Часть 2 (1/2)

Штольман и подполковник Левенталь немного отошли от участка и свернули на узкую улицу, на которой почти не было прохожих.

— Тихая улочка?

— Да. В основном жилые дома, нет столько людей, как на тех, где лавки и конторы, где помимо людей, кто в них следует по делу, еще и праздно шатающиеся. А здесь мало кто нас может услышать. Вы же, господин подполковник, хотели поговорить.

— Хотел.

Лев Евгеньевич не стал ходить вокруг да около, а, бросив как бы невзначай взгляд на трость Штольмана, спросил:

— Яков Платонович, кем Вам приходится князь Ливен?

— Дядей, — Якову не было смысла скрывать родство от жандармского офицера, тем более того, кто подмечал детали и сразу же делал выводы.

— У вас схожие фамильные черты, не только внешние, но и внутренние. Вы оба ревностно относитесь к своей службе, обстоятельные, знающие свое дело офицеры. С Его Сиятельством я имел честь познакомиться вчера, когда меня вызвали на службу. Никогда не думал, что мне представится возможность пересечься с фигурой такого ранга. Занимает столь высокое положение, но в нем никакого высокомерия по отношению к офицерам из провинции. Исключительный человек, изумительный! — с чувством изрек подполковник Левенталь.

— О да, изумительный. Он умеет изумлять, — казалось, серьезно ответил Яков. Сарказм в его фразе мог заметить разве что сам Ливен.

— Излагает Его Сиятельство четко, ясно, а то некоторые чины так разольются мыслью по древу, что и собрать ее с него нет никакой возможности. Или же, наоборот, как говорится, ни бэ, ни мэ. А у подполковника Ливена все по полочкам разложено. Он все, что считал нужным, сам рассказал, а то ведь порой дадут дело, и разбирайся как хочешь, и вопроса лишнего задать не смей. А то сочтут за дурачину, на чужом месте штаны протирающего. А он сразу сказал, что если нужны какие-то уточнения, чтоб спрашивали без стеснения. Я задал вопрос и тут же получил ответ, краткий, но емкий. Всем бы такое начальство, и дела бы гораздо быстрее продвигались. А Вам я только посочувствовать могу… да и себе в какой-то мере тоже.

Яков Платонович понял, что намек Левенталя был на Затонского полицмейстера, по его мнению, не блиставшего ни умом, ни даром слова. И на его собственного начальника, у которого тоже, видимо, были свои изъяны, порой не способствовавшие плодотворной работе. И ничего не ответил.

— Я представляю, что Вы не расположены к задушевной беседе с офицером жандармерии. И все же, может, Вы смогли бы счесть возможным вести взаимополезный разговор.

— Взаимополезный? — Штольман не смог сдержать усмешки. — Ну с моей стороны полезность Вам как бы сама собой должна подразумеваться. А вот Ваша мне…

— Ну у Вас же, несомненно, есть вопросы. Думаю, я смогу дать ответы хотя бы на некоторые из них. Итак, прошу Вас.

Яков Платонович решил начать с того, что касалось самого Левенталя:

— Господин подполковник, каким образом получилось, что в Затонск поехали именно Вы?

— А кого еще было отправить? Не идиота Дуборубова же, которого все за глаза называют Дуболомом. Наломает тут дубов, то есть дров. Про таких говорят «сила есть, ума не надо». А в нашем случае как раз ум надобен. И деликатность. Дело ведь довольно непростое.

— То есть Вы сами вызвались?

— Нет, мне была оказана честь стать командиром нашего маленького отряда.

— Честь, значит, оказана… — чуть заметно хмыкнул Штольман. — Вы же, насколько я понимаю, помощник начальника губернского жандармского управления, хоть полицмейстер этого и не упомянул.

— Полицмейстер запамятовал, должно быть. От переизбытка чувств-с, — ухмыльнулся в рыжие усы Левенталь. — И что Вас смутило в моих словах?

— Вы при таком чине и должности, и отправляться в уездный город по подобному делу…

— Когда Вас отмечает Заместитель начальника охраны Императора и предлагает возглавить такую миссию, оказывает вам доверие, то это, без сомнения, честь. Это для Вас князь Ливен — родственник, а для меня — фигура, занимающая особое положение при Государе. Поэтому я рад служить, оказывая содействие в этом деле.

— Служить бы рад… — произнес вслух Яков то, что было у него на уме. И прикусил язык — в самом прямом смысле.

Левенталь не разозлился, как это могло бы быть. Он лишь с укоризной посмотрел на Штольмана, словно тот не ведал, что говорил:

— Князь Ливен абсолютно точно не из тех персон, кто желал бы, чтобы ему прислуживали. Попытался один из наших обер-офицеров не от большого ума заискивать перед ним, так Его Сиятельство тут же его на место поставил, сказал, что прибыл по важному делу, и у него нет ни малейшего желания слушать подобострастные речи, и в любом случае лучше лебезить и лить елей в уши собственного начальства, нежели заезжего, от этого проку больше.

— Как, однако, Павел Александрович его… припечатал.

— Вам ли удивляться, Яков Платонович. Думаю, Вы сами попадали на острый язык Его Сиятельства.

— Да, бывало, — признал Яков, подумав, что у Ливена язык острый, а у него самого сейчас припухший.

— Господин коллежский советник, Вы не против, если мы сбавим шаг? Мне, например, некуда особо спешить, тело из мертвецкой никуда не убежит.

— Как Вам будет угодно, — Штольман пошел медленнее. Торопиться, и правда, причины не было. Разве что побыстрее избавиться от общества жандармского подполковника.

— Я полагаю, что нам много что есть обсудить.

— Опасаетесь, что если бы мы шли быстро, нам бы могло не хватить на это времени?

— Ну Затонск не Тверь, расстояния все же покороче… Хотя при необходимости мы, вероятно, могли бы остановиться где-нибудь… в укромном месте.

— Могли бы. Мы будем проходить мимо пустующего дома, его хозяин умер, а наследники еще не заехали. Около него есть лавка. Если Вы пожелаете…

— Посмотрим… Но в любом случае, благодарю за предложенный вариант… Как мне представляется, господин Штольман, Вам хотелось бы знать, занимаемся ли мы делом Измайлова потому, что для этого имеются веские основания, или же поскольку относительно его поступило распоряжение свыше, — подполковник сделал рукой в перчатке движение вверх.

Поступило распоряжение свыше — как нейтрально выразился Левенталь. Да подполковник Ливен со своими особыми полномочиями, скорее всего, попросту отдал приказ начальнику губернского жандармского управления. А тот своим подчиненным. Вот только зачем Левенталю знать его мнение? Пел осанну подполковнику Ливену, чтобы усыпить его бдительность, а теперь задал в лоб неудобный вопрос, чтобы подловить его?

Штольман, чуть нахмурившись, посмотрел на жандарма:

— Господин подполковник, я не в праве обсуждать подобные темы. И мне странно слышать подобное от Вас.

— Да бросьте, господин коллежский советник. Я ведь понимаю, что Вы уязвлены тем, что дело у Вас забрали. Я бы чувствовал то же самое. Но одно, когда для этого есть серьезные причины, и другое… когда кому-то вздумалось…

— Насколько я знаю Павла Александровича, он принимает взвешенные решения, основываясь на анализе имеющихся в его распоряжении данных.

Лев Евгеньевич покачал головой:

— Как Вы осторожны в выражениях, Яков Платонович. Ну прямо как Ваш дядюшка. Хотя я ответил бы примерно также.

Яков Платонович снова промолчал.

— Его Сиятельство просил меня приватно ознакомить Вас с нашими достижениями по этому делу.

— Простите, что Вы сказали? — переспросил Штольман, не ожидавший услышать таких слов от офицера жандармерии.

— Я сказал, что подполковник Ливен просил меня довести до Вашего сведения то, что нам удалось выяснить. Так вот, был произведен тщательный обыск у Измайлова дома и первичный на месте службы, благо, было воскресенье, и в архиве никого не было. Естественно, архив — место, где без труда среди одних бумаг можно спрятать другие, и потребуется время, чтобы перелопатить такую кипу документов. Но дома уже было обнаружено кое-что прелюбопытное. Помните вырезки из газет, которые Вы приложили к делу?

— Да, — кивнул Яков Платонович.

— В одной заметок речь шла о Тверском купце Савве Елисеева, открывшем контору и склады в Москве. Припоминаете?

— Припоминаю, но без имени того купца. И что в этой заметке такого примечательного?

— Несколько лет назад двоюродный брат Елисеева Трофим Расторгуев напару еще с одним ушлым купчиком решили нажиться на противозаконной сделке по покупке имущества у начальства одного гарнизона.

— Уж не ржевского ли? — спросил Штольман, увидев совпадение с известным ему событием.

— Его Сиятельство задал этот же вопрос, как только я упомянул этот случай. Да, именно ржевского. Как запахло жареным, Расторгуев мигом переписал все, что относилось к торговым делам, за исключением одной лавчонки, на своего родственника Савву Васильевича. Потом якобы подаренное имущество было продано, частично на эти деньги Елисеев и расширился, сначала в Твери, а затем и в Москве. Как Вам такой расклад?

— Пока не вижу ничего, что могло бы заинтересовать жандармерию.

— Я как раз подхожу к этому. Один из сыновей осужденного, Никита, которого дядька Елисеев забрал к себе в Тверь, до такой степени обозлился на власти за то, что его папашу оправили в места, куда Макар телят не гонял, что позволял себе крамольные высказывания. Из-за них и привлек наше внимание. Он свел знакомство с исключенным из Московского университета студентом Панкратовым, за которым мы приглядывали ввиду его неблагонадежности.

— И за что был исключен?

— Любитель пофилософствовать на тему угнетенных, сирых и убогих. Поагитировать за их права. Идейный балабол с пылкими речами. Видимо, этим Расторгуева и подкупил. У Расторгуева вдруг изредка стали появляться деньги, и он не только спускал их на кабаки и девок из борделей, но и делился ими с велеречивым Панкратовым, подозревавшимся в передаче их своим товарищам, вроде как, для печати прокламаций, но определенно не у нас в Твери.

Естественно, возник вопрос, где Расторгуев брал деньги. Дядька его прижимист, даже жалование ему положил незавидное. Так что точно не у него, а из другого источника. Мы предположили, что это мог быть ротмистр в отставке Каверин, которого подозревали в соучастии в продаже полкового имущества, и который совершенно не из того круга людей, где вращался Никитка Расторгуев. Но когда мы решили заняться этим плотнее, Каверин уехал из Твери в неизвестном направлении. И примерно с того времени Расторгуев перестал сорить деньгами и якшаться с Панкратовым, видимо, в отсутствии средств интерес к нему у студентика пропал. Ну и как Вам такие новости? — спросил Левенталь, пристально глядя на Штольмана.

— Впечатляют, — честно ответил Яков Платонович. — Вы уже знаете, где Каверин обитает сейчас?

— Да, Его Сиятельство, в чье поле зрения недавно попал Каверин, сообщил, где он проживает — в Колпино. Он также полагает, что мы были правы насчет того, что Каверин снабжал деньгами Расторгуева.

Штольман отметил, что Левенталь использовал слово «полагает». Осмотрительный Ливен ничего не утверждал, он лишь высказал соображение.