Mou > Комиксы > Правила этикета и уголовный кодекс

Ленинград (1/2)

Правила этикета и уголовный кодекс Пофигистка_по_жизни. 67000K

Вильгельм старался дышать размеренно. Это успокаивало.

Взгляды, смешки, оскорбления, жесты – ему казалось, что всё это направлено на него. Самым худшим было то, что он не мог понять, раскалённое ли его сознание искажает реальность или это действительность.

Внешне он выглядел нормально – он видел это по взглядам. Да и вряд ли он мог бы выглядеть иначе – века военной выправки и столетия дворянства не исправить.

Чувствовал он себя ужасно. Он был вымотан, он пытался проанализировать и считать всё, что мог, голова кружилась от запахов блюд и алкоголя, виски трещали, от яркого света и пестрого окружения в глазах всё плыло, в груди который час стоял ком. Сил не было. Организм перешёл в самое привычное, самое не энергозатратное состояние, которое стояло внутри по умолчанию – дворянин. Изящный, благородный человек, не склонный к проявлению эмоций, с отличными манерами и вежливым взглядом.

Жаль, правда, что эта установка вписывалась в эту атмосферу примерно как Польша в европейские державы.

– Что вы здесь делаете?

Вильгельм мысленно застонал. Он не хотел разговаривать с этим человеком.

– Сижу, – он повернул голову.

– Кто вас сюда пригласил? – Александр смотрел на него очень странным взглядом.

– Москва.

– Зачем?

– Полюбоваться, полагаю.

Он чувствовал себя как трофей в древнеримском понимании – палка, на которую надевали шлем и доспехи врага. Точнее, как эти самые доспехи.

Центр одного из мощнейших орденов, колыбель Пруссии, государства, державшего в страхе всю Европу, первопрестольная столица Германской Империи – в составе чужого государства! И какого – гнезда международного терроризма!

– Уходите. Немедленно, – Вильгельм никак не мог понять, что во взгляде Александра.

– К сожалению, у вас нет права приказывать мне.

Взгляд Алекса начал проясняться. Точнее, стал более понятным – ему было очень неприятно. Вильгельму вдруг захотелось продолжить: он хотел причинить боль этому человеку, хотел увидеть в нём отчаяние и ненависть к себе.

– У вас теперь вообще прав нет.

– Уйдите, пожалуйста! – странно, что Алекс злится. Похоже, блокада истощила его ментально настолько, что он уже не может скрывать эмоции. Как жалко.

– Успокойтесь, молодой человек, – ледяным голосом отчеканил Вильгельм. Напоминание о возрасте всегда приводило Алекса в чувство. – Где ваши манеры? Чему я вас учил? Сдержанность и вежливость, сдержанность и вежливость! Вы потеряли их всего после одной войны! Первое серьёзное происшествие, и вы уже так расхлябались!

– Вы называете это просто ”серьёзным происшествием”?!

– А как иначе? Вы не умерли, значит, это просто серьёзное происшествие. Первая осада, мои поздравления, – дальше он продолжал тише и на немецком, будто обращаясь к себе. – Что за молодёжь пошла, простую трёхгодовую осаду выдержать не могут…

Александр, похоже, не знал, что сказать.

В какой-то мере Вильгельму было жалко этого парнишку. Слабохарактерный, привыкший к роскошной жизни, избалованный всеобщим вниманием ребёнок. Краков в его возрасте завоёвывал города, Рим строил Империю, сестра-близнец Берлина Кёлльн боролась за титул столицы маркграфства.

Титул столицы всё равно что корона. Красиво, но тяжело. Неудивительно, что у неподготовленного человека может не выдержать шея – может сломаться или… или быть разрубленной. Такие титулы берут железом и чужой кровью. Не своей. Не предназначением и не родовитостью. Их отнимают силой, войнами, интригами и убийствами.

Он сам стал столицей довольно просто – весьма удачно проигранная война с поляками, пара убийств, подкуп, закапывание заживо Тевтонского Ордена, подменённый свиток у гонца и шантаж почти всего высшего состава. Он познакомился с Берхардом и его сестрой, потом началась долгая феерия со шведами и поляками по итогу которой Пруссия завоевала независимость, а потом…

На этом месте он оборвал мысли. Всё. Конец. Королевства Пруссии больше нет. Российской империи тоже.

Вообще ничего нет: ни империй, ни королевств, ни герцогств – и всё из-за этого слабого, бесхребетного мальчишки, не сумевшего уничтожить бывшего учителя. Три революции ! Три! И он ни разу так и не пошёл против Москвы!

Вильгельм чувствовал, как в нём поднимается старая, многолетняя, тщательно замурованная ярость.

– Что вы так на меня смотрите? Жалеете, что не можете приказывать мне, как раньше? – Вильгельм понимал, что напоминание о восемнадцатом веке и Семилетней войне выбьет Алекса из равновесия. Он, молодая столица только родившейся, восходящей Империи, чья звезда уже затмила несколько других держав — он, ещё юный, ещё верящий в людей, добро и справедливость.

Он очень хорошо знал Алекса. Он вводил его в круг европейских держав, представлял остальным, налаживал связи. Он был его учителем и наставником.

Вильгельм встал.

– Пожалуйста, соотнесите свои привычки и реальность. Слишком многое поменялось.

”По вашей вине”. Этого он не добавлял, но Алекс, без сомнения, достроит его фразу именно так.

Он так и не изменился. Боже, ну что за солнечный мальчик. Глазам смотреть больно. Даже грустно, что это солнышко – в богатстве ласково-уменьшительных форм русский, стоит признать, давал фору и немецкому, и английскому, и французскому – так и не поменялось после всех этих событий.

– Взаимно, – о, в мальчике наконец-то проснулось нечто похожее на чувство собственного достоинства. Это даже радует. Впрочем, это ненадолго.

– Ну, я-то, в отличие от вас, в эту систему очень даже неплохо вписываюсь, – Минск был удивительно практичным человеком. Да, Вильгельм преступник, да, его бы повесить , но он делает свою работу — налаживание связей и договоры — лучше всех в Центральной и Восточной Европе. – Прошу прощения, но сейчас в иерархической лестнице я вас несколько… выше. Даже не смотря на всё то, что я сделал и не сделал.

Последние два слова он выделил голосом. Реакция оказалась даже ярче, чем он ожидал.

– Не отставайте от времени, господин Романов, – Вильгельм улыбнулся. – Не настолько вы стары, чтобы оставаться в прошлом.

Не человек, а солома. Обломов. Лентяй, лежащий на диване. Анахронизм. Обломок, которого сметёт поток времени.

Александр прочел его взгляд правильно.

– Кто бы говорил, – Алекс сейчас на войны намекает?

– Я, как видите, в нём не остался. Я здесь. А вы – нет.

Он смотрел на Алекса с насмешкой. Он знал, кого сейчас в нём видит Романов – представителя обобщенной, глобальной Европы. Европы, в которой нет места России.

– Я думал, что Москва умертвит сначала вас, а потом императора, но… Удивительная выдержка, однако, – и несказанная фраза ”На его месте я бы вас прикончил”.

Никто Список Следущая страница