Часть 6 Неприятности начинаются (1/2)

5 декабря 1679

Двери личного кабинета мнимого Дона Энрико, предоставленного городским советом, только что закрылись за не самым приятным посетителем. Вытянувшись в удобном кресле, Блад наконец смог насладиться долгожданным одиночеством. Наступил день его рождения, хотя вряд ли даже верный Бернардо знал об этом. Вдыхая крепкий дым из любимой трубки красного дерева, Блад размышлял о превратностях судьбы, ведь незадачливый дон Энрико родился в том же году что и он, и тоже пятого числа, только на пять месяцев раньше.

Посетителем, только что покинувшим Блада, был не кто иной как Федерико Лопес, на протяжении более двух часов докладывавший о состоянии дел в гарнизоне и подготовке к наступлению.

Постороннему взгляду могло показаться, что с момента знакомства между Лопесом и Бладом установилось нечто вроде дружбы, однако подобное впечатление было обманчивым. С каждым днём Блад все с большим раздражением мог переносить начальника гарнизона, кичившегося своим специфическим отношением к населению на оккупированных голландских территориях. В этом заключался своеобразный талант молодого ирландца – независимо от своего истинного отношения, располагать к себе людей любого типа. Ему удавалось, мастерски балансируя на тонкой грани, не допускать непочтительности, но позволяя подчинённым чувствовать себя в его присутствии свободно.

Лопес видел в ”Доне Энрико” не только компетентного руководителя, но и товарища, несмотря на разницу в положении и в возрасте. Воодушевленный почти дружеским расположением, выказываемом ему Бладом, в конце доклада Федерико позволил себе поднять тему спасения Ивонн де Грааф. Начальнику гарнизона не давал спокойствия вопрос, который он, наконец, решился задать:

- Ваше высокопревосходительство, уж простите за подобный личный вопрос. Дон Энрико, у вас в этом городе практически абсолютная власть, и никто не посмел бы перечить вашим желаниям. Почему же вы не воспользовались тем, что само так щедро шло прямо вам в руки? Никто вас не осудил бы за интрижку с героически спасённой прекрасной дамой. - На мясистых губах Лопеса появилась неприятная усмешка.

- Вы абсолютно правы, капитан Лопес, никто бы меня не посмел осудить. Однако буду до конца откровенен, поскольку мне от вас нечего скрывать. Вы-то её видели, девчонку? Ей лет пятнадцать на вид, не больше. - Блад пожал плечами. - Я не монах вроде Беллестера, чтобы интересоваться столь юными созданиями, уж слишком много с ними возни. Ну уж нет, ни за какие богатства мира! - Тут Бладу даже не пришлось кривить душой. - Зато её отец... Было бы ошибкой обрести столь могущественного врага. Что же касается девчонки, то запомните, уважаемый Федерико: только настоящие взрослые сеньоры достойны моего внимания. Такие, что встречаются только в Испании. Чертовки такое умеют, что голландским девам и не снилось... - Доклад о военных делах закончился обсуждением женщин и пикантных приключений, причём в основном говорил Лопес, подогреваемый предложенным ему вином, и явно гордясь своими амурными похождениями.

Теперь, когда бравый начальник гарнизона, наконец, вышел из кабинета, Блад почувствовал, что дышать ему стало легче. Однако Лопес был не единственной проблемой. Блад принялся внимательно изучать оставленный им письменный рапорт о ходе подготовки к войне. Дела шли не слишком гладко как у испанцев, так и у заговорщиков.

Непредвиденные проблемы с грунтом замедлили работы по сооружению подземного хода к складу с оружием, которыми руководил Бернардо. Однако, на удачу Блада и его товарищей, запаздывали и испанцы с атакой на Соединённые Провинции: последняя партия оружия из Брюсселя, без которой было невозможно наступление, задерживалась.

Только тем же утром, до визита Лопеса, Бернардо доложил, что туннель готов, и уже следующей ночью можно приступать к переправке ”товара”. По плану, на складе оставались лишь пустые ящики, а оружие и порох, надёжно спрятанные в крестьянских повозках под управлением переодетых заговорщиков, направлялись по направлению к границе. Подземный ход был достаточно длинным, и брал начало в безопасном месте.

В дополнение ко всем неприятностям, в городе до опасного предела возросла концентрация испанских солдат, продолжавших прибывать для участия в наступлении под видом простых торговцев. Некоторые горожане постепенно начали догадываться, что именно происходит у них под носом, однако большинство из них действовало опрометчиво, не осознавая последствий. То и дело в городской совет, а то и лично городскому главе поступали жалобы на буйное поведение переодетых солдат, занимавшихся тем, что умели лучше всего на свете: кутежами, пьянством и погромом таверн.

Эффектное вступление в должность ”Дона Энрико”, спасение от костра невинной девушки и наказание инквизитора взбудоражили умы простых горожан, уже вообразивших себе наступление новой прекрасной эры, однако Блад был вынужден играть свою роль до конца, грубо возвращая на землю недовольных погромами. Питер понимал, что не имеет права на ошибку, и его поведение с точки зрения испанцев должно быть безупречно. Так, пару дней назад внимательно выслушав владельца постоялого двора и трактира Стаафа, прибывшего с жалобами на буйных ”торговцев”, разгромивших его залы и опустошивших запасы дорогого вина, Блад взорвался:

- Позвольте, на что именно вы жалуетесь? Эти господа избили вас? Оскорбили вашу жену, дочь? - Трактирщик отрицательно покачал головой. - Нет, говорите, речь идёт только о разгроме заведения и десятке разбитых бутылок? Так вот, скажите спасибо, что рёбра вам не переломали. А теперь убирайтесь вон, и не смейте больше меня беспокоить по такому бестолковому поводу. - Испуганный Стааф, не ожидавший столь бурной вспышки гнева, попятился и пулей вылетел из кабинета.

Блад вздохнул и сжал пальцами виски, вспоминая эту сцену. Он изо всех сил стремился предотвратить атаку испанцев, которая означала бы начало войны, последствия которой в сравнении с которой пара разбитых в кутеже столов и десяток выпитых бесплатно бутылок с вином показались бы детскими шалостями. Своими жалобами такие трактирщики, как Стааф, невольно усложняли его и так не слишком устойчивое положение. Питер понимал, что каждый день, который он проводит, исполняя роль Дона Энрико, увеличивает опасность быть раскрытым, и меньше всего на свете он желал сейчас привлекать к себе внимание.