Новый год (2/2)

– Успокоились?

– Да, – Вильгельм поднял взгляд и замер. Свердловск. Кто бы мог подумать.

С Екатеринбургом он был знаком недолго, лет восемьдесят. Они познакомились на балу в Петербурге в шестидесятом, когда униженная Россия после Крымской войны ненавидела и Францию, и Британию, и Австрию. Очень удобный момент для сотрудничества и очень удобный союзник. Без молчаливого одобрения России Германская Империя могла и не появиться.

Уралова он всегда уважал за профессионализм и удивительную для его возраста стойкость перед эмоциями. Интересный человек, хороший специалист, приятный собеседник и чуткий политик. Когда в восемнадцатом запахло жареным, он бросил Алекса и перешёл на сторону Москвы. Весьма мудрое решение.

– Спасибо вам, – тихо сказал Вильгельм.

– Вам спасибо, – в тон зимней погоде отрезал Уралов.

– За что?

– За то, что вы окончательно убрали Романова из политики, – странные, желтые глаза будто пытались проделать в нём дыру.

– Это сарказм?

– Нет. Спасибо. Этот идиот, – в голосе Уралова было тяжелое, тупое бешенство, – продолжал лезть куда не надо. Я использовал всё своё влияние, чтобы защитить этого болвана в тридцать седьмом. Не знаю, что вы ему сказали, но после вашей отповеди он перестал пытаться вернуться во власть. Спасибо.

– Я понял вас, – Вильгельм ожидал услышать что угодно, но не это. Надо же, а он до сих пор беспокоится об Алексе.

– О, и спасибо за дуэль. Было довольно весело смотреть, как этот придурок получает по заслугам.

– Кто это?

– Ростов-на-Дону. Удивительно везучий и настолько же удивительно безмозглый человек.

– Он ведь крупный порт, не так ли? – Вильгельм помнил про какой-то южный порт с таким названием, жаль, что не основные товары – географию России он знал не слишком крепко.

– Увы. Кстати, я давно хотел задать вам один вопрос.

– Без проблем, – Вильгельм хотел отплатить благодарностью за то, что Уралов вовремя вывел его из зала, пусть и в грубой форме.

– Как вообще получилось, что вы потеряли власть?

– Недооценил людскую глупость. Я полагал, что коллеги подождут со своими личными претензиями до конца войны. Не подождали.

– Да-а, – медленно протянул Екатеринбург. – Когда я услышал состав, хм, коалиции, я не поверил.

– Я тоже, – мрачно ответил Вильгельм. – Мюнхен, Кёльн, Берлин и Дармштадт, действующие сообща — это какой-то бред.

– И каково это — лежать мёртвым год?

– Быть мёртвым нормально, но очень неприятно оживать. Сложно включать снова все органы и регулировать нервную систему. Думаю, будь я на несколько сотен лет младше, я мог бы не справиться с восстановлением мозга, – Екатеринбург слегка прищурился<span class="footnote" id="fn_32207016_1"></span>. – Спасибо Берлину, что он приказал положить меня в достаточно сухой подвал, а то на мне могла плесень вырасти, – невесело пошутил Вильгельм.

– Я бы посмотрел. Кстати, раз уж мозг так трудно восстанавливать, зачем вы дважды выстрелили Ростову в голову?

– У него есть мозг? – деланно удивился Вильгельм.

Екатеринбург расхохотался. Вильгельм впервые в жизни видел всегда сдержанного Уралова в таком настроении.

– Нет, ну, конечно, вызывать на дуэль профессионального военного в три раза старше себя… Ладно, хватит. По-моему, он выпил.

– Тогда понятно. Полагаю, он тоже военный? – Ростов слишком хорошо владел шашкой для гражданского.

– Да, но служил недолго. Дисциплина — не его. Раньше ему мозг вправлял Царицын, но сейчас…

Вильгельм вздрогнул. Он знал нынешнее название Царицына.

– Кстати, насколько я знаю, именно Сталинград учил Ростова и других владеть шашкой, – Уралов смотрел на него внимательным взглядом. Умно. Вильгельм на одной воле не побледнел от упоминания Сталинграда.

– Господин Твангсте, вас вызывает Москва, – Минск подкрался незаметно. Вильгельм чуть не вздрогнул. – Константин, на пару слов.

Николай проследил, как пруссак уходит в свет, и повернулся к Константину.

– Что это было? – на лице министра иностранных дел была приятная улыбка.

– Я хотел поблагодарить его за устранение одной проблемы, – Уралов даже не пытался соврать. Бесполезно. Воплощения уровня Минска слишком сложно обмануть. Можно только недосказать.

– Ты не любишь евреев?

– Слегка недолюбливаю.

– Бывает. Я тоже. Кстати, как там Романов? – Минск смотрел внимательным, спокойным взглядом. – Всё ещё в депрессии?

– Да.

– Как думаешь, стоит ли его закопать?

Константин поёжился. Минск был воплощением фразы ”Хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается”. Когда это – Свердловск даже не мог назвать ЭТО человеком – смотрело на него, у Уралова было чувство, будто ему смотрят в душу, разбирают всё внутри на детальки, записывают в специальную книжечку все неточности, огрехи, царапины, поломки и слепые места, а потом в точности собирают обратно.

– Боюсь, он не сможет восстановить то, что заменяет ему мозг.

– Можно похоронить его, как меня: без повреждений, заживо, – с той же улыбкой предложил Минск. Свердловск вздрогнул. – А впрочем, знаешь, можно и как Кёнигсберга — со штырём в голове. Всё равно он бесполезен. Кстати, Константин, мой тебе совет как старшего: не лезь к этой твари. Оно тебя сожрёт.

– Вы про Романова?

– Нет, что ты. Про Гогенцоллерна.

***</p>

– Чем могу быть полезен? – громко спросил Вильгельм, чеканным шагом приближаясь к центру зала.

– Я запрещаю вам носить пиджак.

– Интересный запрет, – Вильгельм усмехнулся. Москву он мог бесить вечно. – А вы не думали, что я могу использовать как оружие любой предмет?

– Фриц, закрой хлебало! – крикнул неизвестный Вильгельму город.

– Мне казалось, что мы не настолько близки, чтобы вы обращались ко мне краткой формой имени. Если что, моё Mittelname<span class="footnote" id="fn_32207016_2"></span> — Friedrich. Для меня сокращение Fritz имеет положительную коннотацию, – боже мой, как же много развлечений у него сегодня! Если это очередной шаг многоходового плана Минска по выведению его из строя рабочей нагрузкой, то уже за сегодняшний день Вильгельм был готов простить своему начальству бешеную неделю и нервный срыв. Остановку сердца он простит нескоро. – Так вот, Москва, а вы не думали, что я могу кинуть кому-нибудь в горло перо для письма? Не знаю, как у вас, но я предпочитаю пользоваться металлическими.

– Господин Твангсте, – тихо сказали сзади. Вильгельм вздрогнул, – насколько я знаю, у Смоленска есть к вам разговор.

– Слушаю, – Вильгельм с трудом подавил дрожь в пальцах.

– На следующий Новый Год приходите с мечом и секундантом, – голос Смоленска был странно спокоен.

– Смоленск, ну вы-то не опускайтесь до уровня молодняка. Вы же понимаете, что в таком состоянии и я, и вы будем заращивать повреждения очень долго?

– Разумеется.

– Полагаю, отказаться я не могу, – дело обретало совсем не то направление, какое бы хотелось. Вильгельм ещё мог развлечься с детворой, но бой со Смоленском — профессиональным военным, который ещё и в полтора раза старше него — был по-настоящему опасен. Но делать нечего. – Минск, я искренне извиняюсь, но не затруднит ли вас побыть моим секундантом? – господи, как же неудобно говорить эту фразу на русском! Вильгельм слишком привык говорить это на французском.

– Сочту за честь, – его шеф старомодно, в духе восемнадцатого века, поклонился.

– Принято, – Смоленск кивнул. – Новгород! Новгород-который-Великий, подъём! Мы тут дуэли устраиваем, хочешь присоединиться?

– А это идея, – Новгород нехорошо прищурился. – Я после тебя. Ростов! Да не тот, который Великий, который на Дону!

”Вот поэтому мне и не нравится новое название. Уже есть два города, обозванных Калинином, куда третий?”

– Да, идиот зелёный, я к тебе обращаюсь! Чтобы через год пришёл! Ещё раз увижу такую бездарную дуэль – шашку сломаю.

Ростов только застонал. Вильгельм его прекрасно понимал.