Часть 1. Глава 2. "Законно отрезать людям языки?" (1/2)
Парнишка в костюме adidas, опустившись на корточки, а спиной подперев бетонную ледяную стену, разместился около давно накаляканной надписи ”здесь был Бяша”. Глянув на неё, наверное уже в миллионный раз, Рома нахмурился и тихо щёлкнул языком: этот звук вылетел не то рассерженным, не то расстроенным; он скорее был гибридом этих чувств. Дабы занять чем-то руки и мысли, хулиган нашёл только один вариант: достать сигарету из пачки и прикурить. И пусть юный курильщик старался лазить в пачку с периодичностью в часа три, сейчас покурить было просто необходимо.
Мороз стоял столбом, так ещё и на заднем дворе бушевал извечный сквозняк, отчего рука, которая удерживала табачное изделие начинала потрясываться, как и сам курящий подросток. А на небе черным черно, и лишь луна, просвечивающая сквозь затянувшиеся облака, посылала немного света. Ну, и конечно фонарь, что стоял на соседней улице, прямо за школьным забором. Порозовевшей рукой Ромка поднёс сигарету ко рту и глубоко вдохнул едкий дым, который, далекому от курения человеку наверняка бы показался просто удушающим и тяжёлым, словно это не просто дым, не просто вещество газообразного агрегата, а булыжник, который пропихивается в твои лёгкие и забивает их, утяжеляет. Но юный курильщик уже привык к этим ощущениям, даже сроднился с ними. И когда в твоём кармане деньги водятся с такой же периодичностью и относительностью, как утки в море, то вряд ли найдётся возможность купить хотя бы что-то хорошее, дорогое, а не хрень, набитую непонятно каким дерьмом. Но голяк, признаться, мало когда мешал поддержанию табачной зависимости.
Ромка фыркнул и, схаркнув из глотки накопившиеся вязкие слюни, звонко сплюнул в снег. Теперь он сунул руки в карманы оттого, что холод беспощадно их заколол и довёл до яркого покраснения, и оставил на половину скуренную сигарету между облезших сухих губ и снова посмотрел в бок, на стену, на каракули своего друга:
— Бяша-хуяша, блять. Ещё этот, блять, буржуй и умник недоделанный, — себе под нос грозно и злобно прорычал шёпотом мальчишка, после чего его лицо как-то неожиданно переменилось: брови разомкнулись, а глаза моментом потускнели. Он вынул пачку из кармана. Оставалась одна сигарета.
”Бляха! Вот бы наскрести где-то несколько рублей. Может тот фотик все-таки заложить? Нет, это на самый крайний случай. Лучше с пиздюков вытрясти, главное не нарваться на очередного маменькиного сынка, а то как в прошлый раз устроят из этого преступление века, блять. Новым Чикатило ознаменуют.”.
” — У моего сына этот поршивец стащил деньги! — бешенно кричит женщина, толстая, с большими губами и в каких-то круглых придурковатых очках.
— Сколько там было, гражданка? — вяло спрашивает товарищ лейтенант, кажется, тоже уставший от ора этой истерички.
— Пять рублей! У моего мальчика этот оборванец украл пять рублей! Или даже больше! — вопит психованная тётка.
— Да какие нахуя пять рублей, мамаша? — тут уже вмешался я.
— Ах! Да как ты смеешь, паршивец малолетний, - ещё пуще начинает вопить женщина, делая запинку на каждом слове, размахивая своей ублюдской сумкой и игнорируя слова мента, который в какой раз просит гражданку успокоиться, — Тебя что, никто не научил как со взрослым человеком разговаривать? — тут она вдруг перешла на чтение морали и какого-то, неуместного для её положения, этикета, — Хотя о чем я говорю? Кто тебя научит? Родителям, я погляжу, совсем плевать на тебя? Ну конечно, у ответственных и порядочных людей такой выродок не вырастет! Тьфу ты, понарожают, а воспитывать — не воспитывают! Какие родители, такие и их отпрыски”.
После слов этой суки меня засадили в обезьянник. Точнее, меня закинули в камеру до прихода родителей, но я прекрасно понимал, что ближайшие две недели меня никто забрать не сможет. Потом там пошла какая-то канитель: мусора связались с мамой, которая, кстати говоря, уехала в командировку (это и есть причина, по которой я уже настраивался просидеть пол месяца в обители бомжей и проституток), а после мать связалась с какой-то тёткой, которая и пришла за мной через несколько часов, представившись сестрой моей матери.
”Правильно я тогда сделал: всыпал бешенной дуре за её мерзкий и длиннющий язык. Пусть ещё только подумает гавкнуть что-то про мою семью.” Ромка вновь сплюнул, тут же вздрагивая от озноба. Вылетать на улицу в одной олимпийке было не самым мудрым его решением. ”Однако, позже моей маме из-за меня досталось ещё больше, ну, а потом и мне от неё. Лучше бы снова в обезьяннике отсидел, честное слово...”
Мальчишка пропустил хриплый, долгий и дрожащий от горечи и холода вздох. Идея обворовать младшеклассников уже не казалась удачной, а наоборот. Единственное, можно стрясти немного денег с тех, кого он знает: в ком уверен или с тех, кто уже подвергался этакой школьной краже, а после ныл, боялся жаловаться родителям и терпел. Именно такие ребята и были всегда на руку хулиганам.
Дети, которые проводят основную часть времени на улице, с абсолютным отсутствие какого-либо контроля, внешнего влияния и порой даже воспитания, становятся вот такой шпаной и хулиганьём. Другим словом — беспризорники. Зачастую такое случается в неблагополучных семьях, и имеется в виду не только отсутствие одного из родителей, а в целом их участие в жизни своего ребёнка. Переворот в стране понёс за собой целый ряд последствия: люди теряли основную работу и шли на заработки черт знает куда, лишь бы заработать хоть какие-то невеликие гроши. Семью-то кормить чем-то нужно. Отсюда выливаются последствия, про которые мы изначально завели речь — беспризорники. Нехватка родительской опеки, заботы, внимания и воспитания формируют в ребёнке раннюю самостоятельность. Это, конечно, нельзя считать чем-то плохим и опасным для его будущего, однако эта самостоятельность способна привести к, допустим, курению, травмам и, в целом, конфликтам, а это уже не есть хорошо. У такой категории мальвы формируется своя правда, своя философия и мудрость жизни, которую они извлекают из уличного образа жизни, черпают из дурных компаний и отдельных категорий людей. Дети думают, что если над ними отсутствует надзор, значит они сами себе надзор, и творят порой очень дурные, или даже противозаконные вещи. То-то же одним из синонимов ”девяностым” является ”беззаконие”. Но не стоит забывать, что у девяностых так же очень много синонимов. Вернёмся к тому, о чем тоже начинали говорить. Безработица. Некоторая часть взрослых людей, которые при союзе имели стабильный заработок на своей должности, сейчас мечутся с места на место в поисках работы и более-менее приличного дохода. А порой и вовсе хватаются за два, а то и более концов разных верёвок, лишь бы прокормиться и тупо выжить в наступивших нечеловеческих условиях жизни. А эти верёвки тянуться в разные стороны — разрывают чью-то мать, и последние силы уходят на то, лишь бы удержаться, ведь зарплата — единственный способ справиться с этой наступившей несытой жизнью. Воспитание своего чада в такой период уходит на далёкий второй план, а порой и вовсе выбрасывается из семейного обихода.
Парнишка, докурив сигарету аж до самого фильтра(однако он уже и его начал выкуривать) по причине глубокой задумчивости, выкинул очередной бычок в сугроб напротив. Ромка поднялся с корточек, передернулся от холода и побрёл обратно в школу. Да, он чувствовал пришедшее успокоение: липовое или искреннее он пока сам не до конца осознал, но главное, что былой негатив подпритих, а зубы больше не сжимаются с огромной силой от переполняющей злобы и напряжения.
По возвращении в школу, в фойе было пусто. Прошло двадцать пять минут с начала урока: Пятифан это выяснил сначала самостоятельно, глянув на часы, что висели над вахтером, а после и от него самого:
—Пацан, ты куда без куртки выбежал? Уже как пол часа урок идёт. Марш в кабинет! — хриплым басом протораторил мужчина. Ромка встрепетнулся и поскорее побрёл до класса, бросив охраннику свой нахмуренный взгляд. Уже стоя перед кабинетом, мальчик поправил сползающий с плеча рюкзак, вздохнул и открыл дверь. Глаза одноклассников разом бросились на вышедшего, но, узнав в нем извечного опоздуна, ничему не удивились и отвернулись. Однако, те ребята, которые застали перепалку, что произошла накануне первого урока, продолжали внимательно смотреть на Ромку, попутно поглядывая то на Бяшу, то на Антона, точнее, на их реакцию. Те, в свою очередь, переглянулись, а после встревоженно уставились на вошедшего товарища.
— С добрым утром, Роман. Выспались? — издевательски начала учительница математики, на урок которой и опоздал подросток. А если опоздать на математику, то это сначала ты будешь выслушивать гору сарказма, потом вагон припоминаний старых косяков, а после уже и угрозы на посещение кабинета директора. Так оно случилось и на сей раз:
— Каждый урок одно и то же. Математика у шестого ”Б” первым уроком? Что это значит? — она обратилась к классу, но те, зная уже весь монолог наизусть, даже не обратили внимания. Ну а ещё все были заняты пересказом утренней перепалки для непросвещенных. — А это значит, что Пятифан опоздает или вовсе не соблаговолит появиться! Ну уважение нужно хоть какое-то иметь к учителю. Всё! — звонко вскрикнула учительница и хлопнула рукой по своему столу, отчего все вздрогнули, и Ромка тоже, — Докладываю про тебя директору сразу же после урока. Иди садись. Живо!
Мальчик одарил математичку сконфуженным злобныи взглядом и, нахухолившись, прошёл на свое место, тут же вытащив из сумки ручку и универсальную тетрадку. Почему универсальную? А она была для всех предметов одновременно: на одной странице корявые схемы сложных предложений, на другой уже строение животной клетки, а на следующей вовсе сложение дробей.
— Ещё раз отдельное доброе утро, Пятифан, — заегозила пожилая учительница своим присвистывающим скрипучим голосом, — Записывай число, классная работа. Сегодня у нас пятнадцатое января тысяча девятьсот девяносто третьего года! Праздник какой-то поди! — вдруг ни в лес ни в огоро воскликнула учительница. Класс молчал, а она продолжала свою тираду, словно наслаждаясь перемыванием чужих мозгов и костяшек, — Иначе я просто не понимаю почему можно было опоздать и на сей раз на мой предмет! Какой такой повод у вас появился!? — тяфкнула математичка. Её тон звучал так, словно она разговаривала с каким-то дошкольником: она тянула каждое слово, произносила их с особой медленностью и раздражающей расстановкой. Однако, она точно пыталась выглядеть грозно, но для нашего героя её ор был лишь удушающим раздражителем.
— Спасибо, что вообще решил объявиться! Хотя нет, вот настоящий праздник! Пятифан пришёл на мой урок! — это был заключительный аккорд в её столь раздражающей и отвратительной песни. Класс с этого тихо посмеялся, однако постарался не засветить своими усмешками перед хулиганом. Рома же, выслушав всё, что мерзко протянула математичка, вновь ощутил, как его глаза заливаются злобой, а в голове бешенным фихрем кружатся очень лестные слова в адрес учителя, а также в адрес класса, их уродиливых усмехающихся лиц и в адрес их существования. После чего лицо нашего героя вновь приобрело былой оскал: задышав чаще, он с диким хрустом на весь класс сломал в руке пластмасувую ручку, отчего та разломилась на две обрубленных части и несколько маленьких острых осколков, что тут же впились в обмёрзшую ладошку. Мальчишка всеми силами сдерживался от озвучивания трехэтажного мата, что за этот миг успел сгенерировать его мозг в адрес учителя. Почему же сдерживался? Да чтобы не злить мать, в особенности сегодня. Конечно, у Ромы было бы четкое объяснение своего поведения, но имело бы оно для мамы вес? Мальчик решил, что нет. Ну а еще он не хотел поднимать эту тему как, в первую очередь, перед мамой, так и перед всем классом и учительницей, что терлась у доски и каждую секунду поправляла свои окуляры.
— Попсихуй мне ещё! Так всё! Продолжаем! — рявкнула учительница и пугающе резко переключилась на свойство дроби. Класс в свою очередь, испугавшись ни сколько крика учительницы, сколько вида Пятифана, тут же отвернулся вперёд, отвлекаясь на доску.