Глава 5 Мать (1/2)

Тогда. Урэй.</p>

Колокол звучит вдалеке, возвещая о начале службы. Прихожане жидкой толпой тянутся к церкви. В Урэе мало тех, кто верит в нового, завезенного из-за моря, Бога. Донхва — отец Чана — почитает природу и божеств Севера и воспитывает в сыне терпимость ко всем верам. Чан молится Господу и оставляет дарочки лесным духам, он посещает церковь и вместе с этим ходит на капище во время языческих праздников. В нём накрепко и гармонично срослось новое и старое, однако не каждому подобное по душе: священник Богван недолюбливает его, а местные ребятишки называют пришлым и с ним не играют. Порой Чан так злится на весь свет, что хочет всех покусать, порвать в клочья, точно голодный волк. Его внезапные вспышки ярости отец называет взрослением, а священник — дьявольским влиянием. Чан верит в то, что говорит отец, но, когда все кругом косятся на него, как на чужака, волей-неволей начнёшь чувствовать себя лишним. Если бы не дружба с Соён, Чан зачах бы от одиночества и ненависти к себе.

Особенно сейчас, когда ему кажется, что его прежний мир перевернулся вверх тормашками, он так нуждается в чьём-то принятии.

— Ты не идёшь в церковь? — в руках Соён большие железные ножницы, которыми она ловко состригает овечью шерсть. Её отец — торговец и держит две дюжины белоснежных овечек, с которых имеет хороший доход, — Сегодня там кого-то крестят. Мама говорит, святой крест спасает от всех болезней. Враки это.

— Враки, — Чан кивает. Он помогает подруге, и вдвоем дело идет быстрее, — Не хочу туда. Отец Богван в последний раз прогнал меня. Пусть крестят кого хотят.

— Противный хорёк! Когда моя мама лежала с лихорадкой, он лечил её своим крестом и лекарей не подпускал. Если бы не твой папа, то всё…

То, о чем говорит Соён, произошло давным-давно, когда Донхва только-только переехал в Урей из далёкого Альта; Чану было два года. Мама Соён тяжело заболела, и священник Богван, чтобы спасти прихожанку, денно и нощно молился и постился, взывал к небесным силам и окуривал покои больной церковными травами. Донхва, к которому горожане ещё не привыкли, дерзнул помочь жене торговца. Охотники знают кое-что в целебных снадобьях и умеют немного ворожить. Когда мама Соён пошла на поправку, её муж так расчувствовался, что в благодарность нарёк Донхва своим названным братом и обещал выдать Соён замуж за его сына. С той поры их семьи тесно дружат, а священник Богван на дух не переносит ни Донхва, ни Чана.

— И вообще! — Соён ещё больше ерепенится, — Если тебе приспичит помолиться в церкви так, чтобы тебя никто не прогнал, сделай это ночью. Проберись внутрь через подвал. Я стащу ключ, если хочешь. Сострою священнику глазки, а он и не заметит ничего.

— А если поймают? Нет-нет, не надо, — Чан испуганно на неё таращится.

Соён — совсем не похожа на других девчонок: не прядет, не вышивает, платьев не носит и волосы стрижет коротко. Она бесстрашная, дикая, умеет точить сталь и стрелять из лука. Ей нравится проводить время в лесу: собирать ягоды и грибы, ставить ловушки и выслеживать оленей. Её отец не поддерживает желание дочери быть охотницей, так что Соён втихушку учится всем нужным хитростям у Донхва. Чану она очень нравится.

— Смотри сам. Я для тебя всё, что угодно сделаю, знаешь же.

Он смотрит на неё некоторое время с улыбкой, затем кидается с поцелуями.

— Фу-фу, хватит, брысь! Ты слюнявый! — Соён морщится, лягается для вида, затем сама крепко обнимает его за шею. — У нас ещё шесть овец.

— Ты права, — Чан грустнеет и возвращается к шерсти.

Соён бросает на него обеспокоенный взгляд, потом осторожно спрашивает:

— Всё нормально? Ты несколько дней ходишь с таким лицом, будто помер кто.

У Чана умер здравый смысл.

Не так давно он играл с Минхо в лесу. Они видятся уже почти полгода, и никто из них и дня не пропустил. Минхо — смышлёный пятилетка из таинственной неизвестной Чану деревни, с которым очень весело и интересно.

Поначалу Чан был уверен, что тот из семьи охотников, потому что новый друг знает все лесные тропки, не боится бродить даже в самых непроходимых чащах, он отлично разбирается в травах, грибах и в том, как добывать дичь и рыбу. Поразительно умный и умелый для своего возраста. Рядом с ним Чан чувствует себя на своем месте и может поклясться, что их дружба по-настоящему особенная, даже волшебная, ведь порой он может слышать то, о чем Минхо думает, и предвидеть то, что Минхо только-только намеревается сделать.

Всё это, взятое в кучу, должно было навести Чана хоть на малейшее подозрение: не может пятилетка знать такое, что не знает бывалый охотник; маленькому мальчику не полагается играть без обуви и угадывать Чановы мысли; в их дружбе с самого начала таилось нечто опасное и хищное.

— Как думаешь, оборотни существуют? — Чан испуганно смотрит Соён в глаза. Он обещал Минхо никому не рассказывать о нём, но это уже неважно, ведь сам Минхо так долго Чану врал.

— Мама говорит, что в лесу живут демоны в волчьих шкурах, которые крадут скот и детей. Папа говорит, что это чушь собачья. Я больше верю папе. Однако не отрицаю, что, возможно, существует кто-то, похожий на оборотней. А ты? Веришь?

— Раньше не верил. Думал, сказки. А оказалось — нет.

Он рассказывает Соён, что с ним случилось в лесу. На опушке, где его обычно встречал Минхо, оказалось почему-то пусто. Чан долго его ждал, даже кричал пару раз, но без толку. Тоска закралась ему в сердце, по щекам слезами полилась обида; он хотел было плюнуть на всё, убежать обратно в город, но тут услышал скулёж и веселое тявканье. Из густого подлеска к нему выскочил чёрный, как ночь, щенок с красно-карими глазами. «Видно, кто-то из горожан оставил беднягу в дар божествам, но тот отвязался» — подумал Чан.

Щенок вилял хвостом, скакал вокруг, тянул за штанины маленькими зубками, и смотрел до жути знакомым взглядом. Чан присел на одно колено, прищурился внимательнее, и в этот момент в его голове раздался голос Минхо: «Так и знал! Так и знал, что не узнаешь! Погляди, я научился! Теперь никто не станет обзывать меня неумёхой! Погляди!». Щенок вдруг прыгнул, и Чан свалился на землю, придавленный телом Минхо. Мальчишка сидел на нём в чём мать родила и звонко хохотал:

— Получилось! Получилось! Я теперь всё-всё умею! Даже рычать! Хочешь послушать?

Чан в ответ весь побелел от страха, отпихнул волчонка от себя и дал стрекача.

— Мне теперь очень страшно возвращаться туда. Он мой друг, но мне обидно. Почему он не рассказал мне раньше?

— А если бы ты не поверил? — Соён заглядывает ему в лицо и сжимает его ладонь в своей, — Он что, правда, на четырёх лапах бегает? — Чан кивает, — Вот, видишь, даже я не до конца тебе верю.

— Но можно было хотя бы намекнуть…

Она прерывает его:

— Послушай! Можно было или нет — не так важно. Главное — это то, что ты бросил своего друга одного. Вы ведь каждый день вместе играете, да? Представь, как ему сейчас одиноко без тебя. Разве ты сам не скучаешь по нему?

— Скучаю, — Чан чувствует, что вот-вот расплачется, но ему не хочется быть слабаком, поэтому он, что есть мочи, терпит. Соён старше его на два года, а кажется, что на целую вечность: её советы всегда по-взрослому мудрые, — Если я приду на наше место, он точно меня прогонит. И не простит. Ведь я никчемный друг.

— Выше нос, размазня! Не попробуешь — не узнаешь, — Соён звонко чмокает его в лоб и возвращается к работе.

Сейчас. Юг, охваченный войной.</p>

Она поднимается из жестяной кадки, и вода расплёскивается на пол. Усталость сковывает всё ее тело, и мытьё с эвкалиптовым отваром совсем не помогло расслабиться. Служка подаёт ей мягкий отрез ткани, чтобы вытереться и говорит, что вот-вот принесут обед.

На кровати ждет чистая одежда для сегодняшнего военного совета. Соён нарисует на карте все нужные крепости, встреченные на Севере, и Король Триецарства решит, куда двигаться дальше. Она знает, что он желает поглотить Запад в первую очередь. Там до зубов вооружаются оборотни из народа а́мрэ — они опаснее людей. Если с ними договориться, пообещать им сладкий пряник, захватить весь Аринкар не составит труда. Но Соён уверена — оборотни не покорятся южному Королю, что сжег их деревни. Они встанут единой стеной ещё до того, как прибудет подмога из Алуши. Нужно двигаться на Север: в той стороне столица Аринкара — Э́тэ. И в той стороне — Минхо.

Служка уносит кадку с водой и подкидывает в очаг дров. Соён, одетая и причесанная сидит на кровати с лицом приговоренного к смерти. Феликс не отпустил её обратно на Север возобновить поиски, в предстоящем наступлении на Запад её роль решающая. Она упорствовала на правах советницы Короля — без толку, упрашивала на правах матери — ничего. Ей горько от того, что Минхо был совсем-совсем рядом с ней, но Соён не сумела отыскать его до того, как прилетел пустынный орёл. Если она бросит всё, отправится сейчас, путь без сна и передышек сократится вполовину. Где гарантия того, что ведьма отдала её волосы Минхо? Соён надеется лишь на собственные усилия.

Однако, сбежав именно тогда, когда Феликс нуждается в ней больше всего, кем она станет в его глазах? Предательницей. Ещё одной матерью, которая его бросила. Он злится на неё из-за Сынмина, из-за её отчаянной надежды вернуться к Минхо и родной дочери (если она жива), и любые её слова воспринимает в штыки. Феликс — Король Трёх Южных Царств, храбрый полководец, дерзкий и амбициозный политик. Как бы его высоко ни превозносили, ему всего лишь восемнадцать лет, и многих качеств ему не достаёт. Он — ребёнок с поломанной судьбой, привязанный к Соён крепкой сыновьей любовью. А у любой любви есть обратная сторона. Ревность Феликса настолько сильна, что Соён временами боится за него.

— Госпожа? — Сынмин заходит в ее покои осторожно, как мышка, — Я принёс вам обед.

На подносе цыплята, запеченные с картофелем, ломоть сыра, два яйца всмятку и штоф с вином. Соён ест, но не чувствует аппетита.

— Как тебе здесь? — спрашивает она, — Никто не обижает?

— Всё хорошо, — Сынмин улыбается и отводит взгляд, — На кухне порой прикрикивают, но нет, не обижают. Мне есть, где спать, и кормят хорошо. Я рад, что Король-Перев… то есть Король Феликс не прогнал меня.

— А если совсем по-честному? — Соён чувствует что-то неладное. — Сядь рядом и расскажи всё.

Сынмин хохлится, точно воробушек. Ослушаться Госпожу он не смеет.

— Его Высочество дружелюбен и учтив со мной, обычным сиротой. Не знаю, могу ли я продолжить, не хорошо как-то за спиной…

— Можешь. Твои слова не уйдут дальше этой комнаты. К тому же, я сама тебя попросила.

— Он… — Сынмин прячет лицо в ладонях, — Он страшно смотрит на меня, будто бы подозревает в чём-то. Сегодня утром я относил завтрак Его Высочеству на тренировочное поле. Он спросил меня, умею ли я стрелять из лука. У простого кухаря не может быть таких умений. Его Высочество сказал, что научит меня, и приказал встать у деревянного столба. Он метнул три стрелы: одна попала мне над головой, другая между колен, а третья у подмышки и разорвала рукав. Прежде чем отпустить меня, Его Высочество сказал: «Первое правило стрельбы из лука: нужно чётко знать, где твоя цель». Я боюсь его, Госпожа.

У Соён дёргается желвак.

— Это я виновата, — она слишком избаловала Феликса: тот вырос истеричным себялюбцем, который уверен, что лишь его одного Соён обязана любить, — Не стоило давать ему послаблений. Я так сильно хотела сына, что в своём желании обрекла себя на цепи. Феликс не всегда был таким.

— Госпожа, могу я спросить одну вещь?

— Не проси разрешения. Со мной — говори откровенно.