Часть 1. Глава 3. "Он падал трижды". (1/2)

Антон просидел пол урока, витая в облаках. Хотя, тут лучше сказать, что витал он в грозовых чёрных тучах, которые нагоняли ничего кроме паники. Его пустой взор падал то на учителя, которого мальчик вовсе не мог слушать, то на окна, в которых все ещё стояло позднее, тёмное, таёжное утро, то взгляд падал на портреты учёных, что висели над доской, исписанной всяческими дробными уравнениями, то на опущенные макушки одноклассников.

Потерянное состояние держалось до тех пор, пока в класс, с шумным дверным хлопком, не завалился хулиган: весь озябшый и по нескольку раз в секунду шмыгающий покрасневшим носом. Скучающие одноклассники, словно по команде ”равняйсь” повернули голову в сторону опоздуна, а Антон так тем более внимательно уставился на появившегося приятеля, поведение которого не предвещало ничего хорошего. Однако тут Антон уже провел две прямые, которые в конечном итоге пересеклись. Ведь мысли, что именно из-за его глупой и поспешной фразы Рома так сильно разозлился, полностью захватили разум мальчика.

Но я одного не могу рассудить: почему Рома по дороге в школу рассердился, что я прекрасно смог понять, отчего накативший стыд не отпускал меня до самой школы, а точнее до её крыльца, на котором(!) Ромка уже показался спокойным и снисходительным! Тогда меня его беззлобное, даже дружелюбное поведение успокоило от терзающих мыслей, но в школе, когда пришел Бяша, он снова разозлился. Неужели Рома всё обдумал и решил, что я хотел его как-то принизить? Посмеяться над ним? Но никак нет! Я даже не думал пускать в его сторону какие-то насмешки и издевки, особенно по поводу денег и доходов его семьи. Уж кому-кому, а не мне точно над этим как-то смеяться. Пока я к этому точно не готов: чтобы прийти к такому уровню доверия, я даже не представляю, что нужно для Ромы сделать, чтобы он перестал видеть во мне врага и очень ненадежного чудилу. Хотя, дело наверное в простом нахождении рядом, наличии общих секретов, моментов и интересов.

Размышления парнишки прервал крик учителя. Антону уже довелось видеть и слышать ругань учительницы математики в сторону Пятифана, но на этот раз она слишком уж распсиховалась и разговорились. И пока пол класса сдержанно хихикало, Тоша внимательно смотрел в сторону парты, где сидел перепуганный Бяша и озлобленный Рома. Антон, лишь от одного беглого взгляда на хулигана: на его руку, с переломанным предметом письма, и на его хмурый профиль очень сильно начинал паниковать, ведь если одноклассник настолько сильно разозлился из-за его фразы, выкинутой по простоте и непринужденности мысли, фразы о дешевизни каких-то там сигарет, то Тоша и вовсе уже не знал куда себя деть, что потом сказать и как, может быть, помочь разгневанному и, по всей видимости, оскорбелённому товарищу.

С наступлением перемены Тоша, подобрав в голове слова и собравшись с силами, вышел из кабинета почти следом за Ромкой и Бяшей, дабы поймать их и попытаться мирно обсудить все недопонимания и, в конце концов, попросить прощения. И та картина, которую лицезрел Петров, выглядывая из-за косяка классной двери, окончательно сбила его с толку.

Зачем Ромка ударил Бяшу? Почему они после драки как ни в чем не бывало направились куда-то по своим делам? Что сегодня происходит? А что если Рома настолько разозлился на меня, что весь его пыл ошпарил и Бяшу? А теперь они оба настроятся против меня, и моя горькая участь наступит сразу после школы? Что если Рома сейчас разозлился на Бяшу, а после понял, что главным виновником являюсь я, и теперь они вместе будут ковать и строить мне гильотину?

Голова закипела моментально, а в виске, словно выстрел ударил пульс, так и кричащий: ”Сегодня тебе точно конец!”. Оставалось пять уроков. Дальше Антон не знал как сложиться его судьба, ведь пылкий ум, пропитанный вечными тревогами, паранойей и страхом не мог здраво и покойно оценивать ситуацию, а в последнее время любая его оплошность добивала его самого: вечное самокопание и опаска всё испортить не оставляли мальчику никакого покоя.

Будь то школа или дом Антон везде пребывал в полном беспокойствии. В школе изо дня в день поджидали абсолютно непредсказуемые события, пусть и в последние несколько дней все было относительно стабильно, но Тоша всегда старался быть готовым встать в боевую стойку и обороняться; неизвестно, что сегодня придёт на ум той же Катьке, Ромке с Бяшей, Бабурину или Полине. Остальные успели себя показать, о них у Антона успело сложиться какое-никакое впечатление, но а вот Ромка и Полина...

Нет, по началу о Роме тоже сложилось поверхностное впечатление: типичный задира, который никого не щадит и делает всё, что душа пожелает. Но, видимо нет. Все не так очевидно, как оказалось с тем же Бабуриным. Ведь Ромка, конечно, вместе с Бяшей, пусть изначально и встали против меня, но потом смогли увидеть во мне что-то близкое им по духу. Даже до дома проводили! Сначала готовы были чуть ли не зарезать, а потом увидели товарища. Всё очень непредсказуемо!

А Полина — это уже совсем иная песня, пока стоящая для меня на самой минимальной громкости.

Антон сидел на последнем уроке. Прилив сил и уверенности перед предстоящей расправой, в которой мальчик уже нисколько не сомневался, так и не поступили в его тело и разум, отчего он сидел ватный, с опаской поглядывая на своих приятелей, что сидели по левую от него руку.

А что? Они вполне способны сразу после окончания этого урока, на улице,  прижать меня к стенке, подставить к горлу нож и, предположим, стрясти с меня все деньги, а-ля ”Ну раз такой богатей, то делись! Теперь нашим Робин Гудом будешь, Антошка!”. Так ещё и пригрозят, чтобы был ни сном ни духом, тише воды ниже травы.

Мальчик взволновано вздохнул и в который раз глянул на парту соседнего ряда. Ребята сидели, по большей части молча, однако Бяша то и дело заводил какой-то разговор, задорно пихал Ромку в плечо и несколько раз даже закидывал на него руку, снова о чем-то тихо вещая.

И вот, на всю школу раздалась трель звонка. Она была как никогда противна и жутко напрягала. И пока все радостно собирались домой, Антон тоже собирался, единственное, не очень радостно. Но он все равно стойко решил, что пойдёт и окончательно разберётся с утренним недопониманием. Конечно, очень хотелось избежать телесных повреждений.

Наконец собравшись, мальчишка вышел одним из последних и направился в сторону лестницы, дабы выбраться из школы, на дворе которой наверняка уже терлись Рома и Бяша, снаряжённые ножом-бабочкой, крепкими кулаками и жаждой мести.          Уткнувшись взглядом в пол, Антон параллельно рассматривал свои перепачканные колени, ещё с момента утреннего падения на лестнице, у парадной школы. Большую часть пыли он стряхнул, но некоторые пятнышки все ещё были видны и, кажется, уже присохли. ”Да, мама точно расстроится, благо хоть не разорвал!”, — опечаленно думает Тоша, и ровно в этот же момент, внимательно глядя на свои брюки и размышляя о них же, а так же о маме, которая устроит нагоняй, и о Оле, которая ждёт дома, и об всем насущем, Петров, слишком поздно увидев внезапно вываленную с бока чужую ногу, споткнклся и, безуспешно пытаясь удержать равновесие, смачно завалился вперёд, а после и вовсе встретился с полом, успевая лишь выставить вперёд обе руки и приземлиться ровно на ладошки и коленки. Хоть не лбом, и на том повезло.

— Сколько можно падать, Антошка? — доносится знакомый, хриплый и ехидный возглас где-то позади. Антон, тяжело дыша от испуга ни сколько из-за падения, сколько от этого злобного, как ему показалось, голоса, обернулся и увидел никого иного как Ромку. Тоша в этот же миг, ощущая резвый стук сердца от подскочившего адреналина, вытаращился на хулигана. ”Неужели расправа наступит так сразу?” — испугано думает мальчик, оглядывая своего карателя. — Вроде под ноги смотрел, а наебнулся словно с закрытыми глазами пёрся, — уже как-то осуждённо и глумливо комментирует Пятифан. Он стоял с перекрещенными на груди руками, подперев спиной светлую стену: на его лице показалась ухмылка, однако она была такой прозрачной, едва ли заметной, кривой; так же на чужом лице более ярко и выразительно читались рассерженность и недовольство, которые рисовалось в напряжённой закрытой позе и бровях, близко сведенных друг к другу. — Ну и чё разлёгся то!? — вдруг начал Рома, после чего Петров резво поднялся на ноги. Полный напряжения, он негромко и с опаской выдавил:

— А ты чего домой не идёшь?

Ромка бросил недовольный взгляд, указывая им на дверь, у которой тёрся все это время. На двери виднелась грозная надпись: ”ДИРЕКТОР”.

— Щас ещё тут мозги все выебут, — рыкнул хулиган. Тоша же сочувственно, как смог, вздохнул:

— А Бяша где?

— В пизде, — кажется, без особой злобы в адрес Бяши зарифмовал Ромка, пожимая полечами, — Упёрся куда-то. Сказал, на улице ждать будет.

Антон, показывая понимание услышанного, робко кивнул. Кажется, хулиган был в обычном и не враждебном расположении духа: спокойно говорил, почти перестал хмуриться, и лишь недовольно притопывал ногой, наверняка от огромного нежелания идти на нудные  переговоры с директором школы, хотя там будут не сколько переговоры, сколько длинный монолог, которому и сам грибоедовский Чацкий бы смог позавидовать. ”Возможно, сейчас самый момент, чтобы попытаться извиниться! Пока не поздно...”, — твёрдо решает парнишка и, сжав кулаки, с серьёзным выражением лица начинает:

— Ты, это...Извини, что я ляпнул тогда, ну, утром, — Тоша отвёл взгляд, однако попытался держаться и выглядеть стойко, как солдатик. Хулиган же вопросительно приподнял брови, внимательно глядя на Антона, точно ожидая продолжения его реплики. Молчание Ромы напрягло ещё пуще и Тоша, вздохнув, продолжил на одном дыхании, — Я не хотел тебя обидеть, когда ляпнул, что ты куришь дешёвые сигареты, и я вовсе не считаю деньги твоей семьи. Просто х-хотел сказать, что все сигареты очень плохо пах...

— Та-а-к, попридержи коней, — вдруг звонко перебил Ромка, — Куда помчал? Мы уже тогда закрыли эту тему, ясно?

Антон поджал плечи, вновь ощущая нелепость своего положения, несмотря на то, что Рома даже не особо злился: он был нейтрален, и вот это тоже малость настораживало. Петров, в свою очередь, забегал глазами по чужому лицу, то и дело отводя взгляд куда-то в сторону. ”Неужели мы и правда закрыли эту тему? Но ведь она кончились так неопределенно, так ещё и потом Рома так пугающие себя начал вести”. Тоша был на все сто двадцать уверен, что без повторного извинения ему конец. Но, видимо, он ошибся. Ромка смотрел так пристально и с явным нежеланием продолжать сей диалог.

— Н-ну тогда ладно, — смущённо нахмурился Петров, приподнимая сползшие очки. Пятифан же, сложив руки в карманы адидасовских штанов, небрежно отвернул голову в сторону, все же слегка хмурясь; это выдавали поджатые губы и морщинка у переносицы.

— Ты конечно больше не выёбывайся насчёт ценников моих вещей, но всё! Замяли тёрки. Не до этого сейчас.

Тоша кивнул и потупился на месте. В голове воспроизвелась утренняя перепалка с Бяшей, после которой Рома окончательно взбесился и куда-то убежал.

Так выходит, что тогда, когда к нам подошёл Бяшка, Рома не мой промах переварил, а дело было в самом Бяше? Значит и подрались они по каким-то своим причинам? Ничего не понимаю. Они что, ещё вчера поссорились от чего-то и до сих пор не помирились? Просто, сегодня им просто некогда было ссориться, так как в школу Рома шёл со мной, а с Бяшей пересёкся лишь в школе. Что же тогда сподвигло Рому сбежать с половины урока и так разозлиться на Бяшку? Я, кажется, за все время в этой школе, ни разу не видел между ними серьезной перепалки, если не считать привычных для их диалога взаимных издевок. Любопытно...

Антон ещё какое-то время, пока разбирался с собственным вихрем мыслей, топтался на месте, но после, вдохнув полной грудью, с опаской начал:

— А почему вы сегодня с Бяшей поссорились? — Антон попытался сделать максимально непринужденный тон, стараясь превратить волнующий его вопрос во что-то простое и спонтанное. Получилось ли так сделать, он сам не понял. Но вот Ромка глянул на товарища с прищуром, словно опасаясь говорить ему главную причину своего былого гневного поведения. И только мальчишка открыл рот, чтобы начать рассказ(ну либо он решил смачно послать Петрова на все четыре), как вдруг с грохотом распахнулась дверь, и из кабинета показалась директриса:

— Ну заходи, Пятифан. Скоро мой кабинет с родным домом путать будешь, — проговорила она, устало качая головой и оглядывая ребят вялым взглядом из под узеньких очков, что едва ли держались на кончике её длинного носа. Ромка, глянув напоследок на одноклассника, вяло зашёл в кабинет, и за ним захлопнулась светлая деревянная дверь. Антон сочувственно вздохнул, словно этот вздох мог услышать страдалец, которого с порога начала звонко отчитывать директриса.

Меня никогда, пока что, не приглашали в этот страшный кабинет. А ведь он пострашнее класса математики и физики будет, ведь одно только его посещение, как об этом тут же узнают родители, а если мама узнает, что я увлекся школьными хулиганством, то меня точно отругают по полной, так ещё и лешат последних домашних радостей, вроде приставки или кассетного плеера. Мне его, кстати, подарили на этот Новый Год. Чего-чего, а такого я точно не ожидал: в моих предположениях, для меня вообще отсутствовал какой-либо подарок, единственное, папа бы наверняка нам с Олей привёз бы пакетик сладостей, как он это всегда делал и сделал: Оля была как всегда в восторге и опустошила его, почти, в одиночку. Ума не приложу как и где отец достал этот плеер, но, по-моему, он всё же подержанный. Может перекупил у кого? Но тем не менее я был очень рад. Не сказать, что я когда-то болел музыкой, но теперь у меня есть настрой и, главное, возможность её слушать, изучать и обсуждать, но точнее, у меня появился тот, с кем я могу её обсудить. А ещё, помимо первой причины, по которой меня могут посадить на домашний арест, есть ещё вторая; маму бы она насторажила и разозлила ещё больше, ведь узнав, что я промышляю всякие пакости в компании главных проныр нашего класса, мама бы мне такую сладкую жизнь устроила, что даже плач Оли её б не задобрил. Мама стала очень строга и придирчива: если раньше я мог спокойно разбираться с уроками сам и контролировать их выполнение, сейчас она то и дело чахнет надо мной, проверяет всю готовность к школе и чуть что сразу бранит и давит. Конечно, она переживает за мою успеваемость, но, по большей части, мама просто выпускает гнев и пар. Папа стал очень много времени пропадать на работе или ”работе”, отчего в нашем доме, по сути, остались всего две жертвы отпущения. Это наверное очень грубо звучит по отношению к моей маме. Ей действительно тяжело здесь: я это чувствую да и вижу, но даже не представляю чем могу помочь. Порой, конечно, нам с Олей удаётся собрать всех в одной комнате, рассказать им что-то и подтолкнуть на положительный контакт, но между ними словно не осталось ничего светлого, тёплого и хорошего. Папа может и пытается идти на мирный лад, но мама и пяти минут диалога с ним не может выдержать: сразу вспыхивает, а следом за ней уже и отец.

Раньше мы могли весь вечер, я, Оля, папа и мама, просидеть за ужином или за чаем, разговаривая ни о чем и обо всем. Как же я люблю такие моменты, однако так жаль, что сейчас их не то что мало, их вообще нет.

Прошлый Новый Год прошел просто сказочно! Мы встречали его всей семьёй в сопровождении ”Иронии судьбы”, праздничного стола, блестящей ёлки, которую мы украшали вместе с Олькой и, конечно, последующего боя курантов и закадывания желаний. Даже уже и не вспомню, что же я тогда загадал. Точно, что-то незначительное в виде хороших оценок, поездки на рыбалку или велосипеда. Как же хочется вернуться во время, когда мечты были так просты и непринужденны. На этот Новый Год я загадал нечто иное, о чем ещё год назад даже не мечтал и о чем вовсе не задумывался; я загадал, чтобы мои родители снова друг друга полюбили и мы зажили прежней счастливой жизнью. Жизнью, которая была ровно до моего прошлого дня рождения, после моей истерики, после которой родители ругались на протяжении всего дня. И потом, спустя некоторое время, мы спешно покинули нашу квартиру, покинули наш город и оказались в этом старом бабушкином доме. А уезжали мы очень быстро, словно за нами кто-то гнался...

Маме очень тяжело в этом посёлке. Может быть, мы когда-то и вернёмся назад, или вовсе уедем куда подальше, но это уже как отец разберётся с делами, о которых он нам с Олей так и не рассказывал. Но мама точно знает, давно знает, и дела там, чую, не самые лучшие и, что ещё страшнее, не самые законные.

— Привет, Антон.

Кажется, наш герой слишком громко ахнул, когда услышал позади себя этот бархатный, мелодичный и нежнейший голос: он застал мальчика врасплох. И это происходило каждый раз, когда Антон его слышал. Казалось, приятнее голоса он не знал, а если и знал когда-то, то вовсе позабыл, ведь этот голос затмевал все остальные, и его хотелось слышать как можно чаще, дольше, запоминать его и бесконечно им наслаждаться. Тоша резво повернулся, тут же видя перед собой девочку, что робко улыбалась и держала в правой руке небольшой чехол для скрипки, собственно, с самим музыкальным инструментом.

— Привет, Полина, — чересчур радостно и восторженно прочирикал Антошка.

— А ты чего домой не идёшь? — тихо поинтересовалась девочка.

— Да, тут...дело одно было.

Полина глянула на кабинет директора, у которого и застала заступорившегося на одном месте одноклассника.

— Натворил чего? — встревоженно спросила она.

— Можно и так сказать, — чуть смущённо ответил мальчишка, вспоминая о неладах его языка с его же мозгом. — А у тебя занятие на скрипке ещё будет?

— Да. Сейчас через пару минут подойдёт учитель и побегу заниматься.

Антон тихо вздохнул. И вздох его был так лёгок и воздушен, точно такой же как и его собеседница: от Полины словно веяло положительной и светлой энергией, она ею словно заражала, заставляя мальчика прятать безудержную улыбку за каменной невозмутимостью, а душевный трепет так и вырываться наружу.

— Ну тогда ещё завтра увидимся? — с какой-то надеждой проговорил Тоша.

— Увидимся, — хихикнула девочка, — Нам завтра в школу обоим нужно.

— Это да, — Петров довольно и осторожно улыбнулся, — Тогда до завтра!

— До завтра, — девчушка аккуратно улыбнулась, — Я завтра тебе кое-что принесу, так что не вздумай прогуливать, — пригрозила она, а после легко посмеялась. Тоша обомлел и еле сдержал зубастую улыбку.

— Х-хорошо!

После Полина скоренько направилась в сторону кабинета музыки, в дверной проём которого перед ней зашёл учитель, тут же заводя со своей ученицей какой-то непринужденный разговор. Его Антон уже не мог слышать, но мог лишь расслабленно смотреть, как его одноклассница достаёт из чёрного чехла фигуристкю скрипку со смычком, задорно улыбаясь на какую-то фразу учителя музыки.

В школьном коридоре стало теплее: солнце пробивалось сквозь облака, а затем просачивалось сквозь стекла окон, растянувщихся по всему коридору. Ночь утащила за собой серое небо и уже к полудню засветило яркое солнце, даря посёлку свои лучи, по-зимнему тёплые. Эти яркие краски Антон заметил буквально только что.

Дверь ведущая в кабинет директора резво отворилась. В проёме показался замученный Рома, который, перед тем как пропасть из вида директора, тихо провопил ”до свидания”, а директриса, в свою очередь, ещё более тише вздохнула ”упаси боже”. Закрыв за собой дверь Пятифан обречённо прикрыл глаза и сипло выдохнул, отправив руки обратно в карманы спортивных штанов. Пусть он там просидел не очень-то и долго, но по всей видимости на мозги накапать успели по полной: было ощущение, что хулиган не сразу заметил Петрова, до сих пор стоящего в коридоре.

— Ещё тут что ли? — вопрос был, право, риторический, — Ладно, идём. Ещё нужно этого пидрилу найти...

Антон смело предположил о ком так лестно отзывается Рома, но в его словах не было, опять же, негатива или злости: лишь усталость и едва заметная отчужденнось. И тут мальчику вновь вернулась в голову мысль, которая его волновала, и о которой он уже ранее спросил у приятеля, а тот даже было начал что-то рассказывать:

— Это...так что насчёт вашей драки с Бяшей? — как можно аккуратней начал Тоша, то и дело поглядывая на рядом идущего одноклассника, дабы видеть его эмоции, чтобы в случае чего, встать в боевую стойку, ну или хотя бы отпрыгнуть от удара.

Рома взглянул на меня. Его взгляд заставил вновь напрячься. Я глянул в ответ и попытался сделаться более уверенным и смело настроенным. Конечно, я не исключил, что Ромка просто скажет, что это не моего ума дело, но мне показалось, что он как будто собирался с мыслями: он уже не выглядел таким грозным; возможно, на это оказала влияние директриса, которая каким-то образом усмирила хулигана, но в это я верил меньше всего; мой приятель выглядел крайне встревожено. Он снова вздохнул, отвернулся от меня и остановился. Я остановился вместе с ним. По коридору раздался приглушенное соло скрипки: такое нежное, бархатное, чарующее и по-своему печальное. Я едва заметно улыбнулся, ведь этот пронзительный волшебный звук не мог подействовать на меня иначе: он был так же приятен и привлекателен прям как та флейта; хотелось бесконечно слушать её, вкушать и запомнить каждую её нотку и тональные вскоки. Спрятать улыбку мне удалось прежде, чем Ромка вновь на меня глянул. Он опустил взгляд, а после вновь поднял его на меня и задумчиво начал:

— Батя у меня сегодняшним числом погиб в Афгане.

Я замер.

— Что? Уже не так смешно, да? — Рома разом помрачнел, а я виновато отвёл взгляд в сторону, но после вернулся обратно на приятеля. — Ну хуй с тобой. А этот блять знал, я ему не единожды рассказывал. Мы блять, — он возмущённо взмахнул рукой, — Обсуждали уже это! Еблан блять.

В лице Ромы стало читаться какое-то разочарование, смешанное с предательством и рассерженностью. Мне стало более неловко. Хотя нет, это мягко сказано. Мне стало стыдно. Но ведь я же ничего не знал, но и Рома это, кажется, понимает и учитывает. Может именно поэтому он рассердился не на меня, а в большей степени на Бяшу? Да, теперь всё сходится, теперь все встало на место. Я вновь оступился на одних и тех же граблях, которые доставляют Роме больше всего разочарованности и, смею предположить, являются основной его душевной травмой. И пусть не я в этот раз первый надавил на больное, но я был соучастником. Хотя в любом случае я бы ощущал это постыдное чувство, даже если бы просто стоял рядом и не испытывал никаких эмоций и молчал.

У Антона чуть резвее забылось сердце. Он не мог подобрать нужного слова, ведь услышать такого рода причину он никак не рассчитывал. Мальчику стало жаль товарища; все с самого начала дня накинулись на него, словно почуяли слабинку, решая, что сейчас именно тот самый момент, чтобы придавить: учителя, директриса, Бяшка со своей шуткой, да и сам Антон туда же. Да, ему было стыдно и оправдание в виде ”Я не знал” не утешало его самого. Петров в который раз вздохнул и собрался с мыслями.

— Соболезную, Ром. Прости меня, я не...— с языка чуть было не сорвалась самая глупая и не уместная фраза, которая крутилась в голове и видимо решила вырваться наружу. Антон перебил сам себя, покашляв.

— Да-да, ты не знал, я в курсе, — Рома покачал головой, произнёся это с пониманием и без грамма сарказма, — Теперь знаешь. Но ещё раз, — он поднял на приятеля грозный взгляд, — И ты навеки останешься треплом, чьи извинение можно будет мешать с дерьмом.

Антон испугано кивнул, безусловно принимая условия Пятифана; они были как никогда справедливы. Да, слова и впрямь нельзя равнять с воробьями, особенно они не сравнимы в случае с таким ребятами как Рома. Конечно, все не любят пустословов, но ведь этакие нелюбители и сами порой не контролируют свой язык. Рома не похож на таких: если сказал — сделает, и вокруг себя он держит таких же людей, по крайней мере старается держать и, кажется, у него это даже получается. Но это ещё предстоит выяснить наверняка.

— А ещё в следующий раз язык вырву!

— Договорились.

И вот, спустя оставшийся путь по коридору, ласкающую мелодию скрипки, лестницу, фойе; мы вышли на крыльцо школы, оглядываясь, вместе высматривая потерявшегося Бяшку. Поблизости его нигде не было, отчего мы более внимательно осмотрелись по сторонам; двор школы был относительно пуст за исключением нескольких ребят, что обкидывали друг друга снегом недалеко от разваливающегося деревянного заборчика, а так же единичных персон, которые не спеша брели прочь со двора школы, можно предположить, что домой, а может ещё куда; это уже не было нашей заботой.

— Ладно, погнали. Ушёл уже походу, — вдруг нарушил немую слежку хулиган, ступай вперёд по широким заснежанным ступенькам. — Не завались только, дурень, — предупредил Ромка, кажется, пропуская смешок. Антон тоже пропустил улыбку, немного смущённую, но более менее задорную. Да, упасть в третий раз было бы крайне глупо, и Бог со своей любимой троицей подставил бы знатно.

— Пацаны-ы-ы!

Мы с Ромой вздрогнули. Этот звонкий шепелявый приближающийся свист раздался прямо у наших ушей, так ещё и его обладатель рухнул нам прямо на плечи. Кажется,Ромка испугался даже пуще меня, а вот я чуть было не полетел лицом в снег. Слишком уж буйно завалился блудный товарищ на наши спины.

— Вот баран! — на эмоциях ругнулся Рома, пихая в плечо прибежавшего Бяшу.

— Эй! — возмутился ”баран”, скорчив обиженное лицо. Однако, эта обида была слишком мимолетна, ведь в это же мгновенья Бяша смахнул её с лица и гордо заулыбался. — Зырь чё! — радостно воскликнул он, чуть задыхаясь от бега и протягивая вперёд руку; в частности он протянул её Ромке, показывая свою добычу. Я тоже заинтересованно глянул: в ладошке красовалась картина из смятой купюры и нескольких монет, в сумме составляющих рубль и двадцать копеек. — Щя купим сиги, на! Ещё и на жёвку останется!

— Опа-на! — Рома тут же переменился в лице: удивился и тут же довольно и по-своему хищно улыбнулся, — Красава, братка! У кого слямзил?

— Да ты пока матался, я выцепил того кренделя, на! Из А-шек. Тот, которому мы еще тогда полные штаны пиявок организовали, на!

Ромка понимающе кивнул и довольно-хищно посмеялся, точно наслаждаясь этим бывалым злоключением.

— Ну и, — Бяша продолжал, — Он короче все так же медленно бегает, на! — ребята посмеялись, но Рома сделал это более сдержанно в отличии от Бяшки, — Ну и я его так! Так! Так! — на каждый ”так” бурят изображал свои действия, которые заключалась в замахах кулаками в разные стороны, — И та-дам! — он вновь показал добытую сумму денег.

— Красава! — вновь довольно вопит Рома, протягивая руку вперёд. Бяша выложил деньги в чужую ладошку. На его лице была такая довольная мина: то ли Бяша настолько сильно хотел покурить, то ли был рад, что смог порадовать друга. Антону хотелось верить во второй вариант; от этого ему самому становилось как-то легче и радостнее, пусть он и ощущал себя малость лишним, отчего и стоял отстраненно и лишь наблюдал за своими товарищами.

— Всё, гоним-гоним! А то ща тот крендель нажалуется и загребут, на. И деньги отберут!