11. Graduation (Ч.1) (1/2)

Кацуки стоял у старого осушенного фонтана в центре когда-то оживлённого города, и, насколько Изуку мог судить по тому, как тот был одет, слова про то, что он собирался ложиться спать, были правдой. На нем была простая серая толстовка и нечто, похожее на чёрные пижамные штаны, небрежно заправленные в ботинки. И его волосы — Изуку и не думал, что это было вообще возможно — но они выглядели еще более взъерошенно, чем обычно.

Стоило ему приблизиться, Кацуки повернулся, чуть выпрямился, мягко покачивая хвостом за спиной. Тот осмотрел его с головы до ног, и, по его выражению Изуку понял, что выглядел он так себе.

— Деку… — пробормотал он.

И почему-то это его добило. На глаза снова навернулись слезы, в горле встал ком. Изуку всхлипнул, опустив глаза. Кацуки двинулся к нему, вынимая руки из карманов. Несмотря на всю боль, он почувствовал лёгкую тень какой-то теплоты, когда заметил, что, хотя одет он был как попало, а про перчатки все же не забыл.

Кацуки заключил его в объятия, шмыганье носом превратилось в рыдания, слезы пропитывали ткань толстовки. Плечи Изуку дрожали. Кацуки похлопывал и гладил его по спине своими руками в перчатках с такой нежностью, которую тот редко видел от него прежде. Они стояли так, пока рыдания Изуку не затихли, и он, наконец, не отстранился.

— Что случилось? — тихо спросил он. Изуку утер рукавом сначала глаза, а затем нос. Он сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем смог взять себя в руки.

Потребовалось несколько попыток, прежде чем он наконец смог полностью рассказать, что случилось, и все это время Демон не отнимал своих рук от его, нежно поглаживая от локтей до плеч.

Когда он наконец-то закончил всю историю, Кацуки мягко выдохнул:

— Как его зовут?

— Тодороки, — сглотнул Изуку. —Тодороки Шото.

Руки на его плечах замерли.

— Погоди, чё, реально?

Изуку нахмурился.

— Да? — ответил он. — Что?

— Лысый ныл об этом парне месяцами, Деку.

Изуку несколько раз сморгнул, сводя брови.

— Инаса?

Кацуки кивнул.

— Он тосковал и без конца блять стенал о том, как «любовь всей его жизни» забыла его. Он был невъебенно невыносим, — тот ухмыльнулся. — Думаю, он будет счастлив узнать об этом…

Изуку почувствовал, как в нем вспыхнула искра гнева, и стиснул зубы.

— Ну, хоть кто-то.

Кацуки снова посмотрел на него, и его улыбка исчезла. Он открыл рот, но замешкался, будто пытаясь осторожно подобрать слова. Наконец, он вздохнул и взял Изуку за руку, усаживая его рядом с собой на обод фонтана.

— Деку, послушай… — начал он. — Я знаю, что то, что ты только что пережил было наверняка пиздецки печальным, но он не то чтобы блять умер, он просто… — он пожал плечами. — Типа, ну. Оказался в другом месте. Где ему ничего не угрожает, если ты об этом переживаешь.

— Да почему ты так уверен?

— Потому что в Аду есть определённая система действий для Падших Ангелов, — ответил он. — Люди не материализуются в случайном месте Ада. Ну, по крайней мере, уже. Когда Ангел падает с Небес, он может оказаться в нескольких местах, но любое достаточно оборудовано для их встречи.

— И что же это значит? — спросил Изуку. — Встреча.

— Э-э, зависит от того, кто это, — сказал он. — Обычно, это психотерапия. Но в целом это просто место для поддержки и переобучения.

Изуку напрягся.

— Пере-что?

Кацуки бросил на него вопросительный взгляд.

— Переобучение?

— Так вы собираетесь промыть ему мозги?

— Что? Нет, — он взглянул на него, сильнее сжав его руку. — Это перепрограммирование, Деку. Буквально противоположность промывке мозгов.

Изуку продолжил хмуриться.

— Деку, я знаю, что тебе будет трудно в это поверить, но Падшие Ангелы в первое время после падения — это просто ебаная катастрофа, — равнодушно заявил он. — Раньше мы ничего с этим не делали, но после определенного количества попыток совершить переворот, поняли, что нам, черт возьми, придется.

— Переворот?

— Ну, это сильно сказано, — усмехнулся он.

Изуку нахмурился и Кацуки вздохнул.

— Слушай, ну, в Аду просто, — он прищурился, жестикулируя, в попытке найти слова. — Ну, тут так вся херня устроена, что просто не получится в одиночку превзойти всех нас.

— На момент моей смерти система уже работала, но, судя по записям, большинство этих «переворотов» выглядели примерно так: какой-то уверенный в своей праведности кретин забирался на крышу и во всеуслышанье провозглашал себя богом-властителем, как будто бы хоть кого-то это ебет?

—Так в чем же тогда была проблема? То, как ты это описал, больше походит на лёгкое неудобство.

— Это не было проблемой, но могло ею стать, — сказал он. — Деку, такое мышление не появляется у одного конкретного Ангела в отрыве от всех остальных. Эти пиздецовые идеи о власти и тому подобном есть у многих. И в какой-то момент приходится с ними столкнуться, поэтому легче предотвратить это до того, как оно начнет представлять реальную угрозу.

Изуку поджал губы, уставившись в ответ на Кацуки. Наконец он отвёл взгляд. Он не сказал об этом вслух, но понял, что тот имел в виду.

— Как скажешь… — буркнул он, глубоко вздыхая. — Слушай, просто… скажи, как долго он там пробудет.

— Не могу сказать. Бывает по-разному. Ну, то есть, формально он может уйти в любой момент, когда захочет, но… — Кацуки пожал плечами. — Ну, если то, что лысый рассказывал об их прошлом — правда, то оно не должно занять много времени. Падшим Ангелам гораздо проще, если в Аду у них кто-то есть, — он добавил мягче, — Деку, доверься мне. С ним все будет хорошо.

— Я, —Изуку несколько раз открыл и закрыл рот. — Л-ладно, даже если это так… — он прикусил губу. — Все равно…

Он попытался сглотнуть стоявший в горле комок, на глаза снова начали наворачиваться слезы. Изуку хотелось верить в то, что с Тодороки все будет хорошо. Правда. Но тяжёлое и острое чувство, свернувшееся в груди, не отпускало. Что бы он ни делал, он не мог заставить себя поверить, что случившееся было к лучшему.

Кацуки вздохнул, небрежно закидывая руку ему за плечо.

— Деку, послушай, ты можешь расстраиваться, понимаешь? — хмуро сказал он. — Тебе не нужно вдаваться в вопросы морали или выдать блять… оценочное суждение, все такое. Тебе можно просто погрустить.

Изуку замер, затем весь сжался, понурив плечи.

— Но… Но это…

— Я знаю.

— Это…

— Я знаю, — повторил он, притянув его к себе. Изуку не смог сдержать тихий всхлип. Он вцепился за худи Кацуки так, будто это было единственным, что могло удержать его на земле.

Через несколько минут он тихо заговорил сдавленным голосом.

— Каччан… Я его больше никогда не увижу.

Кацуки какое-то время не отвечал.

— Ты не можешь быть в этом уверен.

Изуку напрягся, и через миг оттолкнул его. Он стиснул зубы, хмуро глядя на Кацуки.

— Каччан, Падать я не собираюсь, — процедил он сквозь зубы. — И я вообще не в настроении слушать, как ты уверен в обратном.

— Тебе не обязательно Пасть, чтобы снова с ним увидеться.

На какое-то время Изуку озадачился.

И тут его осенило.

— Ты имеешь в виду, типа… перенести его на поверхность?

— Ну, нет. Не совсем, — сказал он, отворачиваясь. — Я думал больше о том, чтобы тебя перенести к нему повидаться. — Он выпрямился, поягиваясь. — То есть, отнести тебя в Ад.

Изуку уставился на него, долго не отводя широко распахнутый взгляд.

— Что, прости?

— Ты меня услышал, — фыркнул Кацуки, глядя на него краем глаза. — Есть какие-то законы, которые запрещают тебе посещать Ад?

— Ну… я… не думаю, но…

— Так почему нет?

Изуку запнулся, сглотнув.

— Почему ты просто не можешь перенести его на поверхность?

Кацуки помолчал, облизывая губы.

— Ну, я конечно могу такое провернуть, — признал он. — Но если уж говорить откровенно, у меня тут свои интересы.

Он прищурился.

— Это какие, например?..

— Например, показать тебе, какой Ад на самом деле, Деку, — сказал он, наконец поворачиваясь к нему всем телом. — Я знаю, что у тебя до сих пор куча своих мыслей на этот счёт. Тебе нужно самому увидеть, как ты заблуждаешься.

О. Ну стоило догадаться.

Изуку усмехнулся и пробормотал себе под нос:

— Ну конечно…

— Что «конечно»? — огрызнулся он. — Конечно я хочу показать тебе свой дом, о котором ты так обожаешь делать всякие необоснованные выводы, я не прав?

Изуку вздрогнул, отводя взгляд. Это заставило его почувствовать себя слегка виновато.

— Я просто… Я не знаю, если я…

— Что?

Изуку покачал головой и промолчал.

Кацуки поднялся со вздохом.

— Слушай, просто… — он запустил пальцы в свои спутанные волосы. — Просто, черт возьми, подумай об этом, ладно?

Изуку уставился вниз, сжимая в руках ткань своей накидки. Он бы соврал, если бы сказал, что ему не было по меньшей мере любопытно.

Точно так же как соврал бы, если бы сказал, что мысли об этом не приводили его в ужас.

Он был слишком измотан, чтобы сказать, какое чувство перевешивало. Через какое-то время он нашёл в себе силы ответить:

— Ладно, — тихо отозвался Изуку. — Я… я подумаю об этом.

***</p>

Тем вечером Изуку вернулся в комнату как в тумане. Он рухнул на кровать и уставился в потолок, в голове было на удивление и пусто и волнительно.

Порой он задавался вопросом: существует ли вообще свободная воля.

И хотя он изо всех сил старался особо об этом не думать, он не мог отделаться от ощущения неотвратимости. Как будто находился на ленте конвейера, которая медленно но верно приближала его к единственно возможному концу.

Потому что в его голове существовали два несовместимых образа Ада: тот, которому их учили, и тот, который сложился у него по рассказам Кацуки. В каком-то смысле он убедил себя воспринимать их как два разных места. Безусловно, это было нерационально, но это было тем, что сложилось на эмоциональном уровне, по крайней мере на данный момент.

И вот в чем дело: у него были в голове какие-то основополагающие идеи, которым его обучили с самого начала — идеи о том, как все в мире устроено, что такое хорошо, и что такое плохо. Изуку, как и все, выстроил систему своих убеждений на этой основе.

И порой общение с Кацуки ощущалось для него игрой в Дженгу с его мировоззрением.

«Демоны способны на альтруизм» — вытянули первый блок. «Некоторые Демоны могут быть хорошими» — вытянули второй. «Демоны, как и люди, в целом довольно приличные» — вытянули третий.

Ничего из этого не было критичным. Группа, в большинстве своём состоящая из людей с благими намерениями, вполне себе способна творить зло. Человечество не раз этот факт подтверждало.

Он знал, что то, что Кацуки рассказывал про Ад, было его правдой, но от того он не становился реальней.

Кацуки был реален. Его отношения с Изуку были реальны. Тот факт, что несмотря на то, что он знал его настоящее имя, Кацуки ни разу не воспользовался этим против него, не заставил Пасть насильно, несмотря на то, что Падение Изуку было его конечной целью — все это было реальным, потому что он видел это. Он пережил это.

Но Ад реальным не был. Или, по крайней мере, не должен был быть таковым. Хотя, конечно, его представления об Аде не были основополагающими, но находились достаточно близко к фундаменту иерархии убеждений, чтобы пошатнуть настоящий порядок вещей. Ад был для него тем местом, где он хранил свои допущения. Он представлял собой идеи, которые тот слишком боялся проверять, из-за которых слишком боялся сдаться. Это было и не было тем местом, где жил Кацуки. Ад был злом, построенным из добра, расколотого на миллиард осколков, абстрактной структурой, которая позволяла Изуку ориентироваться в этом мире морального двоеверия.

Небесам не нужно было быть идеальными. Даже хорошими они могли не быть.

Они просто должны были быть лучше.

И пока Изуку не видел Ада, он мог каким-то образом убеждать себя, что там хуже.

Но затем он вновь ощутил этот страх. Эта неумолимая неизбежность, выделявшая существование Изуку, словно зловещий грохот, сопровождаемый тектонические движения в основах его реальности.

Потому что однажды Кацуки предъявит это ему. Затащит в Ад, и заставит его посмотреть, сделает тот реальным.

Изуку не знал, сможет ли он остаться прежним, если окажется, что трава там зеленее.

***</p>

Спустя два дня после инцидента Изуку лежал в кровати, держа в руках дневник. Книга перекрывала собой свет от светильника над головой, от того чтение превращалось в непростую задачу, но Изуку слишком устал, чтобы что-то с этим сделать. Он остался лежать как лежал, и, смирившись, просто щурился.

№6

Я правда не знаю, как описать. Думаю, это из тех вещей, которые «поймёшь, когда почувствуешь». Могу лишь сказать, что меня в секунду перегнуло от боли, когда обсидиановое копье пронзило живот, а уже в следующую секунду я больше ничего не чувствовал.

И я не в том смысле, что оно онемело. Было такое чувство, что рана каким-то образом зажила. Я помню своеобразное смутное облегчение, но вскоре после все поплыло. Я помню, как сильно Нана перепугалась, увидев меня. Она вытащила из меня копье, прежде чем рана вокруг него успела затянуться. До этого момента я даже не осознавал, что она затягивалась.

Я все еще точно не уверен, как она узнала. У меня не было возможности задать вопрос с того… ну, ты понял.

В любом случае, полагаю, что я счастливчик. Так, конечно, и не скажешь, но я понимаю, насколько могло быть хуже. Прошу, покидая это место, будь осторожен. Если у тебя есть хотя бы малейшее подозрение на душевное кровотечение, немедленно отправляйся в больницу, последствия могут быть ужасными.

Это мне стоило нескольких месяцев, но пришлось смириться с тем, что я не смогу больше сражаться. Я попробовал преподавать, и теперь смотрю на вещи куда оптимистичней. Возможно, в каком-то смысле, все было и к лучшему.

Изуку хмуро уставился на страницу, перечитывая во второй раз.

Душевное кровотечение?

Что это значит?

Он получил ответ на свой вопрос на следующий же день, когда в его дверь раздался громкий стук, заставивший сердце уйти в пятки.

Спустя минуту размышлений, Изуку заставил себя слезть с постели и поплёлся к двери, чтобы ответить. Он медленно приоткрыл ее, заглянув в щель. Сказать, что он был удивлен тому, кто стоял там — было ничего не сказать.

— Всемогущий? — Изуку шире распахнул дверь.

— Я могу войти?

Изуку кивнул, отступая в сторону.