Часть 1 (1/2)

Штольман вошел в управление, и дежурный тотчас доложил ему, что его хотел видеть полицмейстер.

— Преступление новое, убийство? Так что ж раньше за мной не послали?

— Не могу знать, Ваше Высокблагродие!

Трегубов сидел за столом, ничего не делая, словно поджидал его, и задал вопрос с места в карьер:

— Яков Платонович, князь уехал?

— Уехал.

— Это точно? — с сомнением посмотрел Николай Васильевич на племянника Ливена.

— Точнее не бывает. Мы с Анной Викторовной проводили Павла Александровича до пристани и подождали, пока баржа не отчалит.

— Баржа?! Его Сиятельство на барже до Твери добираться изволили? Яков Платонович, Вы часом ничего не перепутали? — Трегубов одарил Штольмана таким взглядом, будто тот был умалишенным.

— Нет. Он предпочел такой вариант. Баржа уже была на пристани, и он ей воспользовался, чтобы не терять времени, ожидая другое судно.

— А что, поезда в направлении столицы ходить перестали?

— Почему же, только поезд пришлось бы не один час ждать, а Павел Александрович спешил.

— Ну тогда понятно… Вот так дела… Видно, случай, и правда, архиважный… Неужели тот проходимец действительно возводил поклеп на высокопоставленных лиц?

— Ну раз Павел Александрович так сказал, значит, так оно и было.

— А насчет того, что у нас неопознанный труп — это Вы ему… — Яков Платонович понял, что полицмейстер хотел сказать «доложили». — Поведали?

Трегубов подозревал, что Штольман мог известить князя об убитом, чью личность на тот момент им не удалось установить. Что ж, у него был резон так думать. Ведь не далее как накануне Яков сам спрашивал у Павла, кто доложил ему о нем, точнее, о ситуации, возникшей в Затонске, когда обнаружилось, что он — незаконный сын князя, и послужившей причиной тогдашнего визита Его Сиятельства в городок. Не был ли тем доброхотом, к примеру, барон Фредерикс, курировавший Затонский полигон полковник из Штаба округа, которого упомянул подполковник Вознесенский. А также насчет того, откуда Павлу стало известно о том, что могла состояться дуэль между ним и полковником Симаковым, подозревавшем его в том, что он наушничал князю Ливену…

— Нет. Его визит в Затонск был для меня неожиданным. Полагаю, подполковник Ливен воспользовался своими источниками информации.

— Ну, конечно. У него же имеются такие широкие, я бы даже сказал, широчайшие, — Трегубов раскинул руки и чуть не сбил со стола графин, стоявший на его углу, — а, возможно, и бескрайние полномочия… Яков Платонович, Вы знали об этом?

— До того, как Вы зачитали кое-что из приказа — нет, — Штольман не солгал полицмейстеру, ведь ранее напрямую Павел ничего по сути не подтвердил, сводя свои ответы на его предположения либо к шуткам, либо облекая их в такую форму, что трактовать их можно было как угодно. Теперь он понимал, что Павел делал это не только для того, чтобы не раскрывать ему своего истинного положения при Государе, но и для подобных случаев, когда его могли заподозрить в том, что он мог иметь отношение к некоторым делам подполковника Ливена.

— То есть того приказа, что Его Сиятельство мне представил, не читали?

— Нет, в глаза не видел.

— Странно… Мне-то он его показал…

— Ну Вам-то он его предъявил по служебной необходимости. А мне-то зачем?

— И то правда.

И тут коллежский советник Штольман отметил, что подполковник Ливен приказал показать ему дело, затем приказал привести его в порядок. У него при себе была бумага, которая позволяла ему иметь доступ и не к таким документам. И он даже не счел нужным показать ее? Или посчитал, что это было лишним, так как Яков знал, что он не стал бы злоупотреблять его доверием?

Было бы интересно взглянуть на сей документ, а не услышать часть его содержания из уст полицмейстера, который, пребывая сначала в гневе, а затем в изумлении, стал зачитывать его вслух, скорее всего, даже не сознавая того.

— Яков Платонович, Вы пока без надобности никуда не отлучайтесь, а то ведь господа жандармы должны пожаловать. Как Его Сиятельство припу… — оборвал себя на полуслове Николай Васильевич, — предупредил. Сижу тут, как на иголках… С одной стороны, хорошо, что дело забрали, как говорится, баба с возу, кобыле легче, с другой — иметь дело с жандармерией… приятным не назовешь. Но, видать, никуда от это не деться… Так что ждите в кабинете, я потом Вас приглашу.

Коробейников уже был на месте. После приветствия он тут же подошел к Штольману, держа в руке записную книжку в кожаной обложке:

— Яков Платонович, я тут вчера размышлял насчет нашего убитого…

— Антон Андреич, Вам не стоит больше утруждать себя размышлениями по этому делу. Его у нас забрали.

— Забрали? И кто же? — недоуменно посмотрел на Штольмана Антон Андреевич. А затем, словно рассуждая вслух, изрек: — Понедельник начинается с сюрпризов…

— Подполковник Ливен, — пробурчал начальник Затонского сыска.

— Подполковник Левин? А это кто таков? И откуда?

— Не Левин, а Ливен.

Яков подумал о том, в отличии от Коробейникова, который ослышался, много лет назад его ввели в заблуждение, чтобы скрыть от него правду. Левин, якобы покойный супруг Елизаветы Алексеевны, с которой у него были первые романтические отношения, как он узнал недавно, на самом деле оказался весьма живым на тот момент князем Ливеном.

— Подполковник Ливен? — переспросил Коробейников. — Князь Ливен? Павел Александрович? — уточнил он.

— Он самый. Тот, в чей презент Вы записали свои соображения, в которых, к сожалению, более нет нужды, — слова Штольмана прозвучали резче, чем он того хотел.

Антон Андреевич закрыл записную книжку и убрал ее в карман пиджака. Поколебавшись несколько секунд, он все же насмелился озвучить вопрос:

— А почему все же дело забрали?

— Потому, что с большой степенью вероятности убийство в Затонске связано с другим преступлением. А, возможно, и не с одним.

— И кем наш загадочный покойный оказался?

— Служащим архива суда в Твери, — ответил Штольман, не назвав фамилии своему помощнику, которому ранее поручал собрать сведения об Измайлове, чтобы у того не возникло ненужных вопросов.

— Шантажом, поди, шельма промышлял, к бумагам доступ имея, — предположил Антон Андреевич.

— Да, подозревался в этом.

— Ну тогда его, скорее всего, кто-то из шантажируемых и пырнул. Не убить, так хоть напугать, что если не прекратит, за этим нападением и что более серьезное последовать может.

— Вполне возможно.