Часть 1. Глава 6. "Погоня" (1/2)

Темнеет. Лазурные облака, что на протяжении дня окутывали широкое небо, становились темнее, мрачнее и тяжелее с каждым часом. Солнце давно закатилось за горизонт и погрузило посёлок в дымную полутьму. Белый день забрал за собой по зимнему тёплый воздух, а взамен дал трескучий морзец, колющий колени, нос и уши.

В долину, вдоль речной замерзшей глади эхом проносился стук клюшек, уже не такой резкий и шумный, а ленивый, размеренный и спокойный; мальчики уже не носились по льду и не размахивали со всей своей дури клюшками, а их оглушительный крик сошёл на тихий, простой и лёгкий разговор, который и услышать едва ли возможно, если стоять от них всего лишь в тройке метров. Да впрочем и некому было слушать их непринужденный лепет и редкие смешки с чьей-то незамысловатой шутки; вокруг не было ни души, а лишь голые ивы, что тянулись вдоль берегов, ветер, что обдувал нос и щёки, и луна, что скромно просачивалась меж тёмных вечерних тучек.

— Ты не заливай, а! В Москве он был, как же!

— Да я правду говорю!

— Чем докажешь, на? Магнитиком на холодильнике?

— У меня есть фотография с Красной Площади!

— Ну вот увижу, тогда и поговорим, — недоверчиво процедил Ромка, тыкая в Антона клюшкой.

”Да-а, кто-то вон, по столицам катается, а мне всю жизнь, небось, в этом дрянном посёлке торчать. Вот же угораздило здесь родиться. А ведь кто-то родился там, сям, Москва, Питер, Америка!... Ай, да где угодно, но здесь!? Ну ничего-ничего! Вот как свалю, как заживу, и прощай эта дыра на веки вечные!”

— А куда бы вы хотели уехать? — Антон слегка взмахнул клюшкой и отправил шайбу в сторону Бяши. Тот перехватил и стал катать её из стороны в сторону около себя.

— Да хоть куда-нибудь. Голливуд, на! — воскликнул бурят и восторженно улыбнулся.

— Слыш ты, звезда, какой тебе Голливуд? — Ромка перехватил шайбу.

— А чё, на!? Сам, вон, на Америку метишь!

— Ну где я, а где ты!

— Оба в дыре, Ромыч.

— А мой папа не любит Америку, — между слов вставил Тоша.

— Во-во, на. Мамка моя тоже их пендосами зовёт. И дядька, и дед... В душе не чаю чем амерекосы им насолили.

— Да и я вот не понимаю. А вообще, я бы в Париж хотел, — Антон принял шайбу, которую ему запустил Пятифан.

— Париж? Ты чё девчонка? — хулиган озадаченно нахмурился и посмеялся.

— Чего? С чего это?

— Ну все девчонки мечтают о Париже, — мальчишка заговорил с какой-то издёвкой; в адрес Антона или девчонок, не понятно, — Романтика, все дела.

— Да не в этом дело! Что за стереотип?!

— Сам ты стереонтип! Ромыч дело говорит! — заступнически фыркнул Бяша.

— Что? А...— Антон вдруг прервал сам себя и тихо хохотнул, принимая во внимание чужое коверканье, однако, когда глянул на ребят и поймал их недовольные вгляды, тут же стер с лица улыбку, — В общем, я хотел бы в Париж из-за... Ну...

Антон уже было сказал ребятам истинную причину, но решил, что это точно поднимет его на смех, а может и вовсе вызовет осуждение. Прям как со стороны родителей. Хотя там были малость иные чувства: горечь, злоба и раздражение.

Тоша придумал другую причину и даже не менее правдивую!

— Хочу в музей Сельвадора Дали и в Лувр. И, и на Эйфелеву башню посмотреть!

— Вон чё, — качнул головой Ромка, — Музеи конечно скука смертная, а вот башня эта... Ну да, тема.

— Вы прикиньте сколько можно денег срубить, если сдать всю Эйфелеву башню на металаллом, на!

— И как бы ты это сделал? — усмехнулся Антон с Бяшеной прагматичности.

— Ну...

— Придурок! Это тебе не арматура со стройки, которую можно под курткой пронести, — гоготнул с осуждением Ромка, отправляя шайбу в сторону Петрова.

— Ну так можно ночью, на. Потихоньку разбирать!

— Я бы не советовал тебе так делать, — Антон улыбнулся, — Там наверняка полно охраны.

— Ты так говоришь, как будто у этого дурня завтра рейс Залупа мира – Париж, — Ромка полноценно расхохатался. Его хриплым, но пронзительным смехом заразился и Антон, а Бяшка вместе с ним, однако последний даже успел чуть нахмуриться.

— И отвертку не забудь!

— Иди ты, Ромыч!

На фоне всеобщего смеха Антон всё-таки надумал вставить основную причину своей тяги к Парижу.

— А еще я очень хочу в Диснейленд. Я больше всего хотел бы в Диснейленд!

— Чё? Диснейленд? — с недоумением буркнул Ромка, всё еще посмеиваясь и выгибая брови.

— Ну парк аттракционов такой.

— С Микки Маусом, на?

— Да-да!

— Тох, те чё, три года? — хулиган усмехнулся.

— Ромыч, не нуди, на. Ты прикинь, горки, колесо... Как там его, Тох, — бурят, вспоминая, защёлкал пальцами.

— Обозрения?

— Чёртово, на!

— Ага, а ещё сахарная ва-а-ата, замки, принцессы, — начал язвить хулиган, качая головой, — Короче, все с тобой понятно, белоснежка.

— П-почему белоснежка? — усмехается Тоша.

— Отвянь, а?

Внимание ребят увлек Диснейленд. Заманчивое и интересное место, не так ли? Какой ребёнок не хотел туда попасть и увидеть всю экранную сказачность наяву? Пожалуй, только Ромка, ведь за все время их разговора он лишь язвил, издевался и бухтел и все против парка аттракционов. Возможно, он лишь прячет свои истинные желания, которые на первый взгляд могут показаться чертовски детскими и легкомвсленными. Но ведь дело далеко не в этом. Если эта глупость способна осчастливить, то может стоит эту глупость взять и приласкать? – принять, в конце концов. Да и очень сложно оставаться к чему-то равнодушным, когда с двух сторон, в оба уха тебе активно рецензируют и агитируют аттракционы, развлекательные зоны, игры и магазины, которыми переполнен желанный Диснейленд.

И пока Бяша и, в частности, Антон восхлавляли аттракционы и прочее, причём не хуже какого-нибудь рекламщика или гида, Рома вдруг отстранился от навящего диалога; всё его внимание устремилось куда-то вперёд – между плеч лепетавших товарищей – на пологий склон;

— Завалитесь, — резко шепнул он.

Антон с Бяшей умолкли и уставились на Ромку – на его вдруг серьёзное и встревоженное выражение лица. Его глаза без отрыва глядели вперёд, а сузившиеся зрачки егозили вниз-вверх-влево-вправо в активной и резвой скачке.

— Ты чё напугать нас решил, на?

— Да тише! — не разжимая зубы прошипел мальчишка и бросил Бяшке грозный взгляд, — На меня смотрите! — он заговорил тихо и с расстановкой, — Резко не поворачивайтесь!

Бяша невольно покосился в сторону, куда смотрел Пятифан.

— Чё я сказал!? — фыркнул он, отчего Бяша встрепетнулся и вновь уставился на друга. — Там какой-то мужик на нас вылупился.

Ребята заметно напряглись и крепче сжали в руках свои клюшки. Вероятность, что это все лишь шутка, затеянная Пятифаном, молниеносно рассеялась.

— Маньячелло? — с ужасом прошептал Бяша.

— И давно он там стоит? — едва слышно прошипел Петров.

— Да хрен его знает. Ранее я его не запреметил. Давно стоит или только щас пришёл, хрен пойми, — не обращаясь ни к кому процедил хулиган, плавно закатывая зрачки все выше и выше, тем самым наблюдая за приближающейся тёмной широкой фигурой.

— Ромыч, надо валить, на.

— Блять, — процедил Пятифан, округляя глаза. Будь у него на макушке уши – они бы плавно и опасливо опускались и прижимались к макушке. Но таких не имелось, поэтому негодование мальчишки выразилось в его поджатых плечах и крепко сжатых покрасневших кулаках с ободранными костяшками.

— Что? — встревоженно шепнул Антон.

— Здарова, мальва! — раздался сзади низкий хриплый голос. Вот что! Антон с Бяшей наконец оглянулась. К ним двигался какой-то мужчина, с каждым шагом становясь все выше и выше, — Я вот гляжу на вас и не понимаю, кто вас так клюшки держать учил? — он подошёл ближе и криво улыбнулся.

Улыбка на лице незнакомца показалось не просто кривой, а жутко-кривой, как у разбойника или пирата; губы его были сами по себе косые из-за ярко выраженного шрама, что тянулся от верхней губы до левой широко распахнутой ноздри. Заячья губа. Коротко стриженная голова и широкий светлый пластырь на переносице, скрывавший расплывшийся алый синяк, предвещали что угодно, кроме доброго и любезного знакомства;

— Давай, малец, покажу пару приёмчиков, — мужчина снова улыбнулся и протянул руку в сторону Бяшенной клюшки. Бурятёнок же глянул сначала на крепкую пухловатую руку, красную и грубую кожу, а затем на своих товарищей. Рома и Антон синхронно поматали головой. Бяша заметно растерялся и, скривив лицо, аккуратно подал клюшку мужчине. Было слышно, как Рома хмуро и встревоженно вздохнул.

— А вы к-кто?