Первая выпивка (1/2)
Джона не был любителем выпить. Да и из всей компании настоящим алкоголиком можно было назвать Адама, а после него Цезаря. Адама потому что он постоянно перебарщивал с этим, а перебарщивал до такой степени, что даже мог превратиться в тряпку или начать творить любые непотребства. На Торреса же… Алкоголь не влиял от слова вообще. Он продолжал вести себя, как обычно. А может в своем нормальном состояние он просто всегда пьян? По крайней мере, он просто начинал чаще кокетничать с Марком, от чего тот тут же пропадал из вида, стараясь не выдать свое смущение, которое хлестало водопадом повсюду и это можно было прочувствовать даже будучи далеко-далеко от них двоих!
В любом случае, расслабиться в Новый Год — это то, что надо всем. Буквально пару месяцев назад началась учеба, злодеи немного поутихли, а значит, что можно наконец-то отложить любые задачи, погрузиться в прострацию и наслаждаться отдыхом. Чем прямо сейчас все они и занимаются. По крайне мере Джона с Адамом. Цезарь сказал, что у него будет дома вечеринка и ему придется там присутствовать, а Марк не мог оставить его там одного. Поэтому новый год придется провести в компании друг друга. Печально и грустно, зато следующий год они обязательно встретят вместе! <s>Не встретят.</s>
До нового года оставалось четыре часа. Уже достаточно поздно. Будем честны, первое января никто не отмечал, кроме семей Мюррея, Маршалла и Торреса. А Хитклифф и подавно о празднике не стал, но спасибо путешествующему везде Цезарю, который обо всем расскажет и все покажет.
Наверное, поэтому Марк обратил внимание на него. Постоянные подколы, неприятные для него, на самом деле, были очень обидными. По крайней мере для него. Ведь Марк сам по себе был достаточно… Хрупким ребенком. И от того был интересен Торресу. Изучить его с обоих сторон, рассмотреть и понять, почему же он такой невероятно особенный… Так много желаний трепетало в сердце, когда он просто рассматривал эти бледные щеки и родинки.
Но Цезарь не давал себе поблажек. Он всем своим видом пытался показать, что Хитклифф ему не безразличен, на что тот лишь смущался и пропадал из виду. Даже в школе. Неудивительно, что ему досталась такая способность. И, наверное, именно это был тем, что привлекало. То, что он такой недоступный.
Смущение просто не позволяло Торресу быть достаточно близко к Марку. А очень жаль. Он бы хотел быть ближе, чем просто друг или возлюбленный. Нет, нет, ему хотелось… Чего-то большего. Какого-то контроля над сломленным разумом. Защитить этого ребенка. А ребенку хотелось просто почувствовать себя в безопасности. Но рядом с таким человеком, как Торрес, это было просто невозможно. Невообразимо сложно.
И даже сейчас, стоя напротив окна с пресным шампанским в руке, сжимая бокал, Торрес не мог подойти к Марку, который спокойно втыкал в свой телефон. Крики, шум, гул, гам, просто все вместе взятое сводило с ума того.
Он не мог привести себя и свои чувства в порядок. Но он привел Хитклиффа сюда, чтобы тот напился в стельку и тогда Цезарь осуществил бы свой корыстный план, в надежде получить в ответ больше, чем просто признание. Нет, нет, не секс. Это его не интересует, но он будет не против, если такое вдруг случится. Он хотел получить в ответ полностью Марка, со всеми его потрохами, со всей его ненавистью к этому мерзкому миру. Поэтому он желал большего.
Рука аккуратно укладывается на плечо друга через диван, Торрес брезгливо отставляет бокал, привлекая внимание Хитклиффа к себе, будто бы это могло что-то поменять в его неуверенности. Он выглядит чересчур невинно и наивно.
Такой забавный. Вот бы прямо сейчас публично его вытрахать прямо на этом диване и сломать психику до конца. Но нет. Он не хочет этого. Точнее, хочет, но не так получить. Не путем убийства личности и самомнения Марка. Сначала он заставит его себя полюбить, а потом уже поможет возненавидеть всех. Сделать своей марионеткой. Попытается, по крайней мере.
— Что-то не так? — Хитклифф взглянул на Цезаря, словно тот и впрямь может рассказать, что его беспокоит все гребанное время, но это не так. Второй лишь улыбнулся и присел рядом, подхватив в свободную руку полный бокал тяжелого алкоголя и протянув его младшему.
— А что-то может быть так? — опять эти идиотские и непонятные Марку выражения. Он нехотя принимает напиток, подхватывая его в руку и отворачивая голову, будто так он сможет спрятать то, что на самом деле отпил.
— Ты много выпил? Может, мы потом отпразднуем этот…
— Новый год.
— Да… Давай мы его потом отпразднуем все вместе, — Марк неуверенно сводит брови к переносице, после чего отворачивается и для вида пьет алкоголь. Вот же противная мерзость. Зато она доставляет какого-то особого шарма. Этот сладковатый привкус, который витает в комнате… Забавно, — Ты что-то хотел?
— Просто в этой огромной толпе так шумно… — тихо проговаривает Торрес, специально четко произнося каждое слово, чтобы тот был полностью уверен, что он трезв, но язвительный румянец на бледных, как мел, щеках выдает его с потрохами, — Давай дождемся часа ночи вместе в моей комнате.
Это предложение звучит подозрительно, но Хитклифф не нашел отговорок, чтобы возразить. Возвращаться домой он не намерен, так что это единственный способ немного отпустить всю ту давящую атмосферу псевдо-уюта.
— Я не против, — ничего опасного произойти не должно. Тем более, шанс того, что сам Марк просто отрубится с каждым выпитым глотком все повышается и повышается, однако ни того, ни другого это не волнует. Оба знают, что в конечном итоге они просто уснут вместе.
Гул за спиной медленно стихает, когда дверь в огромную комнату захлопывается, оставляя в провонявшей алкоголем комнате их вдвоем. Марк только сейчас понимает, что соглашаться на подобное — это его огромная ошибка.
По крайней мере, он осознает это лишь спустя пару минут, когда перед глазами густая муть, алкоголь действует чертовски хорошо, до такой жути ощутимо, что даже сдавливающие пальцы Торреса на запястьях больше не ощущаются. Перед глазами лишь кривой силуэт друга, который сильно сжимает пропадающие руки. Так странно. Он будто кайф словил и прямо сейчас ловит глюки от эйфории. Руки Цезаря мягкие, такие любящие. Они так близко. Его лицо, что медленно приближается, от чего сердцебиение тут же начинает учащаться, словно серотонин в голову ударил, — вот-вот сердечки из глаз полетят — оглушил, обуял. С ума свел.
Холодные губы накрыли губы Марка, который тут же поджались к друг другу, не давая ему пропуск внутрь рта, лишь удивленно и мутно рассматривая Торреса. Сердце бешено стучит, надвигающаяся эйфория становится столь невероятной и трепетной, что сердце с громким стуком затмевает любые другие звуки.
Скользкий, но в тот же момент приятный и любимый язык пролезает в рот. У Марка нет сил сопротивляться, поэтому он поддается. Уставший взгляд спокойно рассматривает каждую морщинку, появившуюся на темной и загорелой коже Торреса, который всем своим видом пытался показать, что ему все равно, и он ничуть не нервничает. Нервничает. Еще как.