Глава 7 Живая Кость (1/2)

ЧАСТЬ 2

Спустя два года.

Сейчас. Армия южан.</p>

Феликс в ярости. Его молодое лицо побледнело, и веснушки теперь — подобно рыжей сыпи. Он напряжен, его злость натянута туго, как арбалетный болт; выстрел удерживает лишь то, что Феликс — Король, а короли держат себя в руках. Даже, если ситуация плачевная.

Сынщик бесстрашно излагает всё, как есть: Король Триецарства теряет позиции, пограничные крепости одна за другой освобождают волки под началом некоего колдуна по прозвищу Кровавая Пляска; тот собирает на Севере новое могучее войско; пути из Гаала и Алуши больше пяти дней заволакивает пустынной бурей — караваны с провизией и сталью задерживаются; боевые слоны, которых Гаала отправила морем, умерли непонятно из-за чего; среди воинов ропщут, ведь поход затянулся, и многие хотят домой, к семьям.

— Нужна победа, Ваше Высочество, хотя бы одна, чтобы поднять боевой дух. — На Сынщике, как и всегда, дорогие одежды, но в красной ткани нет больше яркости, на шее не висят блестящие побрякушки, а мочки ушей не оттягивают тяжелые серьги. Седина выглядывает на висках и затылке, хотя Сынщику всего тридцать шесть лет. Его лицо стало более мрачным, отягощённым и неулыбчивым. Он обводит рукой огромную настенную карту, вырезанную из дуба и украшенную серебряными вставками: — Большая часть Аринкара твоя. Кровавая Пляска может дерзнуть отбить Западные Земли, но ему не удастся. Кусать исподтишка — единственное, что ему остаётся. Однако Север до сих пор не покорён: волки и люди стекаются туда, чтобы дать отпор. Тут, — Сынщик показывает на точку ниже столицы, — их сильнейший оплот. Крепость Рут. Уничтожь её, и путь к столице будет открыт.

— Сведения о силах на Севере принесла Соён? — когда Сынщик кивает, Феликс горько усмехается, — Я больше не доверяю ей. Не удивлюсь, если Рут — такая же ловушка, как и все прошлые советы нашей любезной Госпожи Хромоножки. Ей плевать на нас, Сынщик. У неё на Севере свои нужды, и ради них она пользуется моими победами.

— Ты можешь относиться к ней как угодно, но нам нужна эта крепость. Мы забрались слишком далеко, чтобы давать заднюю сейчас — из-за твоих обид на Соён. Вдохнови своих воинов громкой речью, напомни им, с каким пылом они помогали тебе брать Сирту. Они любят тебя, видят в тебе избранного. Однако всякое чувство истощается. Если ничего не предпринять, от Короля Триецарства останется одно название.

— Не учи меня воевать, — в глазах Феликса вспыхивает опасный золотой блеск, — Я не буду неблагодарным и жестоким, каким меня рисуют другие. Всем ропщущим командирам дадим по земельному наделу и жён, сколько угодно. Их дети вырастут, получат бесплатное образование и будут поддерживать законы моей Империи там, где я велю. Найди особо отличившихся воинов, самых смелых и верных, дай им съесть Живую Кость. Мне недостаточно тех клыков и когтей, что есть сейчас.

— Семена Живой Кости прибудут с караванами, — Сынщик покорно отводит взгляд. Феликс знает, что его верный слуга сам желает съесть Живую Кость, но он ни за что не получит её. Пумы долго не стареют, а Сынщик трясётся над каждой морщиной. Феликсу нужны хладнокровные воины, чудовища, как их называют здесь, «перевёртыши», а Сынщик малодушный: он полезнее в тылу, чем на поле боя. — Запасы есть, но их едва хватит на пятерых человек.

— Негусто, но делать нечего. Найди послов. Перед тем, как захватить Рут, я дам северянам шанс сдаться без боя. Надеюсь, этого времени хватит, чтобы караваны прибыли.

Тот, кто сидит на троне в Этэ сейчас, намного сговорчивее, чем предыдущий король Аринкара. Это Минхёк — слабоумный принц, единственный, оставшийся в королевском роду. Поговаривают, когда король узнал о смерти своих сыновей от рук Кровавой Пляски, он так обезумел от горя, что спрыгнул с башни. Минхёк нужен Аринкару лишь для вида — жалкий, пускающий слюни, символ. Убить его — значит пустить волну негодования среди знати, так что Кровавая Пляска прицепил к принцу ниточки и дёргает его, как куклу. Феликс признаёт, что этот таинственный колдун — грамотный делец и достойный противник; он не проигнорирует условия мира.

Сынщик подаёт голос:

— Я возьму кого-нибудь из вашей личной гвардии в качестве послов.

— Да, это разумно. Хотя постой, — неожиданно у Феликса появляется идея, как одновременно проучить Соён и залечить душевные раны, ею нанесённые, — Тот очаровательный сиротка Сынмин, он ещё здесь? — Сынщик кивает, — Бери его. Речист, умён и набожен. Как раз то, что нужно.

— Мальчишка не подходит. Его убьют быстрее, чем он вручит наши требования.

Феликс притворно хохочет:

— Не ставь на нём крест раньше времени. В конце концов, чем может быть опасен для Кровавой Пляски бывший церковный послушник?

Сынщик не смеет возразить прямо. Он прячет своё неодобрение в ответном вопросе:

— Что скажет Соён?

Король Триецарства презрительно цыкает. От обиды и раздражения золотая радужка его глаз рассекается пополам вертикальным зрачком, а изо рта выглядывают острые кошачьи клыки.

— А она что-то скажет? Не посмеет. Ей нужно получше приглядывать за своим любимцем.

Тогда. Алуши.</p>

Они крадутся среди ночи по каменному, увитому лозами, саду. Здесь настолько красиво, что Соён, раскрыв рот, не прекращает озираться: вдоль мощёных дорожек раскиданы цветочные брызги — красные, желтые, синие; неведомые растения, изгибами похожие на людей, тянутся по мраморным колоннам; стволы здешних пальм низкие, а листья такие широкие, что под их тенью может спрятаться полдюжины человек; то тут, то там кристально журчат фонтаны и поют райские птицы.

Ёнбок задевает плечом длинный стебель, и дождевая вода, скопившаяся в чаше цветка, холодной струйкой попадает ему за шиворот. Он тихо возмущается, хочет ударить злополучное растение, но тут же испуганно пятится назад.

— Нас заметили! — этот неугомонный веснушчатый воришка прячется за юбку Соён.

Та глядит по сторонам: никого нет. Среди изогнутых базиликовых деревцев, поверх высокой травы выглядывают причудливые сине-фиолетовые цветы с белой сердцевиной. Внутри белого торчат черные тычинки, слипшиеся в поперечную линию, точно зрачок. Цветы очень похожи на кошачьи глаза, бдящие в ночи.

— Всё спокойно, — Соён треплет мальчика по светлым вихрам, — Разве не ты называл себя самым грозным разбойником в городе? А боишься собственной тени. Трусишка Ёнбок.

— Это сад Чародея! — громкий возбужденный шёпот доносится из-за её спины, — Я всё ещё сомневаюсь, что нам стоило лезть сюда. Нас поймают и превратят в эти странные растения!

— Нет так страшен черт, как его малюют. Трусишка-трусишка! Шагай уже, — Соён намеренно дразнит Ёнбока, чтобы тот продолжил красться из вредности.

— Ненавижу своё имя, — мальчишка недовольно бубнит себе под нос, — Не хочу быть трусом.

Они попали сюда через тайный лаз, проходящий через сточный канал, так что несёт от обоих почище всякого. Если у Чародея есть сторожевые псы, их действительно учуют быстро. Соён надеется, что слухи о том, что сад охраняется лишь высокими стенами, правдивы. Якобы здесь Чародей делает для Властителя Алуши волшебные снадобья, а тех, кто посмеет вторгнуться в его мастерскую без его ведома, он превращает в зверей, птиц или деревья. Соён знает себя: она всадит этому типу нож в горло быстрее, чем он откроет рот, чтобы прочесть заговор. Честно говоря, ей и Ёнбоку не нужны никакие секретные рецептуры — они в подобном не разбираются; им будет достаточно стащить какие-нибудь редкие чудо-растения или парочку книг. У Ёнбока быстрая реакция и шустрая рука: Соён помнит, как ловко он — ещё и без ключа! — отворил её оковы, когда её хотели продать на невольничьем рынке. Теперь они — крепкий союз, работающий только на одну цель. Выжить.

— Кажется, это оно? — Ёнбок кивает на центр сада. Там, в обрамлении каменных колонн, стоит приземистое строение, напоминающее беседку, — И свет горит. Хозяин внутри. Подождем в засаде?

— Нет, — Соён прищуривается. Время терять нельзя, — Подкрадёмся ближе, глянем через окно, что да как.

Свет из окон падает на ухоженные кусты неровной оранжево-красной полосой. Внутри на удивление пусто. Около деревянного стола, заставленного всяческими склянками-банками, есть огромный стеллаж с книгами и с прозрачными колбами, в которых что-то светится. Соён обходит мастерскую Чародея, чтобы отыскать дверь, но та заперта. Замочной скважины нет и дверной ручки тоже. Магия, значит. На удачу, среди густой колючей зелени, что липнет к каменным стенам, есть отверстие внутрь, закрытое ржавой решёткой. Это похоже на туннель, ведущий под пол. Соён со всей силы бьёт ногой о решётку. Ржавые петли ломаются с громким звоном. Ёнбок весь бледнеет от страха.

— Теперь нам конец…

Соён спешно затаскивает мальчишку внутрь, пока тот не дал дёру. Над их головами — оранжево-красные щели. Пол мастерской поддаётся с трудом. Попыхтев и взмокнув от пота, Соён и Ёнбок всё же отодвигают каменную плиту с места. Тёплый свет свечей на мгновение их ослепляет.

Пахнет в мастерской плавленным сахаром и гашённой известью. Едкими парами щёлока и сладкой серой. И, кажется, даже кровью. Не теряя время на разглядывание, Соён спешно суёт по карманам пучки трав, закупоренные колбочки с цветными жидкостями, запечатанные сургучом свитки, монетки и цепочки из червонного золота… в общем всё, что считает ценным на первый взгляд. Ёнбок обчищает стеллажи.

— Смотри, — он зовёт Соён шёпотом, — Здесь написано «Живая Кость», — на пузатой бутылочке со сверкающим сине-фиолетовым зельем есть этикетка с надписью на языке Алуши. Ёнбок грамотен; он не всегда жил на улице. Когда-то его называли Младшим Принцем Сирты, пока бедняга не стал жертвой политических интриг и его не выбросили, как надоевшего котёнка. — А ещё налеплена печатка алушской армии.

— То, что надо. Спрячь получше.

Соён мысленно прикидывает, сколько можно заработать на секретном зелье для армии. Вполне возможно, здешний Властитель лелеет мечту о захвате Гаалы, которая экономически душит Алуши. Плевать, пусть хоть все передо́хнут. Соён нужно вернуться в Аринкар. Она заберёт с собой Ёнбока, если тот захочет. Среди враждебных улиц мальчик пропадёт.

Соён суёт под пояс ещё пару штук запечатанных конвертов и несколько колбочек. В ее руки попадает небольшой увесистый мешочек с чем-то сыпучим и черным. Соён нюхает любопытный порошок — пахнет он резко — затем несдержанно чихает. Гадость какая-то.

Снаружи слышатся шаги. Ёнбок замирает истуканом.

— Теперь точно всё… мамочки, — его страх перед Чародеем не даёт ему сдвинуться с места, хотя отверстие под пол всего в двух шагах от него.

— Размазня, — Соён толкает его вниз. Чтобы поставить каменную плиту на место, не хватит времени.

Они выныривают наружу как раз в тот момент, когда дверь распахивается и чья-то фигура заходит внутрь. Сад шелестит вокруг них, ветки бьют по лодыжкам и глазам; под ногами что-то хрустит, а лунного света не хватает, чтобы найти ту дорожку, по которой они пришли. Позади слышится громкая алушская ругань; что-то разбивается в дребезги. Соён держит Ёнбока мёртвой хваткой за запястье, но тот отстаёт: ему мешают тяжелые фолианты, зажатые под мышкой. Дверь мастерской открывается так громко, что ударяется о камень; наверное, слетела с петель. Чародей вышел на поиски воров. Соён чувствует панику. Сад как будто ополчился против них и намеренно путает дорожки. Она ломает кусты и упругие ветки, чтобы ринуться напролом, однако колючие лозы и вертлявые отростки плюща окольцовывают её ноги и руки, точно голодные змеи. Изогнутые, как человеческие тела, деревья молчаливо предрекают плохой конец, когда никудышных воришек поймают.

Ёнбок беспомощно ойкает за спиной. Лозы сжали его поперёк живота. Книги падают на землю, когда он пытается освободиться. Соён тянется к нему, чтобы разрезать стебли ножом, но не успевает ничего толком сообразить. Происходит рывок, и лозы уволакивают Ёнбока в густые заросли.

— Соён! — больше он не произносит ни звука.

Она видит перед собой высокие сине-фиолетовые цветы, похожие на кошачьи глаза. Они примяты там, куда Ёнбок упал, но сам мальчишка словно испарился. Под ногой Соён хрустит разбитая бутылочка с этикеткой «Живая Кость». Она слышит кругом шорохи и мужские голоса. Похоже, Чародей позвал стражу.

— Дерьмо! — её руки рыщут повсюду в ночной тьме. Без толку. — Ёнбок! Где ты? Ёнбок!

Её громкий испуганный шепот заглушён треском веток. Она мнёт все цветы, что видит, чтобы расчистить место. Руки горят, исполосованные царапинами; из-за едкой пыльцы слезятся глаза и колет в носу. Враждебные голоса всё ближе. Паника диктует бежать сейчас же.

— Ёнбок! — «Нет! Нет! Я не брошу его, ни за что!».

Что-то мягкое касается лодыжки. Внизу раздаётся высокие звуки неумелого рычания.

«Соён!».

Она вздрагивает. Небольшой зверь, похожий на щенка, трётся усатой мордой об её ногу. Рычание повторяется.

«Соён! Это я!».

Голос Ёнбока слезливый, полный голого ужаса, и звучит у неё в мыслях.

«Соё-о-о-он!».

Зверёк прыгает ей на грудь, когда она садится на корточки. Это не щенок, скорее львёнок, но Соён не уверена. На неё смотрят большие, золотые как у Ёнбока, глаза. Слёзы текут по мордочке вниз и теряются в шерсти.

«Это я! Это я! Соё-о-он! Что мне теперь… — он громко и горько хнычет, — что теперь де-е-елать?».

Она, дрожа всем телом, стискивает Ёнбока теснее и поднимается на ноги. Сине-фиолетовые цветы, похожие на кошачьи глаза, смотрят на неё, кажется, со злорадством. Она больше не теряет ни секунды на размышления и мчится в сторону канала. Где-то недалеко раздаётся собачий лай. Нужно торопиться. Торопиться! Торопиться! Ёнбок вцепляется в плечи острыми коготками и дышит через раскрытую пасть; Соён чувствует своей грудью, как быстро бьётся его маленькое сердечко.

Сейчас.</p>

Уцелевшие воины разбивают лагерь у резвого ручья. Вокруг шатров шумит густая дубрава, трещат кусты от тяжелых шагов, стоит суета. Лошади пьют воду, размахивая хвостами. По поручениям хозяев бегают беспокойные слуги и оруженосцы; слышно, как где-то смачно ругаются командующие, как кто-то у костра поёт о мирном небе. Пахнет дичью, жарящейся на вертеле, кислым вином и влажной землёй, вытоптанной копытами.

Стоит густое, как студень, отчаяние.

Из королевского шатра выходит юноша с перевязанной рукой. Четверть часа назад лекарь подал ему маковый настой, и теперь боль от ранения не такая сильная. Эта рука рабочая и неизвестно, когда заживёт. Он смотрит на всех вверенных ему людей, заметно потрёпанных после отступления, и чувствует всеобъемлющую злость. Глубоко в его сердце гнездятся сомнения: сможет ли он закончить то, что начал? суждено ли ему быть освободителем волчьего народа или всё это — лишь жалкая попытка показать миру, чего он стоит? Без здоровой руки он никто, абсолютно бесполезный полукровка, предвестник поражений. Никто не поднимет мечи за калеку.

Крепость Рут пала по его вине.