44. Гордость и предубеждение (1/2)

Тишину между стоящими рядом людьми нарушала беспрерывная беготня пассажиров, следующие одно за одним объявления, разносившиеся эхом по всему терминалу, шум взлетающих самолётов, но Жану всё равно казалось, будто они стоят в вакууме. Чувство неловкости и беспомощности не покидало его с того дня, как около трёх недель назад Эрен, ни живой, ни мертвый, появился на пороге его квартиры и бесцветным голосом попросил: «Можно я поживу у тебя?».

После поступления в магистратуру Кирштайн решил, что в общаге жить уже несолидно, да и надоело порядком, поэтому снял небольшую квартиру недалеко от универа. Он надеялся, что если Микаса когда-нибудь решит навестить брата, то сможет остановиться у него, только не ожидал, что вместо девушки снова получит в соседи её брата, причём в весьма неживом состоянии. Жан пытался расспросить, что у них с Леви случилось, но парень удостоил его лишь кратким: «У нас с ним всё». Кто бы сказал Кирштайну, что он будет искренне расстроен этой новостью, фыркнул бы ему в лицо. Только сейчас ему было как-то совсем не до шуток.

Какие бы события ни происходили, они с Йегером всегда могли поделиться всем друг с другом. Но сейчас Эрен закрылся в себе, стал мрачным, молчаливым, безразличным ко всему, будто это и не он вовсе. Жан видел, что внутри него кипит буря, которую тот пытается усмирить, но никак не может. Парня начинало пугать то, с каким остервенением Йегер завязывал шнурки, стягивал волосы, затягивал галстук, будто пытался затянуть на шее петлю. То ли он хотел понять, чувствует ли всё ещё что-нибудь, то ли пытался заглушить душевную боль физической, но смотреть на это становилось жутко.

Первый проблеск среди непроглядных туч, нависших над Йегером, мелькнул неделю назад, когда парень, придя с работы, сказал, что все вопросы по переводу улажены. Он буквально вздохнул с облегчением, когда подтвердился его переезд в другой город. И дело вовсе не в новой должности, прибавке к зарплате, новых впечатлениях. Жан понимал, что Эрен просто хочет сбежать оттуда, где может в любой момент встретиться с ним. И, похоже, под эту категорию в понимании Йегера попадал не только деловой центр, но и весь Митрас.

Жан не знал, правильно ли поступает его друг, но глядя на то, как при мыслях о переезде тучи над ним немного рассеивались, решил, что так действительно будет лучше. И всё же его мысли продолжали бередить сомнения.

— Эрен, ты уверен, что правильно делаешь? — наконец спросил Жан то, что вертелось у него на языке последние несколько дней.

Возможно, стоило вытрясти ответы из Йегера несколько раньше, а не за час до вылета. Но как из него что-то трясти, если он выглядит так, будто достаточно один раз дунуть, чтобы душа вылетела из тела?

— Если честно, Жан, я уже вообще ни в чём не уверен, — бесцветным голосом отозвался Эрен, также глядя затуманенным взглядом в огромное панорамное окно. — Но оставаться здесь не хочу.

— Слушай, не порол бы ты горячку. Не первый же раз вы ссоритесь, а? — блондин не смог скрыть в голосе нотку надежды.

Ведь если всё не так уж плохо, то друг, возможно, не уедет жить в другой город, а помирившись со своей половиной, вновь станет прежним — живым и весёлым.

— Ты прав, не первый, а последний, — взгляд парня упёрся в собственные, лежащие на перилах руки и застыл, будто он слишком глубоко задумался.

— Да брось, ты же любишь его, — отчего-то совсем тихо заговорил Кирштайн, будто речь шла о чьем-то секрете. — На тебе лица нет с тех пор, как ты приехал тогда ночью и за три недели ни разу не улыбнулся. Тебе хреново без него.

— Жан, ты даже не представляешь, как мне хреново, — ответил Эрен, впервые с той ночи заговорив о своих чувствах.

— Так, может, ну её, эту гордость? Позвонил бы ему.

— Нет, это ничего не изменит, — парень покачал головой, едва ли не усмехнувшись тому, как, по мнению друга, всё было просто. — Я ему не нужен.

— Знаешь, я, может, не очень умный, но точно не слепой. Он тебя тоже любит, я же видел... — робкую надежду переубедить Йегера сдуло, словно пух одуванчика порывом ветра, когда тот не дал Кирштайну договорить.

— Жан, не надо, — парень сжимал челюсти и хмурился, будто внутри его съедала нестерпимая боль. — Иногда одной только любви бывает недостаточно.

Кирштайн открыл было рот, чтобы возразить, но глядя на непривычно серое лицо друга, его понурые плечи, понял, что никакие слова сейчас не помогут. Может быть, им обоим нужно немного времени? Так ведь бывает: расходятся, а потом снова сходятся, понимая, что не могут друг без друга. Эрен вот точно из этой серии. Ему уже хватило этих нескольких недель без Леви, чтобы заскучать и захотеть всё вернуть. Упиралось всё только в его упрямство, и тут уж ничего не попишешь. Главное, чтобы сейчас от тоски не загнулся, и хотя бы в этом Жан в состоянии ему помочь. Блондин внезапно ощутил себя отчасти виноватым в их размолвке, хоть и весьма косвенно.

— Ты прости меня, ладно? — парень потупил взгляд, делая вид, что рассматривает свои ботинки. Никогда он не любил извиняться. — Я не поддержал тебя, когда было нужно. Тошно от этого.

— Забудь. Всё будет нормально, Жан, не парься, — Йегер попытался улыбнуться, но вышло до того вымученно, что лучше бы он этого не делал.

— Может, всё-таки не будешь торопиться с переездом? У тебя ещё универ.

Эрен же не настолько импульсивный, чтобы из-за расставания, хоть и болезненного, бросать учебу?

— Закончу как-нибудь, — шатен равнодушно пожал плечами. — Буду иногда прилетать, сдавать задания. Хорошо, что лететь всего чуть больше часа.

Жан немного нахмурился и почесал затылок. Йегер говорил так, будто уже думал о том, как будет доучиваться. Хороший знак. Заметив задумчивое выражение на лице друга, Эрен слегка пихнул его локтем, отвлекая от дум и очередных попыток уговорить его остаться.

— Поверь, будет лучше, если я уеду, — непонятно, кого больше он хотел убедить — Жана или себя. — Улажу все формальности на работе, найду какое-нибудь жилье, на следующих выходных вернусь, заберу машину и остальные вещи.

Блондин задумчиво кивнул заранее оговорённому плану, но внезапно решил внести в него свои коррективы.

— Я поеду с тобой, — Эрен так удивился, что даже поднял на него глаза, впервые за весь разговор. — В дороге веселее, с вещами помогу и вообще обустроиться. С работой сейчас всё равно тухло, так что поживу там первое время, а потом вернусь.

Жан знал, что Йегер и сам со всем справиться, но вдруг понял, что просто не может оставить его сейчас одного. Наверное, если бы Кирштайну было также хреново, он бы хотел, чтобы кто-нибудь был рядом, тем более лучший друг.

— Спасибо, Жан, — тихо произнёс Эрен, не пытаясь отговорить друга от этой идеи, и блондин понял, что оказался абсолютно прав. Как бы Йегер ни держался, сейчас ему как никогда нужна поддержка.

— Ты ведь понимаешь, что будешь по нему скучать? — со стороны Жана это была вовсе не издёвка, а последняя попытка подтолкнуть друга к тому, с кем он был счастлив.

— Я уже по нему скучаю, — еле слышно ответил Эрен, ощутив, как внутри всё снова сжалось в тугой узел.

Заставив себя проглотить ком, вставший поперёк горла, парень выпрямил спину и расправил плечи.

— Скоро уже посадка, поезжай, а то в пробку попадёшь, — парень взглянул на друга, надеясь, что тот не сочтёт, будто его выпроваживают.

— Ладно, — немного поколебавшись, согласился Жан и обнял Йегера, хлопнув его пару раз по спине. — Напиши, как прилетишь.

— Хорошо.

— Давай, Смертник, — Кирштайн хлопнул друга по плечу и, на секунду засомневавшись, стоит ли ему остаться подольше, всё же направился к выходу, ещё раз махнув рукой на прощание.

Когда широкая спина Жана скрылась за поворотом, плечи Эрена снова опустились, а взгляд затуманился. Хоть друг и пытался помочь, но по ощущениям Йегера он не давил, а просто танцевал на самой больной мозоли. Парень знал, что рано или поздно придётся поговорить, и всё же по наивности решил, что сможет избежать упоминания о том, что сдавливало грудь стальными тисками и не давало нормально дышать.

Нет, Эрен не умрёт без него, но боль, которую он причинил, останется с ним очень надолго, возможно, навсегда. Запустив пальцы во внутренний карман парки, Йегер извлёк небольшой прямоугольник из плотной бумаги. С фотографии, изображённый крупным планом, на него смотрел лихой парень примерно его возраста. Блестящие на солнце чёрные пряди, немного свисающие на глаза, острый, упрямый подбородок, лежащие на руле мотоцикла перекрещенные руки, затянутые в чёрную кожу с тёмно-зелёными вставками, цепкий, пронзительный взгляд с серебряным отливом. Это была любимая фотография Эрена.

Он нашёл её под шкафом в гардеробной, когда впервые после переезда занимался уборкой. Видимо, она вылетела из общего конверта, когда парень уронил коробку с его личными вещами. Йегер сначала хотел вернуть находку хозяину, но, поддавшись соблазну, спрятал у себя и с того самого дня в тайне бережно хранил.

Эрен привычным жестом прошёлся пальцами по глянцевой поверхности, сделал глубокий вдох и, зажмурившись, схватился двумя руками, чтобы разорвать пополам. Уголки смялись, зажатые в ладонях, по середине появился залом, сверху по линии сгиба поползла трещина. Ещё одно усилие, и с дурацкой карточкой будет покончено. Он почти уговорил себя, что сможет это сделать, но в последний момент пальцы разжались сами собой и принялись трепетно разглаживать помятое фото. Разве он может порвать своё собственное сердце? Осторожно отряхнув изображение от невидимой пыли, Эрен бережно убрал его обратно в карман и поспешил к своему выходу, когда объявили начало посадки.

Возможно, сбежать в другой город — это не лучшее решение всех проблем, но другого Йегер просто не знал. Что ещё остаётся делать, когда прежняя жизнь лежала в руинах, покрываясь пылью, и построить что-то заново из разбитых кирпичей уже невозможно? Эрен не пытался обмануть себя, полагая, что с переездом у него начнётся совершенно новая жизнь. Нельзя сбежать от себя, сменив одно место на другое. Но на новом, чистом месте проще попытаться что-нибудь построить, чем бесконечно разгребать завалы из того, что осталось от некогда целостной и счастливой жизни.

Йегер сам виноват, что упустил момент, когда всё начало рушиться. Хотя вряд ли бы он смог что-то сделать. Если этот упрямец что-нибудь втемяшивал себе в голову — всё, кончено. Проще научить лягушку танцевать «Лебединое озеро», чем переубедить его в чём-то. Он оказался даже более упрямым, чем Эрен. Ведь Йегеру не хватило упрямства даже отстоять их отношения. А, впрочем, какой был в этом смысл, если за него уже всё решили и даже не хотели слушать?

Возможно, Эрен бы попытался ещё побороться за него, если бы ему не показалось, что он говорит с отцом. Всё та же абсолютная уверенность в своей правоте и полное отсутствие понимания и уважения. Именно этот упрямец научил Эрена ценить и уважать самого себя, а потому на подобное отношение парень уже был не согласен. Именно потому, что его мнение ни во что не ставили, Йегер разорвал все контакты с отцом. И пусть ему было в тысячу раз больнее, с упрямцем пришлось поступить так же.

В ушах то и дело эхом звучали его слова, обрушившие небо над головой парня: «Я не люблю тебя, уходи». Эрен знал, что это враньё, и оттого боль казалась ещё острее. Если бы он не любил, то не отпустил бы его, оставив при себе, как диковинную зверюшку. Вот только самого Йегера он забыл спросить. Как всегда, решил всё сам, полностью пренебрегая доверием и почитанием парня. Но почему? Ведь раньше он таким не был.

Эрен помнил его внимательным и заботливым, понимающим и нежным, пусть даже ни один эпитет не дотягивал до общепринятого смысла. Быть может, порой он проявлял чувства странно и неумело, но оттого они были для парня ещё ценнее. Вот только все старания пошли прахом. Зачем Эрену человек, который совершенно его не ценит и не разделяет стремлений, даже если этот человек горячо любим?

Несмотря ни на что, парень всё равно продолжал любить его. Только теперь это была уже не пылкая юношеская любовь, а потрёпанная болью и временем глубокая привязанность. Эрен не сомневался в том, что никогда уже не сможет от неё избавиться полностью. Со временем вместе с болью она осядет на самое дно в сердце и останется там лежать неподъёмным камнем, не давая какой-либо другой любви проникнуть так же глубоко. Йегер злился, понимая, что больше никого так не полюбит. Этот упрямый осёл просто избавился от него, а парень всё равно не мог разорвать ту крепкую нить, что привязала их друг к другу.

Первым делом Эрен хотел повесить в своей новой, ещё несуществующей квартире грушу, назвать её его именем и колотить каждый день, до тех пор, пока не заноют мышцы. А потом обнимать её, раз за разом прокручивая в голове их последний разговор, и думать, что же он должен был сделать, чтобы не допустить такого исхода.

Рука машинально метнулась к внутреннему карману с помятой фотографией внутри. Хорошо, что он не знает, что Эрен украл его фото, иначе потребовал бы вернуть. Как бы парень ни хотел избавиться от боли и от того, что о ней напоминает, подумав теперь, что мог лишиться фотографии, он ощутил на мгновение сковавший всё тело страх. Может, Йегер скрытый мазохист, иначе почему его так и тянет снова взглянуть на того, кто так жестоко поступил с ним?

Так или иначе парень решил, что не будет пускать сопли и раскисать из-за расставания. Разве что на выходных, дома, за закрытыми дверями, чтобы никто не видел, как ему плохо. Остальное же время он посвятит возможности наладить жизнь в новом городе. Пускай будет сложно совсем одному, но это даже на пользу, ведь тогда не будет времени думать о том, о ком лучше поскорее забыть. Может, когда-нибудь и удастся его забыть, хотя бы отчасти. С глаз долой — из сердца вон. Так ведь говорят?

К железным воротам небольшого, но уютного дома неспешно подполз чёрный внушительных размеров джип, скребя шипами по мокрому асфальту. Из машины вышли двое: высокий светловолосый мужчина в дорогом пальто и среднего роста шатенка в очках. Подойдя к калитке, женщина по-хозяйски открыла её собственным ключом, и пара проникла во двор. Со входной дверью в дом нарушительница покоя хотела проделать то же самое, но даже спустя три положенных оборота ключа в скважине дверь не открылась.

— Изнутри заперся, — бросив взгляд на своего спутника, заключила женщина.

Блондин сильнее нахмурил густые брови и, подойдя ближе, совсем не вежливо стал колотить по двери немаленьким кулаком.

— Аккерман, открывай, мы знаем, что ты дома, — пробасил он на всю округу, продолжая стучать по железной поверхности.

Прошло несколько минут, но никакой реакции от окопавшегося в доме хозяина не последовало.

— Я сейчас дверь выломаю, открывай! — гаркнул блондин и сделал шаг назад, когда по ту сторону наконец послышалось копошение.

— Выломаешь — новую купишь, — из-за приоткрывшейся двери раздался знакомый раздражённой тон и показалось недовольное бледное лицо. — Чего разорался?

— Аккерман, ты вообще охренел? — кажется, Эрвин никогда так на него ещё не злился. — На работу не являешься, так хотя бы на звонки отвечай!

— Вот именно! — вклинилась Ханджи, эмоционально размахивая руками. — Почему у тебя отключён телефон? Я уже раз двести пыталась позвонить!

— Он затем и отключён, чтобы не дозвонилась, — безразлично фыркнул мужчина, не впечатлённый праведным гневом друзей.

— Леви, давай уже завязывай со своей депрессией, сколько можно киснуть? — блондин досадливо развёл руки, искренне не понимая, как железный Аккерман мог так легко сломаться. — Когда ты выйдешь на работу?

— Эрвин, да подожди ты со своей работой! — Зое больно пихнула его локтем за такую бестактность.

— Он уехал? — не обратив внимания на подругу, спросил Леви, обращаясь к Смиту.

— Ещё неделю назад, — ответил тот, сообразив, о ком идёт речь.

— Значит, в понедельник выйду. Это всё?

Узкий проём, в котором помещалось только бледное лицо, начал становится ещё у́же, и Эрвину пришлось просунуть ногу, чтобы Аккерман не захлопнул дверь перед их носами.

— Нет, не всё, — упрямо буркнул блондин и поежился, стоя на промозглом мартовском ветру. — Может, впустишь нас в дом?

— Пожалуй, нет, — если бы не ботинок Смита, дверь захлопнулась бы в ту же секунду.

— Так-то ты со старыми друзьями? — слегка обиженно отозвался Эрвин и, не дожидаясь, когда их соизволят впустить, ввалился в дом.

— Я вас не приглашал, — шипел хозяин жилища, глядя на непрошенных гостей.