Ленинград (2/2)

Очень удивительная выдержка. Какая столица стерпела бы такое? Варшава бы с нарочитым спокойствием отравила правителя в тот же вечер, а неудачливого претендента схоронила в пределах городской черты, чтобы он там лежал без возможности умереть, Вена, пожалуй, ограничилась бы только претендентом, о Париже, Лондоне и Берлине не стоит и думать – эти трое всегда держали ситуацию под железным контролем. Вильгельм вдруг представил, что место, которое он занял, поднявшись по головам, было отдано другому. Убил бы.

И тут его начала пробивать нездоровая злость. Лютая, злая, почти животная. Рациональная часть разума спокойно констатировала: ”Зависть. Ощущение несправедливости. Старая обида”. После признания этих эмоций будто прокрутился клапан и всё, что он хоронил в себе все эти годы, хлынуло наружу.

Чему он его учил?! Государство превыше всего! Раз уж ему выпало такое предназначение, так пусть несет его, как крест, до самой Голгофы! Пусть страдает под солнцем<span class="footnote" id="fn_32072582_14"></span>! Пусть пьёт эту чашу до конца!

Он чуть прищурился, пытаясь понять, что же было во взгляде Алекса. Почему он так пытается его выгнать? Почему?

Или он не хочет видеть его здесь, на рождественском банкете Москвы, куда приглашаются лишь столицы республик и особо отличившиеся города, или… он просто не хочет видеть именно его.

Да, скорее второе. После гражданской войны Александр закрылся ото всех, избегая встреч со старыми заграничными знакомыми. Почему? Что в его взгляде?

Непонятно, не получается сосредоточиться: ярость, нашедшая выход впервые за два десятилетия, путала все мысли. Очень хотелось встать и прирезать мальчишку.

Другой путь. Вильгельм вспомнил свои ощущения в первые секунды после новости о переходе к Советскому Союзу. Обречённость. Позор. Ярость. Нет, последнее не подходит. Алекс ещё не дорос до такой реакции.

У нормальных людей есть три реакции – замри, беги, бей. У тех, кто сумел дожить хотя бы до четырёхсот, осталась только одна – бей. Не стой, не убегай от проблемы, а принимай меры – или планируй, как схорониться лет на пятьдесят, или собирай коалицию, или унижайся, чтобы после ударить в спину.

Хорошо. Обречённость – не его случай. Опять же, не дорос.

Остался позор. Как… зелено. Алекс ещё не успел избавиться от этого. Годам к семистам тебе будет уже абсолютно плевать, кто что о тебе думает. Кроме себя.

Позор, значит. Чисто логически там должна быть ещё вина. Возможно, разочарование в себе. Отлично.

Вильгельм расхохотался. Он смеялся долго, не сдерживаясь, с каким-то безумным весельем, согнувшись пополам, стуча кулаком по столу.

Краем глаза он видел остолбеневших Новгорода, Киева, Минска, Смоленска и прочих – к истерике у первопрестольной столицы Германской Империи жизнь их явно не готовила. Взгляд Москвы был спокойным и ледяным одновременно. Отлично. Все всё видят.

В голове было ясно и пусто. Ради такого веселья можно и в шута поиграть.

– То, что Европа принимала Россию, когда вы были столицей, не значит, что Европа принимала вас как столицу России, – он говорил не очень громко, но в наступившей тишине его слова были слышны всем. – И ради всего святого, научитесь уже брать ответственность. Лучше бы вы совершили преступление, чем ошибку<span class="footnote" id="fn_32072582_15"></span>. Хватит прятаться ото всех, – он немного понизил голос. – Умей вы брать себя в руки, не потеряли бы ни статус, ни глаз.

– Умей вы брать себя в руки, вы бы не потеряли страну, – наконец-то Алекс начал отвечать. Теплится ещё жизнь в этом теле, однако.

Вильгельму очень хотелось ответить, что, чтобы заставить его потерять свой титул и страну, потребовались четыре мощнейшие державы мира, тридцать лет, две мировые войны и порядка сотни миллионов жизней, а в случае Алекса лишь человек, решивший вернуть своё по праву железа и крови, но он отбросил эту мысль. Говорить это в России – плохая идея. Идём иначе.

– Прошу заметить, что, в отличие от вас, я хотя бы пытался.

Он улыбнулся, похлопал замершего Алекса по плечу и пошёл к двери. Он пришёл, отметился, порадовал Москву своим присутствием и хватит.

Меньше чем через две недели об этом происшествии будет знать весь мир. В таком маленьком сообществе как города информация расходилась мгновенно. Вильгельм не сомневался, что и в высшем составе Советского Союза есть двойные агенты. Москва очень, очень жёстко обходится со своими городами. Гражданская война, голод, голод, кризис, репрессии, война – каждое из этих событий только раскрывало новые грани жестокости Москвы. Многие города будут только рады избавиться от неуправляемого и непредсказуемого психопата. Вильгельм прикидывал, что в такой огромной стране как Советский Союз найдется около сотни воплощений, способных исполнять функции Москвы на том же уровне. Наверняка эта мысль приходила не только к нему.

Вильгельм знал о своей репутации очень проницательного человека, который никогда не говорит попусту. Его слова будут тщательно проанализированы, и все, кому нужно, дойдут до очень интересных выводов.

Вене определённо будет над чем повеселиться в ближайшую неделю. Когда цепочка слухов дойдёт и до неё – а до неё точно дойдёт, этот человек аккумулировал в себе социальную информацию про всю Европу – она сделает разбор и отправит Берхарду. Выглядеть это будет примерно так.

”Очень зависит от внешнего мнения. Проблемы с самооценкой. Всё ещё полагается на мнение авторитета, даже если авторитет себя не оправдал. Проблемы с самоидентификацией. Очень болезненно воспринимает разрыв России с Европой”, – а дальше длинный список того, что она думает, предполагает и советует. Бывшие союзники, как никак. Конечно, в последние сто лет отношения Австрии и России колебались от прохладных до смертельной ненависти, но знания и связи, наработанные веками, оставались.

Ярость внутри понемногу утихала, голова прояснялась. Он прошёл через неухоженный, почти заброшенный сад к огромным кованым воротам, нашёл свою машину, разбудил шофёра и поехал на квартиру.

”Зря я его так”, – мелькнула случайная мысль, когда он стоял перед дверью квартиры. – ”Алекс пока молод”.

”Ага. Ты в его возрасте убил своего правителя, столицу и кучу человек. Кроме того, он взрослый человек. Люди до его возраста не доживают”.

”Если бы он появился в Германии, он бы и до двухста с таким характером не дожил”.

”Если бы он появился в Германии, он был бы другим человеком с другим характером”.

”Хватит. Я теряю контроль над мыслями”.

Он переоделся в домашнее и начал варить кофе. Тошнота прошла, но голова кружилась ещё сильнее, в глазах скакали пятна.

Он пытался понять, что сделал и что его на это натолкнуло.

Во-первых, он сорвался. Москва этого не забудет и точно попробует вывести его из себя снова. К чему это может привести – один Рим знает. В следующие десять лет надо вести себя очень осторожно и не есть и не пить в присутствии Москвы. Вряд ли он упустит шанс добавить в еду галлюциногены или что-нибудь другое, ослабляющее контроль над речью, пусть ему и придётся для этого потравить половину высшего состава.

Во-вторых, он сорвался. С ним происходит что-то очень нехорошее. Раньше он бы не потерял самообладание просто из-за физического недомогания. Возможно, ему стоит вернуться в город хотя бы на один день. Он не был там пять лет и может продержаться ещё столько же, но к концу от него останется мало чего человеческого.

В-третьих, он сорвался на Алекса, всё ещё довольно видную, пусть и слабую, фигуру. Как глупо. Сколько информации он этим – и выступлением, и людям – дал – немерено. Новгород его выступление разберёт не то что на молекулы, а на атомы и их составляющие. Опять же, весь мир узнает об этом через две недели.

В-четвёртых, он сорвался на Алекса. Почему? Потому что он был зол, вымотан и напряжен, это понятно, но почему Александр вообще пытался его выгнать? В его духе игнорирование или отстранение, но не активные действия.

Тем более, Алекс тоже его отлично знает, и он знает, на что способен Вильгельм.

Так почему он пытался его убрать?

Вильгельм пошатнулся, в глазах почернело, он понял, что вот-вот упадет, выключил плиту и сел на пол.

Возможно ли, что Алекс пытался убрать его из опасной зоны?

Чушь. Вряд ли Алекс питает к нему тёплые чувства. С чего бы.

Ага, а то, как он на Москву смотрит, тебя не смущает?

То, что сделал я, и что сделал Москва – разные вещи.

Но по масштабу катастрофы несильно различающиеся.

Плевать, что там с Романовым. Удивительно, что Москва вообще его в живых оставил. Он больше никогда не вернётся к власти. Он бесполезен.