каждому ребёнку, то уже в осознанном возрасте оно называлось по-другому. В тринадцать лет я впервые сломала руку, упав с высоты. Мать навела полный бедлам среди моих друзей, обвиняя и родителей, и детей. И конечно же всё списали на дотошность и любознательность среди ребят нашего поколения. Мы же дети, которые должны познавать мир. Вот только познание мира не заключалось в приключениях, которые несли лишь ущерб родителям и травмы их чаду. Итогом во всей этой ситуации стал перелом в двух местах и наказание от матери, насильно закрывшей меня на всё лето в квартире. Возможно, что это был поучительный урок. Но я плохо усваивала и жизненные, и школьные уроки. В четырнадцать лет я подралась со старшеклассниками. Не с девочками, а с мальчиками. Безусловно, умение достойно отвечать на хамство людей — это похвально, но не в моём случае. Хамством — на хамство, кулаком — на оскорбления. Именно так я решала свои проблемы. Хотя, почему решала? И сейчас решаю. В тот осенний день, после седьмого урока, мне прилетело сначала в нос, а потом по рёбрам. Увы, юношей в наше время не учат тактичности и хорошим манерам. Итогом моей бесцеремонности стал разбитый нос, сломанное ребро и операция, которая потребовалась позже. Мать была в гневе. Рвала и метала, грозилась сдать меня в интернат и запретить танцы, которые для меня были самой сокровенной вещью. Пустые обещания она не любила. И уже через пять месяцев, после окончательного выздоровления, я отправилась покорять новое место жительства. И как оказалось, я была не единственным ребёнком, не заслужившим родительской любви. Таких было много. Так мы и познакомились с Ариной. Сначала кидали друг на друга надменные взгляды, а потом всё же поняли, что здесь все были абсолютно одинаковые. По вечерам собирались в комнатах, обсуждая какой-нибудь фильм или же музыку. А иногда выбегали на улицу, чтобы послушать игру на гитаре ребят из соседней группы. В такие моменты мы становились такими сплочёнными, что преподаватели удивлялись, мол, как столько детей могут найти общие интересы.

В семнадцать лет я мгновенно повзрослела. Меня перестала интересовать учёба, улица и друзья. А всё потому, что в моей жизни появился Влад. Человек, которому я подарила всю себя. Начиналось всё с обычных прогулок и конфетно-букетного периода. Первые нахлынувшие чувства, которые поспособствовали всему пиздецу в моей жизни. А этот пиздец я и не замечала. Закрыла глаза и позволила управлять собою, своими чувствами, как ничтожными марионетками. Мать это всё видела и каждый раз устраивала мне скандалы. Постепенно наши бесчинства с ней стихли, она была довольна совершенно всем. В особенности крупными суммами, которые я приносила каждый вечер. Казалось бы, каждый из нас жил своей жизнью. Мы с Владом игрались в любовь, а мать кинула плевок в мою сторону и наслаждалась семейной жизнью с отчимом. Вот только ни моя любовь, ни её семейная жизнь не принесли хороших плодов. Мне было всего семнадцать, когда я узнала о беременности. Спрашивать совета было не у кого, и в итоге вынужденной мерой стал поход к матери. Возможно, все её слова были блефом и она просто не хотела, чтобы я повторяла её судьбу. Но от ребёнка я избавилась. По её настоянию. С Владом мы быстро разошлись и виделись лишь по рабочим делам. Я наконец-то взялась за голову и сдала экзамены, поступив в престижный университет. Но работу не бросила, уж слишком приличный доход мне давала она. Фальшивые драгоценности были лишь маленькой каплей, по сравнению с тем, что мы делали. В восемнадцать я впервые попробовала кислоту. Наступило полное помутнение действительности, и моё сознание навсегда изменилось. Необратимые последствия стали итогом абсолютно всей моей жизни. Депрессия, апатия ко всему и желание кайфовать завладели мною. Как такового передоза у меня никогда не было, но был случай, когда Макс откачивал меня после очередного тупика. После этого приём наркотиков сошёл на нет. Осталась лишь привязка к заветной пачке сигарет, всегда находившейся в моей сумке.

Появление Голубина в моей жизни смело можно назвать новой зависимостью, а всё потому, что я привыкла любить с настоящей токсикоманией. Будет очень жаль, если эта токсичность погубит нас обоих, ведь в грустных сказках выживает лишь сильнейший.

Когда в кои-то веки у меня получилось разлепить слипшиеся глаза, за окном было уже светло. Солнце пекло сильно, что было никак не похоже на октябрьскую погоду в Москве. Холодная ладонь Глеба покоилась возле моих волос, а сам он разлёгся чуть ли не на мне. Попытка привстать отозвалась сильной болью в ноге и животе, поэтому я сразу же рухнула на подушку. Мои резкие движения потревожили сон блондина, поэтому тот сразу же дёрнулся и едва не вскочил, если бы не моя рука, схватившая его за рукав толстовки.

— Куда собрался, Голубин? — Честно признаться, мне бы очень хотелось запечатлеть его на память сейчас: взъерошенные волосы, свидетельствовавшие о недавнем пробуждении и непонятный взгляд, бегающий туда-сюда. Глеб будто бы в моменте проснулся, услышав мой голос и сразу же кинулся ближе.

— Я тебя убью, ты же знаешь? — Прижимается к моей шее, заставляя поморщится от неприятных ощущений. Мягко касаюсь его шелковистых волос, нежно поглаживая по голове. Чувствую себя престарелой бабушкой, которая дождалась своего внучка на летние каникулы.

— Вопросом на вопрос неприлично отвечать, милый мой. — Тихо посмеиваюсь, чувствуя соприкосновение холодных губ. Ловко он, конечно.

— Болит что-нибудь? — Отстраняется, крепко сжимая мои ладони. Пытаюсь ободряюще улыбнуться, но получается плохо. Глеб прекрасно понимает это, поэтому просто прижимается ближе, не позволяя мне даже двинуться на сантиметр.

— Голубин, скажи мне, пожалуйста, — заглядываю в его зелёные глаза и вижу в них нотки непонимания, — мне же не отрезали ногу?

Минута гробовой тишины, а потом мой громкий смех. Глеб сначала теряется, а потом слабо улыбается, потирая сонные глаза.

— Видел бы ты своё лицо, — вытираю капельки слёз, пытаясь угомонить в себе новую порцию смеха, — расслабься.

— Безмозглая ты, Левицкая, — тяжело вздыхает, оглядывая меня осуждающим взглядом, — нога нормально. А вот вторая пуля попала в межрёберный отросток. Я думал, что всё, пиздец тебе. Столько крови было. — Садится на пол, опираясь головой о кровать. Не церемонится и закуривает прямо в помещении, вновь потирая свои глаза.

— Ты вообще спал? — Аккуратно встаю и дотрагиваюсь до его плеч. Наверное, мне стоит быть сдержаннее в своих шутках. Глеб тушит сигарету, швыряя её куда-то в сторону, а сам поворачивается ко мне.

— Я хочу тебя уебать сейчас, — касается больной ноги и я морщусь, — ты блять даже не представляешь, что пережила твоя бабушка. Что пережил, блять, я! Думаешь, я мог спать?

— Глеб, — скидываю его руку, — ты делаешь мне больно. Если хочешь поругаться, проваливай из этой комнаты. — Указываю пальцем на дверь, а он даже не шевелится. Вместо этого Голубин опять садится на пол и молчит как партизан.

От надвигающейся ссоры нас спасает Макс и незнакомый мне парень, вошедшие в спальню. Лазин сразу же кидается ко мне, проклиная весь белый свет и всех тех, кто заставил нас видеться при таких обстоятельствах.

— Когда нам сказали, что ты возможно и не доживёшь до утра, я хотел отдать тебе даже свою почку, Левицкая! — Макс целует мне руки, а потом встаёт на колени, кладя руку на сердце. От этой картины становится на душе безумно тепло, я тихо посмеиваюсь, а парень крепко обнимает меня.

— Думал, что так легко от меня отделаешься, Лазин?

— Нет. Верил в то, что ты ещё встанешь и дашь мне хорошеньких подзатыльников. — Следующие минуты мы лишь смеёмся с шуток Макса, а я всё пытаюсь сформулировать в своей голове вопросы, терзающие меня уже несколько минут.

— Я понимаю, что вы пытаетесь отвлечь от меня от всего, что произошло за последние три дня, но это херовая затея. Как Глеб оказался в тот вечер там? — Все трое переглядываются между собой, пока парень в медицинском халате не выходит вперёд. Но всё же мне хотелось бы послушать Глеба, который какого-то чёрта играет в обиженку и пытается вывести меня на скандал.

— Я Александр. Лучший друг Глеба, — кидает кивок в сторону блондина, стоявшего у стены, — вы, Лиора, настоящий счастливчик. Когда мне позвонил наш общий друг и сказал, что нужно срочно подъехать, я не и представлял себе, что тут такая ситуация. Пока вытаскивал пулю, надеялся лишь на то, что вы доживёте хотя бы до того момента, как я успею всё зашить. Так что, везунчик — это ещё мало сказано. Есть небольшое сотрясение и иногда может кружиться голова. Так что не советую делать сильных нагрузок и вообще подниматься с постели сегодня. И да, обезболивать сильно нельзя. Кто этот умник, который поставил вам стероидный угол — я не знаю. Во всяком случае, Глеб знает, что делать. — Обменивается взглядами с Голубиным, а потом молча уходит. Судя по всему, нормальных объяснений я не получу.

— Глеб? — Макс садится в кресло у окна, а блондин даёт мне в руки мой мобильный телефон. Сотня сообщений и пропущенных звонков. Удивляет то, что даже тётка звонила.

— Макс знал, куда тебя могли увезти. Мы фактически сыграли в лотерею, но приехали по правильному адресу. — Протягивает мне руку, помогая встать с постели. Первый шаг даётся трудно, боль отдаётся звонком везде, но Голубин продолжает меня держать, не давая упасть назад.

— Где Леон? — Вспоминаю ужас, заставший на лице брата, и чувствуя, как мелкая дрожь проходит по всему телу.

— Его забрала твоя бабушка сразу же. — Глеб помогает мне дойти до окна, усаживая на одно из кресел. Сам остаётся стоять сзади и иногда поглаживает меня по волосам.

— Вот как. А ко мне не зашла? — Прекрасно понимаю, что эта женщина даже не спросила о моём состоянии и слова Макса лишь подтверждают это.