Часть 3 (1/2)

Штольман не мог больше тянуть паузу:

— Да вот, слова подбираю…

— Верно, Вы и не думали, что нам в Твери удастся напасть на затонский след.

— Не то что бы не думал…

— Будет Вам, господин Штольман. Для меня самого было удивительно, что Измайлов ездил в Затонск из-за такого, можно сказать, малозначительного человека.

Яков мысленно вдохнул и выдохнул, сердце снова стало биться. Он понял, что Левенталь вел речь не о нем. Для маленького Затонска начальник сыскного отделения полиции не был незначительным человеком. Он был значимой фигурой.

— Кого Вы имеете в виду?

— Лавочника Петра Терентьева, — Левенталь медленно продолжил путь по узкой тенистой улице, Штольман догнал его. — У Измайлова нашли копию полицейского протокола о том, как он учинил драку с тверским дворянином Зацепиным в доме терпимости Мадам Флери. Когда громилы выкинули их на улицу, они продолжили потасовку прямо у борделя. Сцепились как два кобеля из-за сучки. Городовой задержал обоих и препроводил в участок. Зацепина потом отпустили, как говорится, с Богом. А Терентьева определили в кутузку и назначили ему штраф.

— И из-за чего была драка?

— Так из-за сучки и была. То есть мамзель Жужу, по желтому билету Устиньи Жуковой.

— И чем этот случай мог заинтересовать Измайлова? Ну подрались мужчины из-за публичной девицы, так это не убийство, к примеру, — высказал свое мнение затонский следователь.

— У меня возник тот же вопрос, дело-то ведь, так сказать, житейское. Хотя для борделя Мадам Флери, то есть Фроловой, нетипичное. Дом терпимости не из дешевых, с хорошей репутацией — ну, какая может быть у заведения такого рода. Если что и происходит, то за закрытыми дверями. Я и отправился к Мадам Флери за подробностями.

Она рассказала, что Терентьев бывал в ее заведении каждый раз, когда приезжал в Тверь, вот уже как года три-четыре. И как только там появилась мадемуазель Жужу, воспылал к ней страстью и больше не брал никаких других девиц. Ни в чем дурном замечен не был, в жестокости, например, как бывает. И наклонности у него самые что ни на есть обычные, никаких особых пристрастий. А что простоват, без изысканных манер, так и среди господ такие попадаются. В тот раз Терентьев как всегда наведался в любимое место. Другой поклонник прелестей Жужу Зацепин уже собирался подняться с ней наверх. Но Терентьев начал настаивать, чтобы тот уступил ему свидание, так как он приехал издалека, мол, местные господа могут заходить хоть каждый день, а ему такая удача выпадает раз в месяц. И ждать он не может, поскольку на пароход нельзя опаздывать. Мол, войдите в положение, господин хороший. Зацепин спокойно ответил, что кто первым пришел, того Жужу первого и примет. Извольте за услаждением в порядке очереди. Терентьев стал заводиться, Зацепин в долгу не остался. Заявил, что если тот не угомонится, он Жужу на всю ночь возьмет, и тогда он вообще останется с носом. Терентьева это задело, он полез на Зацепина с кулаками и разбил ему нос, тот тоже оказался не из робких, завязалась драка. Громилы вышвырнули обоих буянов на улицу, чтобы они приличную мебель и пианино в щепки не разнесли да другого гостя и девиц случайно не покалечили. Мужчины мутузили друг друга почем зря, кидались оскорблениями и угрозами, а Терентьев перемежал их с площадной бранью. На драку прибежал городовой. Обоих забрали в участок. Туда же приказали следовать для дачи показаний Мадам Фроловой и конторскому служащему Столбову, знакомому Терентьева. В участке всех допросили и записали показания. Зацепина отпустили. Терентьеву как зачинщику драки и любителю нецензурной брани определили наказание. Терентьев возмущался, что другому спустили, так он из дворян, местный, еще, поди, и со связями, а на него, торгового человека из маленького городка, всех собак навесили.

И вот за это я, господин Штольман, и ухватился, чтобы далее вести дознание. Спросил у Мадам, откуда ей известно про его недовольство, присутствовала ли она при этом. Она ответила, что слышала это своими собственными ушами, Терентьев выкрикивал это, когда его уводили в камеру. Она же бросила ему в след, что он более нежелателен в ее заведении.

Я поинтеровался, знает ли она или мадемуазель Жукова про Терентьева что-то помимо его коммерции, но ее ответ был отрицательным. Терентьев не любил говорить о себе. О том, что он лавочник из городка, откуда родом Столбов, они узнали от последнего, когда он его привел. Его лучше и расспросить о приятеле. Столбов — счетовод на текстильной фабрике. Где он живет, можно узнать в трактире неподалеку от фабрики, он туда, по его словам, частенько захаживает.

— И Вы направились к Столбову?

— Так точно, — подтвердил Левенталь. — Прямиком в трактир. Там и нашел его, немного под мухой. Столбов был удивлен и напуган, что по его душу объявился офицер жандармерии. Я пояснил, что пришел касательно Терентьева, и он заверил меня, что готов всячески помочь жандармам, однако не представлет, какой интерес у них мог быть к Петру. Разумеется я не сказал об Измайлове. Сказал, что при задержании Терентьев был недоволен действиями полиции, и сейчас мы проверяем ситуации, когда высказывались претензии властям. Не являются ли они теми случаями, когда за словами могут последовать действия. Поэтому и собираем сведения о людях, попавших в поле зрения. Столбов побожился, что готов сообщить о Петре Терентьева все, начиная рождением и крещением и заканчивая последними событиями его жизни.

Среди ненужных подробностей обнаружились занимательные факты. Лавка, которая сейчас вроде как Терентьева, на самом деле все еще принадлежит его тестю. Тот уже в весьма преклонном возрасте, и в свое время, при отсутствии сыновей, передал дела в ней зятю, мужу второй дочери, которая нашла суженого в Затонске, а не в Сосновске, как старшая. Старик очень строгого нрава, для него семья — это, как говорится, святое. Никаких измен зятя своей дочери он бы не потерпел, выгнал бы взашей и поставил бы заправлять лавкой племянника, сына сестры. А уж если бы старик узнал, что он еще и из-за девки продажной подрался, приказал бы отдубасить его так, что ему больше нечем было бы похоти своей потворствовать, благо как мужчина его дочери он не так сильно уже и нужен — у нее и так пятеро детей от него имеется. Опасаясь тестя, Петр после свадьбы в Затонске любовниц не имел и в доме терпимости не бывал. Но выход нашел — потакал страстям в Твери. Завести любовницу, на которую нужно изрядно тратиться, он себе позволить не мог, а вот редкие визиты в веселые заведения, это да. Терентьев как-то посетовал, что там, куда он обычно ходит, цены сносные, но девки неопрятные, мол, он женат все же. Вот Столбов и взял его в бордель, куда сам изредка захаживал. Цены на развлечения там, конечно, выше, но и девицы не шалашовки какие, а те, кто господ умеют по высшему разряду обслужить. Терентьев побывал там один раз и решил никуда более не ходить. Однако, такое заведение было ему не особо по карману. Но он придумал, как сделать, чтобы у него появились лишние деньги. При покупке товаров у одного купца стал договариваться, чтобы в счетах цены ставили чуть выше, а разницу, за исключением небольшой мзды, прикарманивать. И это единственные прегрешения Терентьева, о которых знал Столбов. О недовольстве властями Терентьев выкрикивал от злости и точно не стал бы ничего предпринимать против них.

Но об этом он, Столбов, уже говорил господину, который каким-то образом узнал о том случае и справлялся, поступили ли в полиции с Терентьевым несправедливо, так тот считал, или же он из тех, кто хает власти по любому поводу. Столбов ответил, что задержали Терентьева за дело, не нужно было начинать ссору, если кто-то ранее подпортил ему день — в сделке, ради которой он приезжал, что-то пошло не так. Но его выкрики не следовало принимать всерьез, так как он разошелся из-за того, что боялся, как бы слухи об его аресте не дошли до тестя, который и есть настоящий хозяин лавки. Это бы грозило ему самыми плачевными последствиями.

— То есть, пытаясь оградить своего приятеля от преследования по политическим мотивам, о чем намекал Измайлов, Столбов выложил ему тайну Терентьева, которая послужила поводом для шантажа?

— Да.

— Умно придумано, ничего не скажешь. А взялся Измайлов за Терентьева, поскольку думал, что у него есть средства, раз он посещает недешевый бордель… — сделал вывод Штольман.

— Да, лавки-то они тоже разные бывают — и лавчонка, и дело солидное, весьма прибыльное. А в Затонск он приезжал во время ярмарки, чтобы затеряться среди приезжих и, не привлекая к себе внимания, оценить, сколько можно требовать с Терентьева за молчание.

— Согласен, неместного человека бы заметили, а в толпе прибывших на ярмарку — он был одним из многих.

Яков Платонович решил не заострять внимание Левенталя на том, что для того, чтобы посмотреть, какая у Терентьева лавка и каков мог быть с него навар, не обязательно было останавливаться в гостинице, с лихвой хватило бы времени и до следующего поезда или парохода.

— А в этот раз он сошел в Затонске, так он был по пути — из Москвы в Тверь. Почему бы не воспользоваться этим для очередного побора.

— Неплохо было бы, господин следователь, заглянуть к Терентьеву. Поговорить с ним, так сказать, по душам. Насчет того, что его связывало с убиенным Измайловым. Не он ли руку, точнее клинок к нему приложил. Платить-то за свои тайны мало кто хочет, а уж допустить, чтобы они были обнародованы, и подавно…

— Подполковник, но в деле же есть показания нескольких свидетелей, что тот, кто ранил Измайлова — пассажир из поезда.

— Но Терентьев-то об этом не знает, — усмехнулся Левенталь. — Да и можно повернуть так, что он подозревается в том, что заплатил кому-то, чтобы тот припугнул Измайлова, он и согласился.

— Господин с серебряным портсигаром, в приличном костюме? — хмыкнул Яков Платонович. — О чем Вы, господин подполковник? Это же не шантрапа… кто за рубль решится ножичком кого пощекотать…

— Повторюсь, Терентьев об этом вряд ли знает. Если что и слышал, так что люди не насочиняют, да даже в газете не напишут… Так как насчет визита в лавку?

— Ну если Вы настаиваете… — Штольман не мог высказаться против намерений жандармского офицера, даже если они, на его взгляд, не имели смысла.

— Настаиваю. А у Вас, господин начальник сыска, Терентьев ничем не отметился?

— Нет, я его даже не знаю. И в лавке его никогда не бывал. Правда, его недавно упоминал лавочник Потапов, как возможного вредителя. У Потапова в лавке кто-то испортил кофе, который он продавал в приличные дома, и кроме Терентьева, с которым у него произошла ссора, он никого не подозревал. Потом выяснилось, что кофе испоганил его племянник, скажем так, по большой глупости.

— И из-за чего была ссора? — поинтересовался Левенталь.

— Потапов сказал, что они с Терентьевым вместе закупили товары у купца, который продавал склад в соседнем уезде. А потом Потапов увидел, что в лавке Терентьева появились те же товары, но с заграничными ярлыками. И Потапов пригрозил ему, что если он не перестанет дурить покупателей, то сообщит об этом в полицию. Вот Потапов и подумал, что в отместку Терентьев испортил ему кофе, который после обжарки был оставлен на время без присмотра в складских комнатах, куда можно было пробраться незаметно. Но Терентьев оказался ни при чем.

— Ни при чем относительно порчи кофе, а вот другого… Вы проводили дознание насчет тех заграничных этикеток?

— Нет. Не до того было, — честно сказал начальник сыска. — Первостепенной задачей было расследование смерти неизвестного. Кроме того, мой помощник повредил ногу. Будучи на службе, он находился только в участке, еще ему было разрешено какое-то время оставаться дома. Иначе бы я, скорее всего, поручил ему проверить, имело ли место то, о чем сообщил Потапов.

— Господин следователь, пожалуй, это и к лучшему. Внезапность может оказаться очень кстати для того, чтобы раскрутить этого прощелыгу. Не думал, что в Затонске может обнаружиться еще что-то полезное для нашей жандармерии. Не зря я сюда приехал, ох не зря! Прямо как чувствовал, что нужно самому отправляться! Яков Платонович, ну удружили Вы мне! — расплылся в улыбке подполковник.

— Да чем же? — Яков Платонович не представлял, чем был так обрадован жандарм.

— Ярлыками, этикетками, разумеется! Это хвост, потянув за который, можно такое на свет вытащить!

— Какое значение поддельные ярлыки могут иметь для жандармерии? Это мошенничество чистой воды.

— Не скажите, господин Штольман, — покачал львиной головой Левенталь. — Этикетки-то ведь явно не у вас в Затонске печатали.

— Нет, а то бы, думаю, рано или поздно об этом весь городок знал.

— Вот видите. Скорее всего, заказывали там, где далеко не одна типография. В Москве бы цену повыше заломили, а вот Тверь, полагаю, как раз бы подошла. А раз в той типографии промышляют печатью фальшивок — заграничные ярлыки ведь определенно не для честной коммерции были заказаны, как знать, что еще в ней печатают незаконное. Возможно, прокламации. Я склоняюсь к тому, что это может быть именно та типография, где печатались листовки, на которые собирал деньги студент. Кто-то из печатников был пособником смутьянов и вносил свой вклад в их дело — в обход хозяина, по-тихому брал заказы и часть материалов использовал для печати прокламаций. Бумага-то и типографская краска с неба не падают. Ну так что, господин начальник сыскного отделения, наведаемся к Терентьеву? Теперь-то уж, полагаю, Вы согласитесь, что у меня есть настоящий, а не надуманный повод для этого.

— Отчего же не наведаться? Вот только Ваши унтеры у доктора Милца Вас ожидают…

— Ничего, подождут. Мы из полицейских кого-нибудь возьмем. Надо же будет его в участок препроводить в любом случае. По делу о мошенничестве. Или Вы это так оставить хотите?

— Разумеется, нет. Дело будет заведено, — твердо сказал начальник сыскного отделения.

— Ну и славно! Предполагаю, это и есть тот дом, в котором никто сейчас не живет? — Левенталь показал на старый дом с закрытыми ставнями и скамьей около калитки.

— Именно тот.

— Давайте присядем.

— Вы устали?

— Я — нет. Но, думаю, лучше присесть.

Оба сели на некрашенную сероватую от времени деревянную лавку, которая была достаточно большой, чтобы они не задевали друг друга. Лев Евгеньевич повернулся у Штольману:

— Яков Платонович, пока мы наедине, я хотел бы сказать Вам кое-что, что касается Вас. В бумагах Измайлова было упомянуто Ваше имя.

После этих слов подполковника у Якова снова замерло сердце. Скорее всего, как он и предполагал, жандармы нашли неуничтоженные черновики, где Измайлов тренировался писать его адрес разными почерками… А Павел не смог сообщить ему об этом. Или не знал? Жандармы могли обнаружить бумаги и после его отьезда.

Яков поправил манжет на левом рукаве, собрался с духом и спросил:

— Эти бумаги нашли при Ливене?

— Странный Вы вопрос задали, господин Штольман. Я бы сначала поинтересовался, что это за бумаги. Или Вы знаете?

— Нет, — Штольман не обманул Левенталя. Он не знал, он мог только предполагать. — Я считал, Вы сами мне скажете. Или это тайна…

— Нет, не тайна. Но сначала я отвечу на Ваш вопрос. Их, как и пару других, нашли в архиве суда. После быстрого осмотра помещения я оставил там штабс-ротмистра, весьма сообразительного и дотошного офицера. Он и нашел их, когда князь должен был отъезжать на курьерском поезде в Петербург. Еле успели вручить их кондуктору почтового вагона, чтобы он передал их князю Ливену.

Значит, к Павлу бумаги попали перед самым отправлением, когда он уже не имел возможности послать телеграмму из Твери… А потом он решил, что, пожалуй, уже не было смысла сообщать ему об этом, так как Левенталь ранним утром прибудет в Затонск… И положился на порядочность подполковника…

— Ваш штабс-ротмистр действительно дотошний. Сколько ему пришлось перелопатить.

— Я сказал, не только дотошный, но и сообразителный. Он нашел их в папках архивных дел. Вот Вы бы как стали искать?

Штольман, не задумываясь, ответил:

— Произвел бы тщательный осмотр полок с папками, отметил или отложил те из старых дел, на которых было меньше всего пыли, так как это было показателем того, что их недавно брали в руки. Затем сверил со списком тех дел, которые были затребованы в последнее время. И в первую очередь начал изучать те, которых в этом списке не было.

— И мой офицер поступил так же. Из трех папок он получил богатый улов. Между страниц архивных дел были вложены другие документы, в том числе копии листов из уголовных дел, не имевших касательства к тверским делам.

Яков Платонович не ожидал подобного.

— Копии уголовных дел? — переспросил он.

— Не целых дел, отдельных страниц. То, где было Ваше имя, было о векселях с поддельной подписью.

Бывший чиновник по особым поручениям хорошо помнил то дело, дело, которое ему не позволили расследовать до конца.

— У меня это дело забрали.

— Полагаю, забрали потому, что Вы подобрались слишком близко к истине. Непозволительно близко…

— Да, в общем, так и было… Я подозревал в причастности к этому преступлению члена одной из высопоставленных семей… Как только я доложил об этом вышестоящему начальству, оно приказало мне положить дело на их стол. Больше я его не видел…