day 3 (1/2)

Первая плохая новость, которую приносят Марк и Саша после ночной вылазки, заключается в том, что второй вампир не только сбежал, но и продолжил свою охоту, и напал на кого-то из горожан. Правда, не убил — но Саша говорит, что нечего принимать его осторожную щедрость за какое-то своё достижение.

Вторая новость гораздо хуже.

— Аня пропала, — говорит Саша; у неё губы дрожат и голос звенит на грани срыва. — Этот долбаный вампир сбежал, а Анюты нигде нет, и телефон её здесь, и куда она делась, непонятно!..

Они втроём пытаются отыскать какой-нибудь другой, не такой страшный ответ. Но следы крови, которые обнаруживаются в комнате, ведут к одному выводу: вампир ухитрился освободиться, напал на Аню, которая, судя по брошенному в комнате кинжалу, пыталась ему противостоять, и зачем-то забрал тело.

***</p>

События развиваются стремительно, словно навёрстывая за предыдущие вялотекущие месяцы. Только недавно Женя вместе с Мишей был убеждён, что им на пятки вечно наступают всего два охотника, потом вдруг выясняется, что их уже трое, а несколько позже Женя открывает для себя, что их и вовсе четверо. Открывает, правда, довольно своеобразным образом — пока скованным болтается у охотников в пыточной комнате.

Сперва он просто терпит то, как вялые солнечные лучи грызут ему и без того обожжённые лицо и плечи, и рассчитывает переждать день, а после заката надеяться на Мишу, который успел бежать и может как-нибудь изменить ситуацию. Но потом в комнату входит девушка, которая закрывает ставни, убирает беспощадный солнечный свет. В глубине её глаз теплится непонятная нежность. Женя в целом не ровня Мише, а сейчас обессилен и вовсе толком не способен на гипноз — но эту странную девушку не нужно ни ломать, ни переубеждать, её мысли достаточно лишь слегка подтолкнуть, нежно пришпорить. И вот она уже сама режет себе ладонь, чтобы напоить вампира у своих ног. Кровь, отданная добровольно, взрывается во рту, действует мощнее адреналина, дарует краткий всплеск невероятной силы, достаточной для того, чтобы высвободиться и уже самому забрать у девушки ещё больше.

Он совсем не собирается её выпивать — но голод и слабость делают своё. Женя с жадностью глотает сладкую горячую кровь и спохватывается лишь тогда, когда уже нельзя просто запечатать ранки и уйти: он выпил слишком много. Девушка умрёт от кровопотери. Можно добить её, можно оставить умирать, или… Женя выбирает рискованное «или», проводит языком по тонкой девичьей шее, запечатывая раны, чтобы выиграть время, — а после, стараясь держаться в тени и то и дело обжигаясь солнцем, тащит девушку в дом на Миллионной.

Это самый отчаянный забег в Жениной жизни. Он рискует страшно наследить, а то и просто не добежать. Но недавно выпитая кровь бодрит, придаёт сил, и у Жени всё получается. Он петляет, выбирая самые глухие дворы, которые только может найти, часто прячется как можно глубже в тень, ему удаётся запорошить глаза немногочисленным встречным прохожим, отвлечь их своей магией, несмотря на мешающий солнечный свет. И ожоги заживают быстро, и, добравшись наконец до дома, Женя более-менее цел и вполне дееспособен. Девушке хуже, её время стремительно заканчивается. Женя почти рычит на Мишу, который пытается именно сейчас загородить дорогу и задавать бесконечные вопросы. Уже в квартире он опускает девушку на кровать, прокусывает себе запястье и подносит его к посеревшим губам.

Она пьёт послушно, в конце даже жадно — это внушает надежду. Женя гладит свернувшуюся клубком девушку по волосам, по дрожащим плечам и снова и снова обещает ей, что с ней всё будет хорошо.

Он уже и забыл, как это — так переживать за кого-то бесконечно хрупкого.

Миша терпеливо ждёт за дверью.

— Объяснись, — требует он. И Женя объясняется, рассказывает, как всё было.

— Она, по сути, спасла меня. Не думаю, что смог бы сбежать без её вмешательства. Я не мог её бросить, — заканчивает он скомканно и виновато. — Она бы умерла. Мы ведь не убиваем! У меня не было другого выхода! Конечно, в первую очередь, мне не следовало настолько её выпивать, но после того, как я уже это сделал… другого выхода не было.

Миша смотрит холодно — но без злости, без гнева, это уже радует.

— Она будет твоей ответственностью. Раз ты решил её создать — тебе ею и заниматься, — твёрдо говорит он. — Я не буду мешать, раз уж ты в это вляпался, но и не жди, что я буду возиться с твоим созданием вместо тебя.

— Спасибо, — искренне благодарит Женя. Он знает, что Миша зачастую делает больше, чем обещает, и когда он говорит, что не будет мешать — это значит, что и на помощь можно рассчитывать, если не наглеть. — Я возьму ответственность. Не переживай. Тебе не придётся тратить время. — Он делает небольшую паузу, потом всё-таки уточняет: — Как ты себя чувствуешь? Всё в порядке?

— Более-менее. Пока существую, — сдержанно отвечает Миша. Женя принимает это за знак, что ничего не ухудшилось из-за переделки, в которую они попали ночью. Вслед ему Миша негромко добавляет: — Я рад, что ты вернулся. — Женя, в свою очередь, рад это слышать. Ему важно сохранить хорошие отношения с Мишей: Миша — единственная константа в его узком круге вечности.

Он иррационально надеется, что обращённая им девушка станет второй константой, хотя и понимает, что поводов для этого у неё, насильно вырванной из мира живых, будет немного.

Обращение идёт медленно, плохо и тяжело. Женя часто заглядывает к девушке, проверяет, как она — а она всё так же бьётся в тяжёлой лихорадке, похожей на агонию, тихо стонет. И пытается царапать себя ногтями, словно для того, чтобы выбраться из собственной кожи — в такие моменты Женя держит её за руки, не позволяя поранить себя, и зачем-то уговаривает её терпеть, хотя она его очевидно не слышит.