Часть 1. Глава 4. "Черно-белый мир". (1/2)

— Эй, дурни, пошли прочь! Вы никто по сравнению со мной! — голосит на всю округу мальчишка в чёрной кожаной куртяшке.

— Э-э, на! Катись калачиком, придурок! — в ответ кричит бурят, в который раз натягивая на голову сползающий глубокий капюшон, а затем толкает товарища.

— Вам здесь не место! — подключается обладатель плохого зрения.

Как же всё вокруг надоело. Казалось, хреновый день не может стать ещё хреновей, но, увы, ещё как может! Иной раз кажется, что надо было послушать зов сердца и не идти ни в какую проклятую школу, где все словно чувствуют твою моральную слабость, а после давят! давят! давят! и кáпают на нервы. Ну а как же без этого? Какой учитель молча пропустит в кабинет и спокойно примет извинение за опоздание? Только адекватный, а таких не наблюдается! Это же нужно уметь так всё вывернуть, такое скрутить на языке, что довести до взрыва и немой истерики! Почему немой? Потому что уже как-то пытался высказаться, да обернулось только хуже. Лучше уж один раз выслушать тираду претензий, чем потом все по второму кругу выслушивать дома, так ещё в более угнетающей и принижающей форме, словно я не на урок опоздал, а устроил поджог школы.

А директриса просто вишенка на торте! Ну а как же, последнее слово за вождём местного пристанища идиотов и имбицилов, которые только и могут что рот открывать, когда их совсем об этом не просят. Так ещё и кричат, словно всё знают, а знают ровным счётом ни-че-го-нешь-ки. Сборище дур и придурков!

На улице тепло, ветра почти нет. Стоит умиротворяющая тишина, и лишь время от времени где-то слышится лай псов и ор мелюзги, которая вместо того, чтобы идти домой, решает прогуляться и побеситься в снегу. А снег нынче твёрд; один хорошо слепленный снежок способен разбить нос, бровь или губу, но так ведь только интереснее? Небезопасно конечно, но жутко весело. А от мысли, что в твоём кармане лежит заветная пачка, над которой ты давно чах и на которую давно облизывался, становится ещё веселее. Нарытые деньги были очень кстати, ведь прежняя упаковка сигарет оказалась бы пустой спустя один перекур, который планировался сразу после школы, а тут во как славно! Так ещё и получилось урвать такую прелесть, как ”Орбита”! О как давно я про них слышал, и как давно я  их хотел! А ведь, падлы, не продавали! Эти сигареты были в одном единственном ларьке, и именно в нем меня всегда посылали. Вот же подстава! А Тохе продали...ну сюрприз конечно. Признаться, от этого даже как-то обидно, но черт с этим Тохой. Зато купил лучшее, что я когда-либо пробовал...

— Блять! Пацаны, тиха! — всполошился Ромка, тут же падая коленями в снег и выгребая из него светленькую пачку сигарет, что вильнула из кармана прямо в сугроб, — Фух, не намокла...Вот же гады! — мальчишка убрал упаковку обратно в карман и, теперь уже перестраховавшись, застегнул молнию.

— Ну чё там у тебя, на? Всё? Сдулся? — кричит снизу-вверх Бяшка, лепя очередной крепкий снежок.

— Вот когда свалите меня с этой горы, тогда и пиздите, а пока...— Ромка,  наклонившись, быстро соорудил снежок и швырнул его вниз, а он уже впечатался в плечо Антона. Тот, в свою очередь, ахнул и что есть мочи побежал в гору.

— Ну ты разозлил меня! Берегись! — крикнул четырехглазый.

— Ой! В штаны уже наложил! — наигранно и иронично кричит в ответ Пятифан. Антон же резво начал карабкаться на здоровенный сугроб, на вершине которого гордо стоял хулиган и по очереди обшвыривал снегом то Бяшку, то самого Антона, который уже приближался к заветной вершине. Плохо дело! Но на такой случай в арсенале имеется козырь...

Пока Петров взбирался, хватаясь за каждый крепкий выступ рукой, а ногами, как по лестнице, опираясь на такие же более широкие глыбы снега, Пятифан приволок к краю большой крепкий снежный булыжник и, оперевшись на него ногой, хищно ухмыльнулся:

— Не тут то было, Антошка! — задорно хмыкнул парнишка в спортивных штанах и пихнул снежный ком, который тут же покатился вниз, прямо на приближающегося вражину. И, увидев перед собой опасность, Тоша ахнул и моментально отрулил в сторону, хватаясь за очередной снежный выступ. Он почти повис на спуске, он почти упал вниз! Но нет! Усиленно прорычав, Антон крепко вжался в сугроб и, пропустив скатывающийся ком подле себя, довольно ухмыльнулся и вновь полез вверх, почти добираясь до своей цели — до вершины. Ромка же растерялся, начиная в спешке лепить снежок или искать готовый. Он взглянул на край. Антона не видно. ”Может все-таки покатился вниз? Ха!”. Смастерив снежок, Рома победно-гордо подошёл к краю, где ранее виднелся его одноклассник. ”Его нет! Странно.”. Мальчик оглянулся.

— Ага-а-а!!!

— Бля-я-ть!!!

Антон резко и неожиданно подлетел со спины и кинулся на Ромку, пихая того в грудь и толкая к самому краю, отчего тот, теряя под ногами землю, повалился вниз. И тут в дело вступает инстинкт самосохранения; Ромка крепко ухватился за рукав светлой куртки, и теперь, уже с синхронным криком, вниз покатились как бывший царь горы, так и несвершившийся.

Огромный сугроб, он же гора, был твёрд, поэтому в ходе резкого и быстрого ската ребята отхватывали ушибы то в ребро то в плечо, но это было для них не самым страшным — страшным было то, что престол остался без своего царя!

— Со спины нападать!? — смеясь возмущается Ромка, как только оба оказались у подножия и перестали лететь кубарем, — Отстой, чувак! — продолжает мальчишка, закидывая приятеля снегом.

— Каждый сам за себя! — в ответ смеётся Антон, пытаясь закрыть лицо руками в защиту от снега, при этом умудряясь ответно швырятся им в одноклассника. Рома же, навалившись сверху на Тошу, стал безжалостно пихать снег в чужое лицо и параллельно уклоняться от нападения. А Тоша же, собрав в себе все силёнки, наваливается в ответ, усаживаясь на ноги Пятифана — обездвиживая, и теперь так же хищно и безжалостно закапывает его в снег, обсыпая чужие голову с грудью.

— Да тише ты, тише! — смеётся Ромка, ощущая как лицо становится все мокрее, а вместе с этим замерзает, но это его точно не остановит, ведь главное — победить!

Ребята до последнего старались одержать друг над другом верх, валясь в снегу и в меру пихаясь то руками, то ногами. Их поединок смог остановить лишь крик. Мальчишки резко остановились и уставились на верх, глядя на заветную царскую вершину.

— Ха-ха-а-ха!!! Теперь я царь этой горы! Лохи-и-и! — победоностно вопит на всю округу бурят, скача на месте и вздымая руки к небу.

— Вот бляха, — криво улыбается Рома шмыгая носом. Прекратив поединок и общее сражении, он отстаёт от Антона, поднимается на ноги и стряхивает снег сначала с обмерзшего лица, а после с воротника олимпийки и черной косухи, — Ну блять, Тоха, у меня снег аж в трусах забился! — оттряхиваясь ворчит Ромка. Антон тихо и злорадно посмеялся и, поднявшись, тоже стал вытряхивать отовсюду завалившийся снег.

— Приклонитесь перед своим повелителем! — вновь с верху доносится крик Бяшки.

— Да слезай ты уже, повелитель даунов! — в ответ кричит хулиган, поправляя на своей голове перекошенную шапку, что со всех сторон была в снегу.

— Значит точно ваш повелитель, — захихикал бурят.

— Я тебе щас последнии зубы выбью! — вдруг зарычал Ромка, подбирая небольшой, но твёрдый ком снега и швыряя его в верх, попадая Бяшке в самую грудь. Жаль не в зубы!

— Бе-е-е, — вопит мальчишка, а после все же скатывается с покоренной вершины.

Вечереет. На улице постепенно снижается температура, отчего все промокшие части на одежде дают о себе знать, и по телу то и дело начинают прыгать озноб и мурашки. Солнце почти встретилось с горизонтом, а на улице стало ещё тише. В округе включились фонари, освещая редкие участки проселочной дороги, пару магазинчиков и некоторые крыши домов. Из дворов редко слышится крик то бабы, то мужика, а после, в частности последний, выходит за ограду и чистит наваливший снег, обречённо сгребая его лопатой к обочине или в кювет. Меня по приходу домой ждёт то же самое. Ещё и лопата разваливается, черт её побери! Пара чисток снега и капут инструменту. У нас, кажется, есть ещё одна, но и та для картошки — для земли — и с навалившей глыбой снега такой миниатюрной лапаткой разбираться будет очень муторно и неприлично долго. Хотя, лучше до ночи на улице провозиться, чем дома матери глаза мозолить...

— Ладно, пацаны, я домой. Мамка опять распсихуется, если поздно прийду, на, — шмыгая носом шипилявит Бяшка и протягивает Роме руку.

— Если она тебя когда-нибудь кокнет — я пожму ей руку, — ухмыляясь отвечает хулиган, и своим крепким хватом пожимает руку товарищу, прощаясь.

— Она и тебя кокнет. Всех подряд кокает, — со вздохом отвечает бурят, и в его голосе прочитывается явная обречённость. Ромка понимающе хмыкнул, возвращая руки обратно в карманы куртки. — На, бери, — Рома, вынув пачку сигарет, протянул её Бяше, держа крышечку упаковки открытой, — Только одну!

— О! Ромыч! Это за то, что я победил?

— Ты ща нихуя не получишь.

— Ладно-ладно, на! — мальчик резво вытянул одну сижку и аккуратно сунул её меж сухих пухлых губ, довольно улыбаясь. Пожав руку Антону, бурят расслабленной и, кажется, скачущей походкой направился в сторону своей калитки, которая была сразу через один соседский домик.

— Мне тоже домой уже пора, — провожая взглядом уходящего товарища, негромко говорит Тоша, поправляя круглые очки на переносице.

— Ну погнали тогда, провожу, — сказал Пятифан и неспеша двинулся в сторону леса, пряча свое сокровище — сигареты, обратно в карман кожаной куртки.

— Да н-нет, не нужно. Тут дойти-то...

— Идем-идем, принцесса. Зная тебя, точно в парашу какую вляпаешься. Или, зверь какой утащит?

— А такое уже случалось? Ну, что звери на людей нападали? — с едва уловимым испугом спрашивает Петров, догоняя Ромку.

Вдруг по моей спине пробежали мурашки и вовсе не из-за холода.

— Полагаю, ты еще не слыхал про Вовку Матюхина?

— Н-нет, — буркнул Тоха.

— Да уж. Такое приезжим рассказывать не очень гостепреимно, — хмыкнул я, шумно выдыхая в верх теплый пар. Лучше бы это был дым. Может закурить? Нет! Экономней!

— А что за Вова? — в голосе Антона слышалась явная опаска.

— Пацан из четвёртого класса. Малой конечно, но с приколом, — я взглянул на приближающую чащобу, на голые стволы. Какая же жуть, особенно к вечеру. Ещё и Вовка. Бр-р! Как этот чудик вообще ходит по утрам, в полной темноте, один? Ладно я! Ладно со мной! А он же от любого шороха поди в штаны ссытся! — Это случилось перед самым Новым Годом. Охуенный подарочек конечно. Ну, пошёл Вовка гулять, он с нами тогда ещё весь вечер тусовался; все время что-то городил. Я с ним даже сигой поделился! Говорю, славный малый, — я не выдержал и снова вздохнул, — А домой один пошёл. Было уже пиздец поздно, тогда всем дома отвесили , — повисла короткая пауза, — Всем кроме Вовы, ведь домой он так и не вернулся. Жил на окраине, не так, как ты конечно, но у самого леса почти, — я зыркнул вглубь домов, стараясь разглядеть соседние улицы. Вытянув шею из под воротника, я всмотрелся вдаль, надеясь увидеть отсюда крышу Вовкиного дома, но нет. Дом был ещё глубже. — Не, отсюда не увидишь, — я обратно зарылся подбородком в олимпийку, — Искали его, искали, но тело так и не нашли, пиздануться! Единственное, что нашли это его рукавичку и пестик, с которым он тогда весь вечер таскался. Подарок на новый год, говорил. Ну и короче ничего не оставалось, как дикие звери. В протоколе так и заключили.

Антон слушал с крайней внимательностью, не перебивая. Его брови изогнулись, и гримаса на лице стала более встревоженной и огорченной. Да, не самая весёлая история, что могла приключиться в разгар новогодних праздников.

— Бедный Вова. Какой кошмар...— Петров поджал губы и уткнулся вниз, — Я старался до последнего доверять лесу, но видимо...

— Не надо ему доверять! Знаешь, что я думаю? Конечно не исключаю, что это могли сделать звери, но...— я взглянул на Антона. По-моему, я его уже достаточно напугал, — Ай ладно! Звери, стопудово.

— А если это был...человек? — вдруг выкинул Тоха, словно читая мои мысли. Я опешил и невольно нахмурился, — Маньяк? — продолжил он.

Вновь повисла короткая пауза. Пацан не промах, умеет разумно мыслить в отличии от этих взрослых: от этих мусоров, которым лишь бы скорее закрыть дело и лишний раз не напргяться. Конечно, это же единичный случай! Такого больше никогда не произойдёт! Зачем париться? Тьфу...

— Вот и я так думаю, Тох.

— Я конечно понимаю, что зверей тут много бродит; волки, лисы, медведи, но разве они суются в посёлок? Они хоть и дикие, сильные, но люди, по моему, ещё страшнее для них, — зарассуждал Антон, а после глянул в мою сторону.         Мы почти добрались до леса. Ещё пару метров и мы зайдём в него: в тёмную и мрачную обитель. Небо к вечеру затянулось; луна едва просачивалась сквозь тучи и почти не посылала земле света. Фонари до нас уже совсем не доставали.

— Ну суваться, так они суются. Я как-то видел сову.

— Ну совы все равно более смелее, что ли.

— Возможно, — я пробежал глазами по лесу, внимательно глядя на тропинку, которую припорошило снегом, — Муть какая-то пиздецовая, короче.

— Это точно. А ведь такое может случиться с кем-то ещё...— встревоженно пробуюнил Тоха.

”Поэтому я щас и тащусь в эту жуткую глушь, чтобы в случае чего не дать тебе сдохнуть!”.

Я промолчал.

Признаться, порой хочется остаться здесь, в лесу — в месте полной отчужденности. Но я прекрасно понимаю, насколько здесь небезопасно, особенно после случившегося накануне. И я даже не знаю, кто пугает меня больше: сумасшедший маньяк, что режет беззащитных детей, либо голодные звери, которые оставляют от своей добычи только несъедобные составляющие, вроде игрушечного автомата или перчатки. Нет, к черту весь этот лес! К черту этот гнилой и Богом забытый посёлок! К черту эту страну! Не хочу здесь находиться; не хочу тонуть в бесконечных тяжёлых воспоминаниях, не хочу принимать на себя все удары судьбы и не хочу быть козлом отпущения в собственном доме.

— Р-Ром...

— Чё?

Антон задумчиво промычал, сосредоточено нахмурился и, кажется, нервно сглотнул. Он глядел прямо: в туннель из склонившихся голых кедров и заснеженных елей. Как же он, черт его за ногу, любит эти паузы перед разговором!

— А твой...— Петров кашлянул, — Т-твой отец...он...он был добровольцем? П-по своей воле на войну поехал?

Пятифан резко затормозил, а Антон, заметив почти сразу, что его товарищ остановился, затормозил следом, оборачиваясь. Гримаса Ромы переменилась, помрачнела: уголки губ устремились вниз, а брови хмуро встретились на переносице. Мальчик сипло выдохнул через нос и опустил голову.

Как бы он не старался, но видимо полностью отречься от этих мыслей не получилось. Нет, может быть у него и вышло, если бы Антон не поднял вдруг этот вопрос снова. Последнее, о чем думал Ромка, так это о том, что Петров зациклит на этом свое внимание. Ладно Бяшка, с ним Рома ещё давно все обсудили, что хотел по поводу своего отца, но Антон? Серьёзно? Чего он добивается?

Неужели он решил подбодрить меня?

Снова дёрнули за протертую, почти разорванную нить. Да, сам ляпнул и рассказал, но я же никак не думал, что он решит продолжить эту тему, о которой я сейчас хочу говорить меньше всего. Или я лишь придумал сам себе, что не хочу это с кем-то обсудить? О, блять! Конечно не хочу! Он интересуется же ради приличия, да? Щас ему все расскажи и тут же через секунду переварит, высрет и дальше пойдёт по своим делам с чистой душой!

— Нет. Стране долг отдавал, — с явным отвращением буркнул Рома и плюнул в снег, вновь возобновляя движение.

— Вот как, — тихо доносится со стороны Антона, который тут же поспевает следом.

Повисла противная тишина. Вот теперь хруст снега был пронзителен, как никогда. В этих хвойных и глухих сумерках был слышен каждый вздох, каждый шмыг носом, и даже сглатывание слюны отдавалось мнимым эхом по всей долине.

Во мне вновь стала стыть злоба. Как в школе после вяков Бяши и дрянной училки. Ужасно хотелось проглотить эту ярость, но она сама ела меня изнутри. Кулаки в карманах невольно сжались, что аж царапины от осколков сранной ручки начинали ныть и зудеть; зубы крепко стиснулись, до боли, а ноздри сверепо закрутили воздух.