Часть 12 (1/2)

Утро десятого сентября встречает Джехёна солнцем. Погода сейчас переменчива, так что мужчина не придаёт этому значения. Он садится на своей кровати и тянется, когда замечает краем глаза постороннее присутствие.

Чон резко оборачивается и видит улыбающегося Сычена.

<Привет, Чон Джехён! >

Джехён уже не боится. Он ждал именно сегодня чего-то подобного. Поэтому падает обратно в сбитое одеяло и отдаётся целиком своей иллюзии: проводит пальцами по золотистой щеке омеги, целует нос того, тянется к губам. Только Дун, как всегда, отворачивается:

<От тебя воняет, фу>

— Я приведу себя в порядок, а ты?

Альфа встаёт с кровати и оборачивается уже в дверях. Сычен пропал из постели. Зато появился в коридоре, уже одетым и расчесанным, громыхая пачкой сигарет:

<Я раскурю для нас>

Они делали так каждое утро. Все годы совместной жизни.

Чон выходит из душа и идёт на балкон, где находит уже подожженую сигарету и вторую, вставленную в выемку.

[Ему всё-таки хочется сделать пометку об играх с огнём и своим сознанием, поставить сюда камеру видеонаблюдения, чтобы наверняка.]

Но мысли отвлекает смех Дуна, что слышится с кухни:

<Чон Джехён, твоя турка покушается на меня? Иди сюда скорее, вари мне кофе! >

— Зачем тебе кофе? — Джехён входит на кухню и оглядывает одетого в обычный спортивный костюм своего жениха.

Все те же складочки и дырка от сигареты на бедре. Сычен всё тот же. Также запрыгивает на стол, скрещивает щиколотки, весело болтая ногами в ожидании завтрака.

<Ты не варил мне кофе>

Рука, которой альфа стряхивал воду с турки замирает. Он никогда, в самом деле, никогда не варил кофе для Дуна. Более того, насколько он помнит, тот больше любил пить по утрам чай, изредка прибегая к пакетикам «3в1» только чтобы составить ему компанию.

Пить с утра кофе — это привычка Джемина.

Жар ударяет по щекам. Глаза наполняются солёным. Джехён оборачивается через плечо к самому любимому омеге, пытаясь найти что-то новое в том.

Картинка старая, пластинка неожиданно новая. Чон бы хотел обратить на это внимание своей галлюцинации, но только вот, не сделает ли сам себе хуже?

Сычен всё равно исчезает из квартиры, когда мужчина моргает. Альфа осматривает пустое пространство и находит только свою чашку для кофе на столе. Он бежит на балкон и видит две сигареты: одна потушена, а вторая всё также тлеет в выемке. Её-то Джехён и давит пальцами, после чего возвращается на кухню и всё же пьёт свой утренний кофе.

/

Джехён стоит перед могильной плитой и уже больше часа ждёт Сычена. Его изменчивый в своем настроении омега не приходит.

Чон судорожно выдыхает и набирает старшего брата своего жениха. Они редко созваниваются. Семья Дун и без того не очень одобряла поведение младшего сына, его увлечения, а жених-иностранец едва не привёл к скандалу.

Только Кун поддержал их отношения. Он тогда ждал своего второго ребенка, а потому был ангельски добр. И даже потом нашёл в себе силы поговорить с родителями и разрешить похороны не в родном Китае, а тут, куда сердце Сычена рвалось все эти годы.

— А, да? Джехён-ди? — корейский у Куна корявый, но вполне понятный, хотя Джехён напоминает, что знает китайский и готов идти навстречу.

— Кун-гэ, как твои дела? Как дела у племянников? — Чон улыбается и бросает взгляд на возникшего рядом Сычена.

Одет омега в широкие джинсы и бело-красный бомбер, с кепкой на голове, как обычно одевался на их долгие прогулки по выходным. Дун слушает внимательно каждое слово своего старшего брата. Он задаёт вопросы о здоровье, о втором ребенке, о племяннике-пятиклашке.

— Джехён-ди, ты сейчас рядом с ним, да? — спрашивает Кун.

И Джехён едва не порывается протянуть трубку, сказать ставшему после брака Цяню: «Сейчас передам ему», но вовремя сдерживается.

— Да. Я рядом.

— Уйди оттуда, — на выдохе, вымотанно.

— Почему?

— Я не знаю, как тебе объяснить это, — мужчина резко переходит на китайский, — Мне пару дней назад снилось, как Сычен падает в пропасть, а ты протягиваешь ему руку. Держишь его. В конце падаешь следом.

В животе образуется вакуум. Альфа готов поспорить, что слышит биение своего сердца в ушах.