Часть 1. Глава 5. "Все думали о своём и о чужом" (2/2)

— Свинью жаль стало? — резко выкинул он.

— Вовсе нет! Я...

— Не друг он мне. Не нужны мне такие.

— Какие? — опешил я.

— Дешевки, — не менее быстро и резко отчеканил Ромка. Больше мне нечего было говорить. Нет, я бы хотел что-то добавить, да не знал что. Расспросить, что он имеет в виду под этим словом? Да нет. И так всё ясно. Хотя с ходу понять Ромку бывает сложно. Это я уже понял.

”Дешевки” — прокручивал мой мозг. То есть люди, которые не в силах плыть самостоятельно, отчего прыгают на чужой плот? Или люди, неспособные думать своей головой, умеющие лишь подстилать себя под чужие ноги? А может вовсе некто подлый и не справедливый? Да что там, может это значит просто ”мерзкий тип”? Может все не так глубоко, как я уж было решил? Хотя, все это можно смело отнести к Семену без капли сомнений. Ненавижу я таких людей. И с чего я вообще поднял эту тему? ”Предатели”. Нет. Рома и Бяша не предатели. Они просто правильно рассудили. Ой! Ничего себе! И откуда во мне столько уверенности?

Я глянул на Ромку, что сидел рядом и отчеканивал в сторону нашего мастера по лопатам колкие фразочки. Вспомнилась тревога, что жрала меня изнутри всю ночь и всё утро. И напрасно жрала. Вот он, сидит рядом. Живой и здоровый. Смеётся, скалится, хмурится и матерится. Как и обычно. До чего же мне сейчас спокойно, но вот ощущает ли этот покой мой гогочущий товарищ?

Спустя бесчисленное количество попыток, бурят, до предела радостный, гордый и с шышкой на макушке, подбежал к нам с готовой, на совесть забитой гвоздями лопатой.

— Не надо оваций, на! — задирая голову, хмыкнул Бяша. Рома взял инструмент в свои руки, покрутил его, разглядел, а после помотал влево-вправо, проверяя на прочность:

— Мужик, оно шатается. — полотно и впрямь ходило ходуном, но так, самую малость...

— Каво, на! — мальчик тут же схватился на шатающееся полотно и самостоятельно его подергал, — Ну, — она и впрямь шаталась, — Ну не страшно! Лопата цела? Цела, на! Лишь бы придираться...— надулся и нахмурился Бяша. А он ведь и впрямь очень пыхтел и старался...

— Да ладно, ладно, — Рома наконец дружелюбно посмеялся, хлопая горе- мастера по плечу, — От души, братан.

На протяжении некоторого времени ребята дружным скопом разгребали снег. Да, более-менее приличная и подходящая для снега лопата, которой Бяша подарил вторую жизнь(если не десятую), и впрямь была одна. Но Рома, как говорится, поскрёб по сусекам и откопал в старом, доверху захламлённом сарае самые, что ни на есть, подходящие инструменты. В запасе была ещё одна лопата, предназначенная для вспахивания земли — она конечно тоже пошла в ход и предоставилась Антону. А вот Бяше всучили старую метлу; прутья из неё торчали в разные стороны, постоянно вываливались, следовательно создавали новый мусор, отчего Пятифан начинал ворчать, как на Бяшу, так и на метлу-развалюху; деревянный черенок был тоже кос и крив, отчего сам инструмент очень походил на метлу Бабы-Яги. Этого Тоша и Рома тоже не оставили без внимания и на протяжении всей снегоустроняющей работы потешались над бурятом и обращались к нему сугубо как к Бабке-Ёжке. И Бяша даже с первых двух таких шуток сам смеялся, но потом уже начал злиться, угрожая этой самой метелкой, отчего вызывал у ребят лишь новую волну смеха.

Обстановка между мальчиками стала лёгкой, весёлой и непринужденной. Темы насчёт школы, Вовы Матюхина, леса, или в двух словах словом — всего тяжёлого, визуально ушли на второй план, но из головы полностью не уходили. Каждый думал о своём и о чужом, в тайне переживая о насущих проблемах и обстоятельствах, и, что самое обидное, не знал в какую сторону ринуться: не знал, что лучше сделать, как всё решить и что сказать. И поэтому наступали моменты, когда лепет прекращался, и во дворе Пятифана становилось тихо. Но эта тишина не становилась тяжёлой, неловкой или угнетающей ; наоборот, каждый их мальчиков говорил громко, почти кричал, но лишь в своей голове. Но и это продолжалось ровно до того момента, пока кто-то не лажал, отчего мигом поднимал всех на задорный лад и лепет.

Снег ребята скидывали к забору, в точку, где по весне обычно высаживаются и вырастают цветы, в отгороженную низким заборчиком клумбу. Пока Рома усиленно таскался со своей лопатой, Бяша и Антон успели десять раз поменяться своими инструментами. Это случалось, когда Петров замечал, что бурят моментами не сильно то уж и напрягался, а лишь махал своей метлой, подчищая незначительные полоски снега, которые не захватывали лопаты. Бяша довольствовался такими же убеждениями и тоже своевременно заключал обмен инструментом.

В скором времени двор и небольшой участок за воротами были очищены.

— Наконец-то! — закидывая последнюю горсть снега на образовавшуюся во дворе гору, выдохнул хулиган, втыкая лопату в этот самый сугроб и облегчённо вздыхая. Остальные оставили свои орудия труда у сарая и плюхнулись на ступеньки крыльца.

— А это значит, что настало время перекура, на! — вздыхая, проговорил Бяшка, с особым предвкушением глядя на Ромку, который тоже уселя на одну из холодных ступенек.

Так оно и случилось. Перекур прошёл с наслаждением. Не у всех правда, но Антон тоже смог насладиться моментом отдыха.

День разошёлся. Небо отливало светло-серыми оттенками, создавая вокруг ощущение лёгкости и покоя. Ветер почти не дул, не завывал и не заставлял зарываться в воротник собственной куртки и не вынуждал натягивать шапку по самые плечи, лишь бы защитить уши от пронзительного и противного холода. Даже руки без перчаток ощущали комфорт и зимнее тепло, а колени не дрожали и вовсе не мерзли. На душе тоже стало спокойно. Хотелось остаться в этом скромном, но по-своему уютном дворике; остаться в этой компании и не о чем не переживать; скрыться за этими широкими разваливающимеся воротами, которые со стороны двора поддерживает крупная, массивная деревянная палка. А держит так усиленно, так крепко, однако прекрасно понимает, насколько все шатко и близко к развалу; палка — когда-то могучее дерево – на последнем вздохе держит на своих плечах тяжёлую ношу, она старается обеспечить защиту и помочь этому полу-пустотому одинокому дворику.

Мы сидели некоторое время молча хотя бы от того, что ребята увлеченно выкуривали, в этот раз одну на двоих, сигарету; они после каждой первой, а то и второй затяжки передавали тлеющую табачную палочку друг другу, туда-сюда, а я лишь молча наблюдал.

Лицо Ромы вновь приобрело былую встревоженность и непонятную мне горечь. Сидел он ни сколько хмурый, сколько печальный. Это меня вновь напрягло и обеспокоило.

— А погнали на речку, на!

— На речку? — удивился Петров,  прежде вздрогнув от внезапного звонкого возгласа.

— Ага! — Бяша передал сигарету Ромке, — В хоккей зарубимся!

— У меня нет клюшки, — Антон резко  огорчился. Когда-то она у него имелась, даже шайба была, но ещё в старом дворе он умудрился сломать свою несчастную клюшку. А потом и зима кончилась, поэтому новую так и не купили.

— У меня две штуки в сарае стоит. Одна, правда, помотанная жизнью, но ни чё, на! Тебе пойдёт. Но с Ромыча шайба!

— Ну тогда я за!

— Как-то не охото, — наконец заговорил Пятифан, выдыхая серый дым.

— Да ладно, пошли! — Антон успел воодушивиться таким предложением, поэтому заставить Рому стало просто необходимо! Не киснуть же ему весь день одному дома. Да и сам Антон давно не играл в хоккей, так что предложение Бяши оказалось очень даже ничего!

— Ромыч, ну погнали. Чё ты как лопух, на.

— Я щас блять покажу кто тут лопух, — фыркнул хулиган, делая уже третью, если не четвертую тяжку.

— Э-э, куда! — бурят, заметив это, резво потянулся за сигаретой, отстаивать свою очередь.

— Куда надо! — отворачиваясь, Рома снова затянулся.

— Да Ромыч!

— Чё? — издевательски удивился хулиган, выдыхая дым и вытягивая руку так, чтобы Бяша не дотянулся до заветной и кончающейся сигареты. Бурят же подскочил с крыльца, дабы скорее добраться до заслуженной половины табака. Ромка тоже поднялся, начиная пятиться и улынивать от товарища. — Тох, че ему от меня надо? — иронично удивился Ромка, метаясь из стороны в сторону и при этом умудряясь демонстративно покуривать.

Белокурый посмеялся, наблюдая за отчаянными попытками Бяшки и за неожиданным и игривым настроем Ромки.

— Да так нечестно, на! Ты уже больше меня выкурил, — завопил бурятёнок, скача туда-сюда за товарищем.

— Бяш, да ладно! Можно же без рукоприкладства уговорить Рому на хоккей!

— Братан, ты внатуре руки-то не распускай!

— Да блять! — возмутился Бяшка, а потом резко схватил наглого товарища за плечи и повалил в сугроб, который ребята не так давно дружно сооружали, — Ага-а! — заликовал мальчишка, наваливаясь сверху и вжимая Рому в воздушный снег – обездвиживая. — Ну и кто теперь лопух, на!?

— Ты, братан, — хмыкнул Рома, вальяжно поднимая руку и протягивая ”победителю” заслуженную сигарету, которую удерживали указательный и средний палец, только вот скурена она была полностью, до самого фильтра, от чего и вовсе успела потухнуть. Пятифан сдержанно, но по-своему издевательски посмеялся.

— Ой да иди ты в жопу, на! Не пойду я с вами никуда!

— Эй, а я то что сделал? — еле сдерживая смех, возмущённо крикнул Тоша, разводя руки в стороны.

— И ты иди в жопу! Чё ржешь ваще, на? — отваливая от Ромки, что до сих пор лежал в снегу и хохотал, забубнил Бяшка, хмурясь и поджимая пухлые губы.

— Да чё ты разнылся! — смеясь, кричит Ромка, наконец поднимаясь со снега, — У нас ещё целая пачка!

— Дело принсипа! — не выговаривая звонкого звука, вновь бубнит бурят, отчего его ”принсипа” только подталкивает ребят на очередную волну смеха. Обычно Ромка не обращал внимания на шепелявость друга, да и Антон тоже, но сейчас... Сейчас... Сейчас дело принсипа!

— Бля, братан, — гогочет хулиган, закидывая руку на плечи напыженного друга, — Ну раз принсипа, то ладно! — он снова засмеялмя, — Потом по целой выкурим, не ной!

— Я запомнил, на!

— Базарю!

— Значит, мы всё-таки идём на играть? — радостно подскочил Тоша, подходя к ребятам.

— Да идём-идём, — кивает Ромка, выпуская Бяшку из хвата, — Ща, мусор захвачу.

Ромка зашёл в дом, а мы с Бяшей остались ждать во дворе. Как же хорошо и спокойно. Я так рад, что мы сейчас пойдём играть в хоккей! Но также меня безумно радует, что Рома так повеселел, да и Бяша тоже. Был бы я тут один, то кроме хмурого взгляда ничего бы и не добился, а Бяшка хорош! На то они, пожалуй, и друзья. Ведь если сравнивать обстановку нынешнюю и когда мы только пришли — это небо и земля; сейчас во мне не осталось удушающей тревоги, беспокойства и прилипшего стыда; даже не хочется мучать себя мыслями о плохом, и  надеюсь ребята тоже хоть немного отвлеклись от насущных проблем.

Пятифан вышел из дома. В руке он держал пакет с мусором, а на плечах тащил наши рюкзаки, которые мы с Бяшей оставили в прихожей. Я даже и про сумку свою забыл; забыл про школу и дом, где меня ждёт, пожалуй, только Оленька. Сидит сейчас у окна, или смотрит мультики, а может рисует, но одна. Ей так одиноко, а я сейчас пойду играть с друзьями... Но ничего! Как приду домой, мы с ней тоже поиграем во что она только захочет!

— Забирайте свои чемоданы давайте, — Рома скинул рюкзаки на ступеньки крыльца и принялся закрывать дом на большой чугунный замок. Мы закинули на плечи сумки. После закрытия двери, хулиган зашёл в сарай и, покопавшись, вышел, держа в руке деревянную клюшку: малость потертую, но на вид довольно крепкую.

— А шайба где, на?

— В кармане.

— Ништяк. Теперь ко мне, на.

Мы вышли со двора и пошли в сторону Бяшиного дома, преодолевая сначала небольшой переулок, а после выходя на главную дорогу, вдоль которой и был дом бурятёнка. По пути Ромка выкинул мусор в громоздкий зелёный бак.

— Я ща быром! Подождите меня, — крикнул Бяшка, подбегая к своей калитке.

— Мы ща без тебя вообще-то уйдём, — слишком уж серьёзно выкрикнул Рома, отчего даже я не сразу распознал иронии в его словах.

— Смысле, на!?

— Да ждём мы, ждём! Пиздуй реще!

— А-а! Ага! — и бурят скрылся за деревянными небольшими воротами.

— Ну что за тормоз, — покачал головой Ромка, а после все же пропустил лёгкий смешок. Мои губы тоже дернулись в слабой улыбке.

Хулиган стоял подле меня. Интересно, о чем он сейчас думает? Каждый раз, когда мы вдруг замолкали, когда вокруг нас образовывалась тишина, он принимал такой задумчивый вид, что мне порой хотелось в лоб спросить о его мыслях. Наваждение Бяши насчёт того, что Рома мог не прийти в школу из-за какого-то конфликта в семье, уже несколько раз всплывало в моей голове; на почве чего мог образоваться конфликт в момент общего горя? Стоит ли об этом спрашивать? Так, нет! Откуда я мог об этом узнать? Вдруг эта тема тоже табуированная и то, что Бяшка мне об этом ляпнул, может образовать плохие последствия, как минимум между им и Ромой? Но блин! Мне так хочется поговорить с ним. Вряд ли я вообще смогу подобрать слова, но ведь любая беседа может пойти в нужное русло, если оба собеседника к ней предрасположены? Но теперь возникает следующий вопрос: как предрасположить Рому к себе?

— О чем ты так задумался? — вдруг начал он.

— А?

— Да ты когда на свою орбиту улетаешь, у тебя сразу лицо такое...

Антон застыл в ожидании ответа. Рома с прищуром осмотрел его лицо,  словно пытался подобрать нужное слово...

— Как будто посрать не можешь, — он это сказал чересчур серьёзно и утвердительно.

— Это как? — Тоша удивлённо скривился. Такого рода комплимент ему пришёлся не особо по душе.

— Ну... Ну вот такое, — и Рома тут же изменился в лице: все мышцы, что прятались за светлой, чуть покрасневшей от морозца кожей разом напряглись; дернулись скулы, губы крепко сжались, а брови устремились к переносице, отчего на лбу нарисовались морщинки. — А не! — хулиган мигом стряхнул утрировано-серьёзную мину, — Оно скорее такое, — он хитро посмеялся и стянул с чужой переносицы очки и надел на свою, а после снова вернул напыженное выражение лица, изображая своего товарища.

— Да не такое оно! — возмутился Петров, однако чужая пародия так и пробивала на смех.

— Именно такое! Ты просто себя не видишь, а если бы видел, то понял о чем я говорю! Бля, — Пятифан резко зажмурился и стянул с лица очки, — Как в этих окулярах можно что-то видеть? Я ща ослепну, — он активно затер глаза в попытке вновь сфокусировать свое совершенное(или не очень) зрение.

— Н-ну у нас же глаза разные. Я вот, например, ничего без них не вижу. Ну, ты знаешь...

— Ага, забери у тебя очки, и дом родной не найдёшь.

Тоша обречённо, но добродушно посмеялся, возвращая очки на родину.

— Ну даже если и такое лицо, ну что поделаешь! Я слишком глубоко думаю...

Ромка приподнял брови, вальяжно раскинул плечи и заинтересованно сколнил в бок голову.

— И о чем можно так глубоко думать? — это прозвучало как-то передразнивающе.

— Ну... — Антон замялся и отвёл задумчивый взгляд в сторону, — Да много о чем.

— Ну так?

— Ну... Ну...

Рома терпеливо ждал. Петров это заметил и смутился ещё сильнее. Оказывается, так сложно говорит кому-то о чем ты думаешь. Ведь как можно просто взять и вылить то, что твориться в голове? В такие моменты голова становится как никогда пустой, а мысли никак не собираются в кучу; полная прострация!

— О родителях думаю, о сестре, — это было первым, что пришло в голову, после чего мальчик вновь выдержал паузу. — Про лес думаю, — и тут он затревожился и нервно сглотнул, наконец поднимая опасливый взгляд на приятеля, — Про наш вчерашний диалог, про твоё отсутствие в школе, — Антон слегка изогнул брови, будучи нисколько не уверенным в необходимости этого признания.

Рома дёрнул брови вверх, поджал губы и на мгновение отвел взгляд в сторону. Его лицо потеряло былую задорность и стало таким уставшим, замученным и отчужденным; словно до этого на нем была маска, которая всеми силами старалась скрыть настоящие чувства, но теперь треснула и показала его истинное состояние.

— И с чего вдруг тебя это так волнует? — смиренно произнёс Пятифан.

— Не знаю. Просто кажется, что... Не знаю, — Тоша вздохнул и поправил очки, — Просто мне кажется, что ты какой-то... — он очень много запинался и перебивал самого себя, — Что тебе грустно, и... И я хочу как-то помочь, наверное...

Рома пустил из горла глухой и хриплый хмык; такой обречённый и поражённый.

— Предположим. И чем же ты мне можешь помочь?

— Ну прежде чем помочь, надо же знать проблему? — прозвучало так, словно мальчик давно заготовил эту фразу.

— В бошку мою залезть пытаешься? — Рома сщурил глаза и приподнял подбородок.

— Нет, вовсе нет! Просто... — мальчик не нашёл подходящей фразы, поэтому вдруг опешил, — А чего бы ты сам хотел?

Вопрос застал врасплох. Ромкины брови наконец приняли свои извечное положение — нахмурились. Но вот взгляд не стал хищным, а скорее растерянным; это выдавали приподнятые веки и забегавшие под ними зрачки. Тоша же внимательно и даже как-то испуганно уставился на товарища. Петров был похож точно на зайца, который чувствует опасность, но все равно смиренно ждёт нападения, дрожит и лишь медленно опускает длинные уши.

— Бля, Тоха! — вдруг раздался позади возглас, а после стук захлопнувшейся калитки, — Я твою клюшку еле нашёл, на! Мамка её в самую жопу сарая засунула, бля!

Буряток подскочил к ребятам, волоча за собой две небольшие клюшки, параллельно пытаясь натянуть на голову сползший капюшон.

— Че вы тут, не окачурились, на?

Ребята молча повернули голову в сторону подоспевшего Бяши. Он же глянул на них в ответ, сначала на одного, а потом на второго и озадаченно нахмурился.

— Вы чё?

Выдержалась пауза.

— Не прошло и ста лет, — первым из ступора вышел Ромка и слишком уж быстро переключился на непринужденный лад, — Я уже решил, что домой загнали.

— Да бляха! Говорю, еле нашёл, на!

Ребята неспеша двинулись в путь.

— Хотя, — продолжил Бяша, — Если бы мать меня увидела, точно бы загнала, на. Она сёдня опять не с той ноги.

— Да она у тебя вечно не с той ноги.

— Чё поделать! — пожал плечами бурятёнок и наконец всучил Антону его клюшку.

— О, ебать! — опять как ни в чем не бывало воскликнул Рома, глянув на старую клюжку, — Это же та, которую ты пол часа пытался с дерева снять? — он усмехнулся, а Бяша подхватил.

— Ах-ха-ха! Да! Эй! Не смешно! Это ты ваще её туда закинул, на! Тох, прикинь! Ты его сильно не обыгрывай, а то наш Ромыч не умеет признавать поражения! — возмутился мальчик, оборачиваясь на плетущегося позади Петрова.

Рома пихнул друга клюшкой.

— А ты играть честно научись!

— Да каво, на?!

— Таво!

Я шёл позади моих товарищей, которые начали в шутку пихаться своими клюшками, параллельно перепираясь колкими фразочками в адрес друг друга. Отныне для меня поведение Ромки не имело каких-либо ”или”. Бяша, который так невовремя выскочил из калитки, оказался для Ромы настоящим спасителем. Я ещё никогда не видела на лице хулигана столько потерянности, а ведь я задал всего один вопрос. Вопрос, на который, казалось бы, можно легко дать ответ, но он ввёл в ступор. Чего хочет Рома? Чего хочу я сам? Чем я могу ему помочь? Если задуматься, вопросы действительно очень сложные, но неужели настолько сложные, что могут довести до немого шока, который ну никак не свойственен Роме Пятифану.

Сейчас он шёл, общаясь с Бяшей, словно между мной и Ромой не было никого диалога; словно мы и не говорили вовсе не после Бяшиного ухода. Но я был уверен, что Рома просто избежал ответа и удачно для него самого переключился на Бяшу. И ведь всю дорогу, пока мы брели до катка, он не сказал мне ни слова, да и я оказался не очень-то и многословен. Теперь, кажется, не я один засел в собственных мыслях... А может у Ромы уже есть ответ на мой вопрос, да не хочет говорить мне? Пытается скрыть, либо попросту мне не доверяет свое сокровенное. Оно и неудивительно...

Мальчишки спустились по пологому склону вниз, оказавшись у замерзшей речки, что уже была истоптана кем-то, кто оказался тут раньше чем наши герои. Были видны разводы, словно кто-то уже успел помахать здесь клюшкой, либо просто поваляться на твёрдой глади припорошенного снегом льда.

Участок, который выбрали ребята, был недалеко от деревянного мостика, через который Антон добирался до школы. На улице было ещё светло, однако постепенно начинало смеркаться; ветра почти не было, и лишь кроны елей мирно пошатывались под лёгкими вихрями, которые едва ли ощущали ребята, что стояли у берега и осматривали свой огромный, уходящий за холмик, стадион.

— Надо ограничить поле, — озвучил общую мысль Ромка, ступая на лёд.

— А как мы будем играть? Два на одного? — не менее важное уточнение озвучил Тоша.

— Не-е, смари, — Бяшка выбежал на лёд следом за Ромкой, — Сначала играют двое, а третий судья. Потом победитель играет с судьёй, и вот так меняемся. Играем до пяти побед. Да, Ромыч? — бурятоёнок глянул на друга, который уже водил крюком клюжки по льду, расчерчивая территорию.

— Не, до десяти. Помогай давай!

— Да я правила объясняю, на!

— Ты уже объяснил. Иди черти!

Бяшка щёлкнул языком и принялся вести линию, параллельную той, что уже начертил Ромка.

— Ну короче вот, — продолжил бурят, глянув на Тошу, что до сих пор стоял на берегу и смиренно наблюдал. — А ты веди счёт и следи, чтобы шайба за ворота не вылетела, а то будет аут! И главное...

— Да куда ты ведёшь, блять, криворукий ты баран! — заголосил Пятифан, одарив горе-чертёжника возмущённым взглядом.

— Да нормально, на!

— Ну если в твоём мире хоккейная коробка выглядит как кривожопый овал, то конечно нормально!

— Да всё-всё, на!

— А почему мы, кстати, в коробке не играем? Или тут нет такой? — поинтересовался Антон, ступая на лёд.

— А у неё один бортик завалился, на. Её уже третий год не заливают и не чинят.

— Жалко.

— Ага, на!

Спустя некоторое время хоккейное поле было готово. Ворота ребята начертили длиной в полтора метра на одном краю поля и на другом. Само поле было небольшое: как раз на двух человек; также мальчики немного помахали клюшками, как мётлами, подчищая снег, чтобы шайба скользила более уверенно. Ну, или хотя как-то скользила...

Первыми встали Рома и Бяша. Антон вернулся к берегу, фиксируя глазами ворота, ведь считать нужно честно, а за шайбой следить как никогда внимательно! Ведь стоит пропустить чей-то гол — можно огребсти по полной. Особенно если пропустить гол Ромки. Без клюшек останутся не то что Антон с Бяшей — без клюшек останется весь посёлок.

Началось напряжённое сражение. Никто не желал уступать и с особыми усилиями защищал свои ворота, скача из стороны в сторону, стуча клюшкой по крепкому льду и перепихаясь язвительными фразочками. Тот, кто оказался на месте судьи, вёл справедливый и чёткий счёт, и при каждом попадании в ворота звонко озвучивал очки. ”Один:три в сторону Бяшки!” — например так звучала демонстрация счета, после которого проигрывающий начинал бегать быстрее, сверепее, параллельно охраняя свои ворота, а чужие усиленно атакуя. Судья даже несколько раз заводил комментарии, подобно закадровому голосу, который озвучивал происходящее на настоящих соревнований, показывающих по телевизору: ”Производится атака на правые ворота, но что это?! Левый блокирует атаку и перехватывает шайбу! Игра оказывается в его руках и... О Боже! Это гол!!!...”. Правда, если проигрывали левые ворота, то есть Ромка, то Антона просили помолчать, ведь его комментарии мешают и отвлекают! Ну, все мы знаем, что мешает хорошему танцору...

— Бяша, ну ты даешь! — параженно хмыкает Тоша, заменяя место проигравшего Ромки, который хмуро и злобно побрел за укатившейся шайбой:

— Я просто ещё не разыгрался! А Бяша вообще баран.

— Умей достойно проигрывать, Ромыч, — взмахнул указательным пальцем вверх Бяшка и довольно улыбнулся. В ответ на это Рома неразборчиво что-то прорычал. — И тебе, Тошик, пизда, — теперь улыбка бурятенка стала хищная, а он сам полностью готовый к победе.

— Ну посмотрим! — задорно хохотнул Петров. Рома же подошёл, встал между игроками и, вытянув ладонь вперёд, выпустил из ладони шайбу, а она уже грохнулась между клюшками и тут же резво начала носиться по полю. Пятифан тут же попятился назад и хмуро плюхнулся в снег, на место судьи.

Долгий перерыв не очень-то и сказывался на ловких движениях Петрова, который то и дело выхватывал из-под чужой клюшки шайбу и отправлял её в ворота противника. Он двигался смело, как никогда уверенно и точно; словно надпись на его шапке полностью доказывала его образ жизни. Но нет. Антону спорт был далёк, но сейчас были совершенно иные ощущения. Вероятно, тело и разум просто устали от скованности и без активного сидения дома; мышцы словно раскрылись, а от смущения и неуклюжести ничего не осталось. Движение — идеальные способ выпустить эмоции. Петров так для себя и обозначил, пока носился с клюшкой по льду, заговорчески улыбался и близился к победе.

— Да бля! Ромыч, ты вообще следишь, на! Там поди уже сто раз в аут улетело! — вдруг завопил Бяшка, сверепо и резво выдыхая горячий воздух, после очередного гола не в свою пользу.

— Не-не, братан, всё честно, — проговорил Ромка, а в его голосе отчётливо слышалось ошеломление и удивление. Да он, кстати говоря, уже после второго гола со стороны Антона, забыл про собственное поражение и лишь внимательно и увлеченно наблюдал за сражением своих товарищей, которые вошли в азарт и увлеченно, быстро и умело вертели шайбу по всей площадке.

— Тёмная лошадка, на, — процедил запыхавшийся бурятёнок в адрес Антона, делая шумный вдох и вновь принимая боевую стойку.

— Братан, уже восемь:четыре, — это прозвучало сочувсвено.

— Похуй! Выиграю, на!

И ребята продолжили. Антону понадобилось неприлично мало времени, чтобы все-таки победить, теперь уже бывшего чемпиона площадки.

— Да каво-о-о! — заныл Бяшка, как только Ромка прокричал ”гол!”, — Да как ты...ты...

Антон довольно, но все же малость смущённо, улыбнулся.

— Сам не знаю, — он пожал плечами, — Ко мне как будто прилив инопланетных сил поступил! — восторженно произнёс мальчик.

— Ага, как же! Ромыч, он нас надувает, на! Делает вид, что забитый зубрила, а сам вон чё делает! — начал жаловаться Бяша, глядя на Рому, но рукой указывая на гордого, но все же малость смущенного Антошу.

— Умей достойно проигрывать, — Рома произнёс это шипилявя, точно передразнивая и издевательски цитируя своего друга. Хулиган поднялся со снега и встал на место Бяши, а он уже побежал за шайбой.

Улыбка, что доталого светились на лице Антона, испарилась ровно в тот момент, когда его взгляд встретился со взглядом Пятифана; Ромка глядел хищно, пронзительно и по-своему дико. Тоша встревоженно нахмурился и крепче сжал в руке клюшку.

— Ром? Т-ты чего? — испугано и тихо проговорил мальчик.

— Чё-чё, — голос Пятифана прозвучал дружелюбнее, нежели его вид, — Прячь свои окуляры, — он кровожадно ухмыльнулся, — Пизда тебе.

Антон переменился, незаметно и облегчённо выдохнул, и ухмыльнулся в ответ.

— Бяша так же говорил.

Ромка тряхнул головой, плутовато хмыкнул и щелкнул языком.

Прибежавший Бяшка разыграл шайбу. Убегать с поля ему пришлось куда резвее чем это ранее делал Рома, ведь как только шайба плюхнулась на лёд, противники, словно быки, накинулись друг на друга и замахли клюшками с небывалой мощностью.

Бяша наблюдал разявя рот; его зрачки бегали туда-сюда, ведь он боялся, что может легко упустить момент попадания шайбы в ворота; настолько уворотливо и быстро метались участники, абсолютно не уступая друг другу, отчего игра продолжалась намного дольше, чем прошлые две...

— Ромыч! Аут! — Бяша даже подскочил с места, тыча пальцем в улетающую за пределы поля шайбу, которая и в самом деле пролетела мимо расчерченных ворот.

— Да сука!

— Я принесу, на!

И пока Бяшка бегал за шайбой, ребятам выделился момент, чтобы перевести дыхание. И пока Антон, наклонив голову вниз и руками уперевшись в свои колени, тяжко вздыхал, Рома тоже вздыхал, только глядел он прямо, в чужую макушку, так и сверля её своим хищным и свирепым взглядом. Петров поднял голову.

— Что такое? — с простотой и непониманием начал он, вздыхая. Счёт был восемь:семь в пользу Петрова и остался таким до сих пор, ведь шайба, улетевшая в аут, лишала Ромку равного счета.

— Хрен тебе, а не победе.

— Ага, — Тоша улыбнулся, — И тебе.

Ромка язвительно хмыкнул.

Бяша в попыхах вернулся и снова разыграл шайбу, тут же убегая с поля боя, сражение на котором началось просто моментально!

— Пацаны, вы звери, на!

Счёт в скором времени сравнялся. Девять:девять. Игроки безудержно бились. Судья охал после каждого взмаха клюшкой. На момент  ответственного поединка между Ромой и Антоном, на улице заметно потемнело; солнце, скрывавшееся за облаками, плавно закатывалось за горизонт, древесные рощи чернели, а небо затягивали уже не просто облака, а серые тучи, меж которых просачивался рыжеватый закат, расплываясь и мешаясь с мутными красками туч где-то на западе. Лица мальчишек купались в этом блеклом оранжевом свете; параллельно на их лицах рисовалась пугающая серьёзность и стойкое рвение к победе, что подтверждала взмокшая чёлка, как тёмная, так и светлая. Бурятёнок тоже ненашутку вспотел, ведь наблюдать за сражением двух потенциальных врагов крайне волнующее и захватывающее!

Вдруг Ромка перехватил шайбу. До победы оставался всего лишь один гол. Антон, вздыхая, попятился назад к своим воротам и, выставив крюк клюшки впереди себя, начал резво водить из стороны в сторону, чтобы как можно лучше обезопасить свои ворота, на которые глаза хулигана уже яро загорелись.

— Говорил же, тебе пизда, — провопил Пятифан, подбегая к Антону ещё ближе и замахиваясь. Взмокшие тёмные волосы встрепенулись и подскочили с потного лба. Хищный, горящий и острый глаз озарил противника и главную цель — нычку, через которую пролетит шайба и случится гол, а за ним и желанная победа. Рома ударил, а щелчок соприкосновения клюшки со льдом разошёлся эхом по всей долине и лесной роще. Вот он, ласкающий и сладкий треск победы!

Хлобысь!

Все ошалели. Стало тихо.

— Агх-ах! — руша тишину, как бичом, хлыстнул вопящий крик из уст Антона. Мальчик в этот же миг с грохотом завалился на лёд, смачно приземляясь на самую спину и ударяясь затылком о корку льда.

— Ой бл-я-ять... — Рома виновато вздёрнул плечи.

— Хуясе, на... — Бяша прижал ладонь к вспотевшему лбу.

Ромка стрелой подлетел к пораженному, в буквальном смысле этого слова, противнику. Он лежал, запрокинув голову, с полузакрытыми глазами и перекошенным ртом. Очки на лице мальчишки перекосило, и они сместись на лоб. К слову, чудом остались целы.

— Тоха! Ты живой!?

В ответ на это мальчик лишь что-то простонал, а в его глазах блеснула жидкость — крохотные слезинки. Лицо Антона онемело и невыносимо закололо. Ноющая боль вспыхнула не только в носу, но и в спине и затылке. Ощущения, словно и живого места впредь не осталось на пораженном теле. И все-таки главным эпицентром боли было лицо, а точнее нос; попали в самое яблочко. Голова разом загудела и в ней забились ощущения, словно нос сейчас просто лопнет, взорвется и забрызгает кровью всё, что находится предельно близко: лёд, куртку, шапку, остальную часть лица; из глаз уже активно хлынули слезы, а из левой ноздри алая кровь. Лицо Петрова скривилось в страдальческой физиономии...

— Т-тоха! Только не дохни! — испуганно буркнул Ромка, резко покрутив головой вокруг себя, точно в поисках какой-либо затычки. Но вряд ли он бы смог найти платочек посреди речной замерзшей глади.

— Тю-ю, смачно, на, — не менее испуганно протянул подбежавший Бяша, — Р-Ромыч, он походу умирает...

— Щас ты блять умирать будешь!

Не глянув на Бяшу, Рома резво соорудил из небольшого количества снега маленький комочек и наклонился над крехтящим товарищем.

— Тоха, извиняй! Во дерьмо... — он аккуратно подставил снежок к чужому носу. Приложить холодное — идеальное спасение!

Лицо Пятифана чуть скривилось, когда из чужой ноздри вновь уверенной струйкой хлынула кровь, а лицо залилось малиновым цветом, и мокрые от слез глаза широко разинулись и уставались вверх.

— М-вхаа! — завопил Тоша, жмурясь, дёргаясь, от чего его затылок вновь впечатался в лёд. От этого он повторно провыл.

— Да тише ты, блять! Ща сам себя добьёшь, нахуй, — не без паники рыкнул хулиган, подстааляя под чужую макушку свою руку и чуть приподнимая Антону голову. Кровь из его левой ноздри скатилась вниз, пробегая по надгубной ямке и, собственно, по самим скривившимся от боли губам.

— Как же больно, — простонал Антон, крепко сжимая губы и жмурясь, лишь бы подавить неудержимые эмоции.

Последний решающий гол пришёлся не то, что в мои ворота — он пришёлся прямо по моему лицу. После того, как Ромкина клюшка коснулась шайбы, я уже не помнил того, что играл в хоккей, не помнил счета и не помнил, где я сейчас нахожусь. В голове раздался гул, а в глазах потемнело. Посреди лица, словно взрывом ударила нестерпимая боль; боль, которая вспыхивает благодаря тяжёлой шайбе, которая секунду назад летела в тебя с бешеной скоростью. Теперь я как никогда понимал героя одного романа, который я когда-то начинал читать по совету отца. Сейчас я, как тот герой, не видел ничего; ничего, кроме бесконечного неба, вид на которое перекрывали лишь поступившие в глазницы слезы; слезы, которые сдерживать ну никак не выходило.

— Ну бля, Тох, я не рачно!

Ромка убрал снежок и резво стянул с руки влажную холодную варежку.

— Вот ща не ори главное, — он аккуратно, закусив нижнюю губу и искривив брови, попытался вытереть вытекшую кровь, проходя вврежкой по раскрасневшемуся чужому лицу. Антон пропищал, а Рома, чтобы скорее с этим покончить, более активно заводил рукавичкой; какую-то часть крови он убрал, однако большую лишь размазал...

Ребята расселись на берегу. Антон сидел на снегу, подтянув под зад куртку так, чтобы не сильно намочить школьные брюки. В его руке все ещё была измазанная влажная варежка, которой он то и дело проверял наличие крови у себя в носу. И делал он это ужасно аккуратно, ведь малейшее касание до центральной части лица, и боль вновь ударила в мозг и вынуждала тихо пискнуть. Страшнее снежка в лицо может быть только шайба...

Петрову было малость стыдно за свою несдержанность и слезы, однако он за всё время после окончание игры не поймал на себе ни одного презрительного и усмехажщегося взгляда; Бяша лишь пытался вытянуть из Антона его ощущения и узнать про его состояние; Рома молча сидел на корточках, водя какой-то веткой по снегу, вырисовывая незамысловатые, никому не понятные узоры. Это и узорами сложно назвать. Линия влево, линия вправо, линия поперёк, да такие резкие, отрывистые и напряжённые...

— Тоха, ну чё, на? Жить будешь?

— Д-да нормально. Буду, куда деваться, — Тоша убрал от носа варежку. Свежих пятен крови на ней не оказалось.

— Чё, мы будем ещё играть? — с явным сомнением и неуверенностью произнёс бурятёнок, бросая взгляд на окровавленную тёмную рукавичку, которую так щедро предоставил Тоше Ромка.

— Да, давайте, — смиренно произнёс Петров.

— Ты уверен, на? По-моему ты еле дышишь...

Это замечание оказалось не ошибочным. Нос Антона и вправду еле дышал и ему очень хотелось верить, что это из-за простой заложенности после слез, либо из-за бывалого згустка крови. Главное, чтобы не перелом или того хуже...

— Да нормально всё, — мужественно выдал мальчишка, возвращая на переносицу очки, что до этого лежали в кармане пуховика. Очки неприятно надавили на эпицентр боли, отчего Петров едва заметно поморщился.

— Можем просто погонять шайбу.

— Ну лады, на. Ты тогда пооткисай ещё, а я быром дорисую поле, — ляпнул Бяшка и выбежал на лёд, прежде захватив свою клюжку.

Антон тихо вздохнул, аккуратно глянув на Ромку, который до талого сидел молча и с поникшей-опущенной головой продолжал чертить свои каракули.

— Я постираю варежку и верну, — тихо проговорил Тоша, украдкой поглядывая на сидящего поотдаль товарища. Пятифан на это лишь издал глухой звук, что-то вроде ”угу”.

Выдержалась продолжительная пауза.

Первым заговорил Ромка, но Антон его не сразу расслышал и встрепетнулся.

— А? Что говоришь?

— Говорю, чё родоки насчёт физиономии скажут? — не отвлекаясь от снега и палочки, повторно буркнул хулиган.

— А...Да ничего не скажут. Уверен, даже не заметят, — смиренно произнёс Петров, поджимая к груди колени и укладывая на них руки, а на руки уже и подбородок. В нем слегка кольнуло. — Не до моего носа им сейчас.

Ромка бросил палку.

— Сестра может и заметит, — вдруг продолжил Тоша, наблюдая за бегавшим по льду Бяшей, что так остетственно чертил свежии линии, — Скажу, в школе неудачно попал под открывавшуюся дверь.

Пятифан хмыкнул, после чего вновь повисла тишина.

— Значит, интересно чего я хочу? — неожиданно начал хулиган, отрывая взгляда от снега и направляя его куда-то вперед; не то на Бяшу, не то на противоположный берег. Тоша же, услышав этакую фразу, тут же навострил свои уши и озадаченно уставился на приятеля.

— Это ты насчёт моего вопроса? — тихо буркнул он, вспоминая их диалог у Бяшиного дома. На это Рома ничего не ответил и продолжил свою мысль:

— А хочу я свалить из этой дыры. Понимаешь? — со вздохом заговорил мальчишка. Его голос приобрёл какие-то терпкие и по-своему печальные нотки. Однако тон и слова были полны уверенности и точности. — Всё здесь дохнет. Глядишь, и мы скоро сдохнем. К черту, конечно, но, согласись, здесь стало откровенно хуёвей.

— Ром, — задумчиво начал Тоша, да сразу начал, без своих долгих раздумий, — Я понимаю о чем ты, — искренне добавил мальчик. Его душа после столь неоднозначной исповеди друга чуть встрепенулась. Признаться, он мало понял о чем конкретно толковал ему Ромка, но его настроение он действительно понял; Антон разделил чувства, которыми поделился его товарищ, ведь ощущал он ровно то же самое.

— Нет, не понимаешь, — Ромка упёрся лбом в свои колени и вздохнул.

— А вот и понимаю!

— Вы зачем сюда переехали? — вдруг выкинул хулиган, поднимая голову, так ещё и поворачивая её в сторону Тоши, который в тот же миг малость ошалел от такой резкости.

— Ну, — время для давно заученного... Или может сказать правду? Поделиться ею хоть с кем-то? Но поймёт ли? Нужна ли Роме эта правда? Уместно ли её вообще кому-то озвучивать?

Я осмотрел чужое лицо. Такое серьёзное и смелое. Неужели у меня было точно такое же, когда я пытался вытащить из Ромы хоть его личную информацию? Нет, у меня было явно не такое выражения лица, хотя бы оттого, что сейчас лицо хулигана как ничьё иное предрасполагает на некое откровение, на полное раскрепощение души; а вот моё лицо и мой вид, кажись, не в силах были полностью этого добиться.

— Ну, — Антону понадобился момент, чтобы собраться с мыслями...

— Эй, пацаны, всё готово! Вы че тут? — как всегда со своей неожиданностью подлетел бурятинок, плюхаясь рядом с ребятами в снег. Рома и Антон резко глянули на Бяшу, а тот в свою очередь как-то обиженно нахмурился.

— Я видел, что вы трендели, на. Меня чё ли обсирали? — он поджал губы.

— Вовсе нет, — вдруг начал Тоша, причём весьма спокойно. Бяша не только Ромкин друг, но и друг Антона тоже. Может быть, пока не настоящий друг, ровно так же как и Рома, но всё-таки товарищ, от которого скрывать что-то ну крайне не правильно и не прилично. Он, конечно, сам многое не договаривал, но а кто вообще договаривает?

— Я начинал рассказывать, почему мы сюда переехали.

— О, тогда я как раз пришёл на самое интересное, — Бяшка довольно улыбнулся, светя прощелиной между зубов. Ромка же криво ухмыльнулся, а Тоша, поджав губы, кивнул. — Ну давай, наваливай, на!

— На самом деле это произошло внезапно и быстро. Был там, в городе, а тут бац! и мы уже здесь, — перед самой сутью мальчик вздохнул, — А так получилось из-за того... Ну, скажем так... В общем, наша семья попала в долги и перешла дорогу какой-то шишке. И знаете... Мы как будто сбежали из криминальных рук. И до сих пор сбегаем... Иногда мне кажется, что враги моей семьи смогут нас найти и что-то сделать. Что-то страшное... Хотя самое страшное уже и так происходит, — Тоша вдруг запнулся, точно не решаясь договаривать, — И-и вот. Как-то так.

Ребята, что доталого слушали с интересом, под конец рассказа даже округлили глаза и приоткрыли рты. Бяшка шумно сглотнул и обернулся на Ромку, который тоже бегло зыркнул на друга, а после оба вновь уставились на Антона. Он же, в свою очередь, малость испугался. Вдруг сказал лишнего? Вдруг ребята теперь решат, что он слишком сомнительный ”типок” как и вся его семья? Что если увидят в нём опасность? Вдруг они сейчас возьмут и уйдут? Ребята молчали. Они точно заметили лёгкую потерянность на лице Антона, а он заметил на их лицах какой-то испуг.

— Ромыч, — трепетно буркнул Бяшка, — А Тошик то наш криминальный авторитет, на.

— И не говори, — не менее трепетно подтвердил Ромка.

Антон испугался ещё сильнее...

— Бля, Антох, ну ты конкретный перец! — внезапно загоготал Бяшка, дёрнув Антона за плечо, тем самым вытаскивая его из ступора, — Да ты ж весь район в страхе держать будешь, на! Ха-ха-ах! — Бяшка улыбнулся, чуть изогнул лохматые брови и внрвь обернулся на Рому, который уже тоже криво, но добродушно улыбался.

— Да-а, Тошик, хреново конечно жить в бегах, не не кипятись ты так с этого! Мало ли щас всяких отмороженных ОПГ и прочего? Каждый второй, бля, банду держит, а на деле хуй на блюде. Стопудово на вас уже забили. Лишь страху нагнали. Базарю!

— Да, Тох! У меня вон, дядька тоже поцапался с какими-то хуями, но ничё! Он их раз-два и они отсохли, на!

— Ага, ахуенный ты примерчик придумал, — Ромка впечатал Бяшке подзатыльник, — Только дядька твой уже третий год на зоне матает! Тох, не слушай этого придурка.

На жест Ромки Бяша нахмурился, но после виновато пожал плечами.

— Ну да-да, дядька не просто их раз-два... Но я о том, что все не без грешка! Так что внатуре, на, не парься насчёт этого.

Я, пока слушал ребят, пребывал в лёгком шоке, который граничил с приятным душевным спуском. Мне стало до жути радостно, что ребята отреагировали с таким пониманием и даже юмором; это именно то, что нужно! Но вот я не ощутил полного расслабления как после своего рассказа, так и после их утешающих реплик. Отчего же? Да оттого, что я много не договорил. Ну, как много... Может быть глаз, который положили какие-то бандиты на моего отца — это и впрямь пол беды, но вот отношения, которые впредь существуют в нашей семье, между мамой и папой — это главный эпицентр горя, про который я и умолчал. После происшествия, о котором я только что поведал своим товарищам, мы зажили совсем иной жизнью; мы с Олей оказались совершенно в ином положении и совершенно с иным к нам отношением. Однако, у меня же не про это спрашивали, верно?...

Антон наконец тихо посмеялся. Слабо, неуверенно, но легко и добродушно;

— Да, закончить как твой дядя не очень-то хочется...

— Да нормалды всё будет, на! Всё, погнали играть! Я че зря поле хуячил.

— Да, погнали, — одобрил предложение Пятифан и ребята дружно подскочили со снега.

— Ой...! — Тоша схватился за макушку и зажмурился. После резкого подъёма в голове треснула задремавшая боль.

Бяшка уже помчал на лёд, рыская в поисках шайбы. Рома же остановился возле Антона и сочувственно скривил лицо.

— Тох, прости ещё раз. Не специально, реально, — он вдруг протянул страдальцу руку.

— Да верю-верю, — Тоша аккуратно кивнул, а увидев чужой жест, широко улыбнулся и крепко пожал Ромкину холодную руку, — Но если решишь меня убить, то давай как угодно, но не шайбой в нос...

Пятифан сдержанно посмеялся.

— Лады, забились. Играть то можешь?

— Да, могу.

— Мужик! — звонко произнёс Ромка, хлопая Антона по плечу, а последний на это хмыкнул и гордо блеснул бровями, а-ля ”Ну да, я такой”.

Пятифан добродушно усмехнулся,  после чего вдруг с прищуром уставился на Петрова, не убирая с лица лёгкую ухмылку;

— Что-то ты всё-таки понимаешь, Антоша.