Часть 3 (1/2)
Джеймс по утрам был похож на настоящего оленя; с его большими влажными глазами и растрёпанной чёрной макушкой он скатывался с постели, теряя по пути руки, ноги или рога. Джеймс по утрам был особенно весёлым и шумным, слишком вдохновлённым: идей у него была тысяча и одна.
— Ну, — сказал он в понедельник, подслеповато разглядывая Сириуса с пола, — может, сегодня будет самое оно?
Ремус смущённо хихикнул за пологом, а Питер определённо-не-смущённо хрюкнул и едва не подавился:
— Сегодня точно самое оно, Сириус!
Сириус хотел провалиться под землю и жалел, что не мог превратиться в какую-нибудь страусовую птицу (и хотя бы голову вонзить в песок).
Про этих самых птиц рассказала Лили Эванс; очень давно, на первом ещё курсе, когда поезд уносил их в Хогвартс. В день знакомства у Лили Эванс уже были рыжие мягкие кудри, огромные травяные глаза и рассыпные кофейные веснушки. И, конечно, мрачный дружок с глупым именем — почти таким же, как у самого Сириуса.
Лили Эванс задорно смеялась, мягко улыбалась, знала сотни историй и была до кончиков волос маглорожденной. Джеймс был чистокровен до самых пят, нелеп до кончиков пальцев и влюблён в Лили Эванс до остановки сердца. Она, к счастью, была влюблена в него в ответ.
У них была смешная неловкая компания, право слово: три Гриффиндорца, непокорная рыжая ведьма и подколодная чёрная змея (невероятно талантливая в зельях). Даже если эта самая змея не считала себя частью Мародеров. Даже если…
Сириус змей не любил. Во многом потому, что их боготворила его мать. Как часть чего-то очень древнего и тёмного, мать украшала их дом изображениями сотен змей, раскрывающих подлые пасти, чтобы сожрать Сириуса с потрохами. Сириус потел, робел и скрипел. Потом попал на Гриффиндор.
Сириуса пороли нещадно, Сириусу не писали писем (но отправляли много кричалок), Сириус не получал открыток на Рождество. Он с лёгкостью бога прописался в доме Джеймса, полюбил пирожки Юфимии Поттер, свою спальню, плакаты квиддичных команд, и, наконец, Северуса Снейпа.
Снейп был горд, язвителен и некрасив. Снейп был талантлив, ядовит и тощ. Нестерпимо беден, нечеловечески высок, слишком тоскливо замкнут и жутко недружелюбно настроен. Одним словом, напоминал Сириусу мать — во всём, даже в манере дышать.
Маленький Снейп его злил. Не поддавался на выходки, не обижался на шутки. Не плакал, не писал дорогим родителям трогательных писем с жалобами. Смотрел на него, как злая собачонка из-под лавки или крыльца, и щерился, и кусался, и даже рычал (может быть, Сириус себе это придумал). Маленький Снейп был как мошка, как кнопка, как блоха. Сириусу мечталось подвесить его вверх ногами и стянуть с него брюки; потом смеяться, смеяться, смеяться.