44. Гордость и предубеждение (2/2)

— Переживёшь, — сердито бросила Ханджи, пытаясь отогреть дыханием заледеневшие пальцы. Начало весны в этом году выдалось на редкость холодным и ветреным.

Пройдя в гостиную под прожигающие взгляды Аккермана, пара его друзей на секунду замерла на пороге. Пыль, разбросанные вещи, использованные тарелки на журнальном столике, грязь. Они точно не ошиблись домом? Даже будучи при смерти и совсем обессилен, Леви никогда не допустил бы такого беспорядка. Плохо, это очень плохо.

— Может, объяснишь, наконец, что у вас произошло? — потребовал Эрвин, по-хозяйски усевшись в кресле. — Почему Эрен вдруг чуть ли не умоляет меня перевести его в Стохес? И почему ты сначала просишь, чтобы я без вопросов подписал его заявление, а теперь ведёшь себя, как депрессивный подросток?

— С какого хера я должен что-то объяснять? — Аккерман зло сверкнул глазами, скрестил руки на груди и, подперев стену, застыл в самой упрямой позе.

— С того, что мы вообще-то волнуемся за тебя и, похоже, не зря. Что это за бардак? — спросила женщина, будто отчитывая его, и, принюхавшись, помахала рукой, чтобы отогнать от себя то, что учуяла. — И что за запах? Ты курил?

— Курил, и что? — Леви поднял на неё равнодушный взгляд, в котором читалось: «Ну и что ты мне сделаешь? Отшлёпаешь ремнём по заднице?».

— Ты же бросил после... — Смит вовремя прикусил себе язык, едва не сболтнув лишнего, — после гонок.

Их общий друг Фарлан яростно пытался отучить Аккермана от этой мерзкой привычки, но тот только фыркал и отмахивался от него. Однако после аварии Леви резко завязал с курением, лишь однажды пояснив своё решение коротким: «Он бы этого не хотел». Теперь он снова взялся за старое, и для Ханджи с Эрвином это был даже не звоночек, а настоящий набат. Аккерман никогда не идёт на поводу у своих слабостей, избавляясь от них благодаря железной воле. Только, похоже, его последняя зеленоглазая слабость оказалась сильнее всех прочих и даже сильнее самого Леви.

— Как бросил, так и начал, — буркнул мужчина, игнорируя обеспокоенные взгляды.

— Леви, что ты сделал? — в тихом голосе Ханджи послышались настороженность и тревога.

— Подстригся. Не нравится? — оскалился Аккерман, с раздражением понимая, какой ответ от него хотят услышать.

Заметив злую насмешку, Зое резко вдохнула и сжала кулаки.

— Почему Эрен уехал? — прикрикнула она, теряя терпение.

— Потому что я прогнал его, — маска равнодушия дала трещину, и Леви тоже повысил голос.

— Зачем? — осторожно спросил молчавший до сего момента Эрвин.

Ханджи едва не застонала в голос, когда, услышав Смита, Аккерман инстинктивно вновь закрылся внутри себя за семью замками.

— Затем, чтобы ты спросил меня об этом, — проворчал Леви, пытаясь напустить жути недоброй, кривой усмешкой.

Зое обречённо выдохнула, в очередной раз подумав, что не нужно было брать с собой Эрвина. Они, конечно, с Леви хорошие друзья, но мелкий упрямец никогда не позволит Смиту увидеть, как ему на самом деле плохо. Показать свои истинные чувства он мог только Ханджи или Эрену. Многозначительно указав Эрвину взглядом на окно, женщина лишь закатила глаза, когда получила в ответ непонимание и растерянность. Мужчины и правда не понимают никаких намёков.

— Эрвин, — чуть более ласково, чем обычно, обратилась Зое, — будь добр, поезжай, купи нам кофе. У Аккермана его точно нет, а я с утра выпить не успела. Голова не варит.

Женщина слегка помассировала пальцами висок, будто пытаясь прогнать невидимый туман из головы. Смит понимающе кивнул и, проходя мимо Ханджи, тихо шепнул ей на ухо: «Позвони потом». Зое готова была взять свои слова обратно, Эрвин абсолютно точно понял, что от него сейчас требовалось — уехать отсюда и не мешать.

Когда за мужчиной хлопнула дверь, Леви невесело усмехнулся, явно не оценив спектакль.

— Артисты хреновы, — пробормотал он и, неохотно оторвавшись от стены, поплёлся на кухню.

— Других не завезли, — Ханджи последовала за ним, с удивлением обнаружив, что Аккерман делает для неё кофе.

Видимо, банка осталась от Эрена, потому как Леви в жизни бы не купил напиток, который не пьёт сам.

— Может, хотя бы теперь ты расскажешь, что у вас произошло? — аккуратно, стараясь лишний раз не давить, спросила Зое, присаживаясь за стол.

— Я выгнал его, — ответил мужчина, повернувшись к ней спиной.

— Это я уже поняла, — слегка раздражённо бросила Ханджи, когда расслышала в голосе друга смешок. — Вижу ты собой доволен.

У женщины даже зачесались руки от желания врезать упрямому придурку, которого называет другом, но усталый вздох и тихий голос вмиг остудили её пыл.

— Мне плохо без него. Так плохо, что повеситься охота. Хочу, чтобы он вернулся, — неожиданно признался Леви, в душе ненавидя себя за эти слова.

Ханджи вдруг поняла, что в том смешке сквозило отнюдь не веселье, а отчаяние. Какой же он всё-таки идиот.

— Так сделай что-нибудь, пока не поздно. Я уверена, ему тоже плохо, — запальчиво начала убеждать подруга. — Забудь ты свою гордость, позвони ему, извинись, скажи, что любишь...

— Нет, — упрямо и безапелляционно отрезал мужчина. — Я не для того разыгрывал из себя последнюю сволочь, чтобы через месяц приползти к нему обратно.

— Знаешь, я вообще не понимаю, зачем ты это сделал.

— А ты зачем Моблита отшивала? — Аккерман вдруг резко повернулся, с упрёком уставившись на подругу. — Сколько раз он перед тобой на коленях ползал, помнишь? Что ты мне говорила? Что ему будет лучше без тебя, поэтому не смей мне читать нотации.

— Нет, посмею, — Зое тоже умела быть очень упрямой. — Знаешь, почему? Потому что каждый раз, отказывая ему, я ошибалась, понятно? — даже Леви заметил, что эта откровенность далась Ханджи совсем не просто. — Моблит смог обо всём забыть, кажется. Сможет ли Эрен, я не знаю. Поэтому, пока ещё не поздно, позвони ему.

— Нет. Я никогда бы не простил себя, если бы не отпустил его, — Аккерман обхватил себя руками, будто пытался согреться, хотя в доме было очень тепло. — Мне нечего ему предложить. Не хочу, чтобы он пожалел, что остался со мной.

Ханджи вслушивалась в сочащиеся болью слова, едва удерживала себя от того, чтобы с досады хлопнуть ладонью по лицу. Он так убеждён в своей правоте.

— Поэтому ты выбрал за него, — скептически вскинув бровь, подытожила Зое. — Леви, «выгнать» и «отпустить» — это не одно и то же, ты ведь в курсе? — Аккерман в ответ только фыркнул и отвернулся, нахмурив тонкие брови. — Если любит, то он будет жалеть лишь о том, что вы расстались. А он тебя любит. Понятия не имею почему, но любит.

— Чья бы корова мычала, — парировал мужчина, намекая, что и сама Ханджи тот ещё «подарочек».

— Вот именно, послушай человека, который уже не раз совершал эту ошибку. Дай ты ему самому решить, чего он хочет.

— Поздно, — Аккерман упрямо покачал головой, — я не сдержал обещание, он меня уже не простит.

— Ну почему ты такой дурак? — Зое едва не разлила кофе, всплеснув руками. — Ты же до конца жизни будешь жалеть о том, что сделал.

— Зато, возможно, Эрен жалеть не будет.

— Очень в этом сомневаюсь, — не согласилась с Леви подруга, уверенная, что мальчик уже сейчас жалеет об этом разрыве.

— Да брось, он бы всё равно меня бросил, — губы Аккермана дрогнули в жутковатой ухмылке, а в глазах мелькнула некая обречённость, заставившая Ханджи насторожиться.

— Почему?

— Потому что все меня бросают, — хмыкнул Леви, уставившись взглядом в никуда. — Отец ещё до рождения, мать, дядя, Изабель, Фарлан. Я никому не нужен.

Женщина лишь сжала зубы, услышав подобное заявление. Столько лет прошло, а Аккерман внутри всё такой же неуверенный, одинокий и ранимый, хоть снаружи и оброс стальной броней. Да, пожалуй, после всего, что с ним уже произошло, Леви имеет право бояться с кем-то сблизиться. Но ведь он смог побороть этот страх, смог подпустить к себе Йегера, и всё было прекрасно, как вдруг он снова включил параноика.

Зое не знала наверняка, давал ли Эрен повод для подобной перемены, но, в конце концов, ведь Аккерман уже взрослый мужик, чёрт возьми. Сколько можно бояться, тем более когда бояться уже было нечего? «Ох, мистер Аккерман, посоветовала бы вам обратиться к психологу, но ведь он же сбежит от вас с воплями». Ханджи отставила чашку и медленно поднялась из-за стола. Хватит, она сыта по горло.

— Выходит, нас с Эрвином ты в расчёт не берёшь? Знаешь, это даже обидно, — Зое улыбнулась, но как-то совсем не весело. — Леви, вместо того чтобы ковыряться в прошлом, лучше бы огляделся вокруг. Да, ты много потерял, но обрёл ещё больше, неужели не видишь? Разве раньше ты кого-нибудь так любил? — чем больше она говорила, тем больше распалялась и повышала голос, отчитывая друга, как маленького ребенка. — Тебе бы зубами вцепиться в него и держаться изо всех сил, а ты просто струсил и пытаешься прикрыть это благородством. Честное слово, Аккерман, я думала, ты умнее.

Не дожидаясь реакции от не удостоившего её даже взглядом Леви, Ханджи развернулась на пятках и быстрым шагом покинула кухню. А пару минут спустя хлопнула входная дверь, сообщая, что в доме, кроме Аккермана и кота, снова больше никого нет. Мужчина не спеша подошёл к подоконнику и, вынув сигарету из пачки, прикурил, вдыхая горький табачный дым всей грудью. Курить ему никогда не нравилось, но почему-то от этой дряни становилось легче.

Леви не хотел разговаривать с Ханджи, потому что знал, что этим всё и закончится. Он знал, что ему не понравится всё, что она скажет, потому что всё это будет правдой. Той самой правдой, которую он скрывал даже от самого себя. Чёртова очкастая. Да что она понимает?

Впрочем, как оказалось, понимает она куда больше самого Аккермана. Он действительно желал Эрену счастья, но теперь вынужден был признать, что им двигали не только благородные порывы. Пара слов, брошенные на эмоциях не со зла, засели в его голове, отравляя мысли медленным ядом. Он с трудом смог поверить, что Эрен любит его, а после так легко убедил себя, что это лишь увлеченность. Что всё это неправда. Что парень такой же, как все остальные, и в конечном итоге уйдёт, разбив едва склеенное сердце.

Но правда ли Эрен давал ему серьёзный повод для подобных мыслей? Постепенно, шаг за шагом они шли навстречу друг другу, притирались, учились доверять, делить одну крышу и одну постель. Эрен был моложе и намного гибче, Леви же всё давалось труднее, особенно доверие. Столько времени было потрачено, чтобы построить хрупкий, но уютный мирок для двоих, и так легко оказалось его разрушить. Хватило одной неуверенной мысли, и всё пошло трещинами, рушась и осыпаясь прямо на глазах.

Аккерман был уверен, что поступил правильно, избавив и парня, и себя от ещё бо́льшей боли в будущем, но на деле вышло не так, как он представлял. Всё чаще закрадывались мысли, что вместо разумного решения он совершил ужасную ошибку, о которой, как и сказала Ханджи, будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Что ж, если так, то поделом ему. Время назад, увы, не отмотать, и разбитую вазу не склеить.

Если бы Эрен не уехал так быстро, а продолжал работать с ним в одном офисе, то, возможно, всё сложилось бы иначе. Даже если бы Йегер не пожелал идти ему навстречу, через месяц-другой сообразив, что совершил ошибку и что не может без парня, Леви бы сам приполз к нему на коленях, сведя на нет все усилия. Конечно, если говорить об Аккермане, то ни о каких «коленях» и «приполз» речи не шло, но для такого как он признать свои ошибки и первым пойти на примирение — уже немалый подвиг.

И ради Эрена он бы это сделал, и всё опять бы вернулось на круги своя, заведя их в тот же самый тупик, из которого нет выхода. Хорошо, что он уехал. С глаз долой — из сердца вон. Боже, какая чушь. Так мог сказать только тот, кто никогда и никого не любил. Так мог сказать Леви до того, как навсегда пропал в невозможной зелени русалочьих глаз.

Сначала он порадовался, когда обнаружил, что парень забрал абсолютно все вещи, не оставив о себе ни одного напоминания. А спустя пару недель сидел, уткнувшись лицом в одну единственную забытую футболку. Как, наверное, жалко он выглядел со стороны, но в тот момент ему было на это плевать. А чуть позже, перебирая свои вещи, Леви обнаружил ещё одну вещь, от которой болезненно сдавило сердце.

«Это тебе. Под глаза» — так сказал Эрен, вручая найденную им перламутрово-серую жемчужину. Разве у него такие глаза? Леви они всегда казались до скучного обычными и невзрачными. Только сопляк мог разглядеть в них нечто особенное, то, чего там никогда не было, но появилось, потому что Эрен этого хотел. Аккерман думал, что изменил его, и даже не заметил, как изменился сам. Ему хотелось быть таким, каким его видел парень.

Чёрт. Каким же надо быть кретином, чтобы оттолкнуть от себя искренне любящего человека? Теперь, когда изменить что-то уже невозможно, Леви наконец это понял. Понял, как несправедливо обошёлся с ним, отчего на душе скребло и выло день ото дня всё сильнее. А по ночам становилось ещё хуже.

Сколько бы Леви не стирал простыни, от них всё равно пахло Эреном, даже те, которые он купил уже после его ухода. Сон превратился в тревожную дремоту или не шёл вовсе. А когда ему всё же удавалось заснуть, становилось совсем плохо, ведь во сне он всегда видел Эрена. Он снова был рядом, его руки надёжно и крепко обнимали, волосы всё так же пахли цитрусом и солнцем. Он возвращался домой и говорил, что больше не уйдёт; каждый раз целовал так, как ещё никогда не целовал, и снова шептал, что любит его и ни за что не отпустит.

Леви просыпался, чётко ощущая влажный поцелуй во впадинке над ключицей и прикосновение тёплых пальцев на щеке. Каждый раз ему казалось, что вот сейчас он откроет глаза и снова увидит его, но Эрен всегда успевал исчезнуть, вновь оставляя его одного. Чёртова зеленоглазая отрава.

Мужчина понимал, что сам прогнал его, но он и не думал, что жить без парня станет настолько невыносимо. Куда бы он ни смотрел, видел вокруг себя лишь пустоту. Так было и до того, как появился Эрен, но теперь эта пустота казалась звенящей, абсолютной и оглушающей. И где бы Леви не находился, он везде чувствовал себя одиноким. Даже находясь в толпе, ему казалось, что он стоит посреди пустыни. Даже любимая работа не давала забыться, как это бывало прежде, потому что и там всё напоминало о парне.

Он успел проникнуть буквально в каждую клеточку тела, и теперь, чтобы его забыть, пришлось бы вырвать сердце и содрать с себя кожу, и то вряд ли бы это помогло. Всё, чего Леви теперь хотел — чтобы Эрен вернулся и хотя бы попытался простить его. Он готов сделать что угодно, чтобы Эрен простил его. Если нужно сказать, что Леви не прав и ужасно поступил, он бы сказал. Если нужно извиниться, он извинился бы сколько угодно раз. Если нужно сказать, что он не может без него, он бы сказал. Если нужно сказать, что он любит его... Чёрт, нет. Этого он всё равно бы ему сказать не смог.

Леви всё ещё не мог переступить эту грань, трусливо оставляя место для шага назад. Недостаточно отдать половину и ждать в ответ всего. Если хочешь, чтобы человек полностью принадлежал тебе, будь готов отдать всего себя взамен. Придётся пожертвовать всем, что есть, включая сердце, и ни о какой гордости не может быть и речи. В этом смысле Эрен оказался куда смелее и искреннее, чем Аккерман.

Окончательно изведя себя подобными мыслями, в какой-то момент Леви понял, что устал сожалеть о том, что не может изменить. Не век же теперь убиваться, в самом деле. Он ведь далеко не первый, кто по собственной глупости потерял любовь и, увы, точно не последний. Нужно вновь налаживать жизнь, которую хочет он или нет, но нужно жить дальше. Он ведь ещё не умер.

Постепенно, день ото дня, Леви привыкал к тому, что снова вынужден делить крышу некогда уютного дома только с котом. Боль и горечь медленно уходили куда-то вглубь, неторопливо блекнув и притупляясь. Время лечит — ерунда. Время не умеет лечить, оно может только неумолимо идти вперёд, топча под ногами всё, что люди считают нерушимым. От боли нельзя избавиться, с ней можно только научиться жить и, в конце концов, к ней привыкнуть. Вот и Леви смог свыкнуться с ней.

Он никогда бы не подумал, что на четвёртом десятке ему всё ещё кто-то будет способен разбить сердце и что он так долго и тяжело будет изживать эту боль. Но, в конце концов, он смог всё пережить и идти дальше, пока вся их история не показалась всего лишь очередным обманчиво сладким сном. Куда проще было бы забыть парня, но Леви вдруг понял, что скорее умрёт, чем выбросит его из памяти, нарочно навсегда сохранив место в сердце для того единственного, которого любил.