Часть 1 (2/2)

— Только вот непонятно, какой интерес к нему у Его Сиятельства…

Якову Платоновичу не хотелось делиться подробностями с Коробейниковым. Но полицмейстер не от большого ума мог проговориться о том, что услышал от князя, да и жандармы должны были появиться вскоре, и он объяснил:

— Он подозревался в распространении клеветнических толков о персонах, занимающих высокое положение в стране, а также в других противозаконных действиях, в том числе тех, которые находятся в ведении жандармерии.

— О как! Наш пострел везде поспел! — воскликнул помощник начальника сыска. — Весьма деятельный, однако, господин. Тут кто угодно мог на него зуб поиметь, не только из числа шантажируемых им, но и оклеветанных… Когда дело касается особ такого уровня и дел, попадающих к жандармам, становится понятно, почему Его Сиятельство проявил свой интерес… Но ведь он не сам будет заниматься этим?

— Разумеется, нет. Пока губернское жандармское управление.

— Значит, решили начать с его деяний… с политической подоплекой? Вдруг оттуда ноги растут?

— По-видимому, так.

— Но за клевету на высокопоставленных особ его бы, пожалуй, куда-нибудь на рудники сослали… А политические обычно люди дерзкие, к чему им такой ненадежный способ устранения… подельника или даже свидетеля? Прирезали бы где-нибудь в подворотне, кошелек взяли, и за ограбление бы сошло.

Яков Платонович отметил про себя, что даже молодой Коробейников был прозорливее полицмейстера.

— Выяснять что и как — это теперь не наша задача, а господ жандармов.

— Но хоть не у нас с этим будут разбираться, раз дело в Тверь ушло, и то… повезло… — с облегчением произнес Коробейников.

— Не обольщайтесь, Антон Андреевич, господа офицеры прибудут сюда, к нам.

— И когда же?

— Думаю, что скоро. Трегубов в ожидании. Вообще-то я предполагал, что они могли приехать в Затонск и рано утром, а то и ночью.

— Полагаете, могут по городу… рыскать?

— Не исключено. Хотя пока не вижу для этого причины. Для, как Вы изволили выразиться, рыскания повод мог бы появиться, скорее, после визита в управление. Если бы им показалось, что нами было что-то упущено или… не указано в деле.

— То бишь, сокрыто?

— Можно выразиться и так.

— Принесла же их нелегкая, — вздохнул Антон Андреевич, садясь за свой стол. — После Ваших слов я даже… замандражировал.

— Ну, Антон Андреевич, Вы хоть спали хорошо. А Трегубов, похоже, со вчерашнего дня мандражирует. Как ему стало известно, что дело жандармам передают.

— А Вам самому как спалось?

— Несмотря на обсуждаемые обстоятельства, весьма неплохо.

Яков на самом деле спал хорошо после того, как они с Анной получили наслаждение от чудесных мгновений плотской любви. Он заснул, обнимая Анну, и, слава Богу, ей не привиделось никаких страшных картин, и она спала спокойно всю ночь. Он чувствовал это и тоже смог расслабиться и выспаться.

Коробейникова распирало любопытство, как произошло, что Трегубов был оповещен о том, что дело будет отдано жандармам, в воскресенье, и он перебирал в уме варианты, как лучше выспросить об этом, но зашел дежурный и сообщил, что Штольмана вызывает полицмейстер.

В кабинете начальника Затонской полиции был подполковник жандармерии с двумя младшими офицерами. Подполковник напомнил Якову Платоновичу льва, чью рыжую гриву местами тронула седина. Выражение его лица было грозным, как у царя зверей. Оно сменилось на озадаченное, когда он повернулся к Штольману.

— Подполковник Левенталь, Лев Евгеньевич, из Тверского губернского жандармского управления, — представил его Трегубов.

Штольман усмехнулся про себя — имя необыкновенно шло Левенталю. А Коробейников почти угадал его фамилию.

— Штольман, Яков Платонович, коллежский советник, начальник сыскного отделения.

— Яков Платонович, не сочтите за труд проводить господ офицеров к доктору Милцу, вдруг у них еще какие вопросы возникнут. И после можете быть свободны на сегодня, — милостиво разрешил полицмейстер. — Вам ведь вчера, как и мне, пришлось, свой выходной день прервать по служебной надобности. А в отделении пусть Коробейников остается, он и так несколько дней пролентяйничал. Но ежели необходимость возникнет, придется Вас вызвать.

Поскольку с последним телом, телом Измайлова, доктор Милц закончил, а новых не поступало, то Штольман предположил, что доктор должен был находиться не в морге, а в больнице. О чем и сообщил жандармскому подполковнику. Можно было направиться прямо в морг, а за доктором послать городового, но Левенталь осведомился, не против ли господин коллежский советник пройтись до больницы, если она недалеко. А его подчиненные с повозкой сами найдут дорогу к больнице, чай, не немые, чтобы не спросить, если заплутают.

— С повозкой? Чтобы тело перевозить?

— Да, у нас приказ отвезти тело в Тверь, вот мы к этому и подготовились. Повозку со специальным ящиком доставили по воде, на барже.

— С лошадью вместе? — полюбопытствал Николай Васильевич.

Левенталь озадаченно посмотрел на Затонского полицмейстера, явно не понимая, то ли он так пошутил, то ли задал вопрос серьезно.

— Скажете тоже, господин полковник. Нет, лошадь здесь одолжили, начальник пристани помог. Подполковник Ливен посоветовал к нему обратиться. И насчет того, чтобы потом повозку на баржу пристроить, тоже. И Вас я тоже благодарю за оказанное содействие.

— Всегда рад стараться на благо царя и Отечества! — по струнке вытянулся начальник полиции и щелкнул каблуками.

— Мы, пожалуй, тронемся.

От радости, что жандармы уходят, Трегубов перекрестил Левенталя:

— Ну, с Богом!

Яков Платонович заметил, что Лев Евгеньевич, явно не ожидая такого жеста, хмыкнул в усы. Но ничего не сказал. Немец Левенталь мог вполне оказаться лютеранином, о чем Николай Васильевич, пребывая в волнении, даже не подумал.

Штольман зашел в свой кабинет забрать шляпу, саквояж и трость, которые ранее оставил на небольшом столе у окна. И известил своего помощника, что Трегубов приказал ему доставить жандармов к Милцу. А после этого позволил не возвращаться в управление. Коробейников пожелал ему ни пуха, ни пера.

Левенталь ожидал его около дежурного. Они вышли из здания, и Яков Платонович, кивнув в сторону полицейской пролетки, предложил:

— Может, все же на нашей пролетке нежели пешком?

— Нет, я предпочту прогуляться. Я хотел бы переговорить с Вами тет-а-тет, пусть это и будет по дороге. Поэтому и отправил своих молодцов. Им дозволено знать далеко не все из того, что может являться предметом нашей беседы. Как и вашим унтерам. Лишние уши в погонах в любом случае ни к чему.

Яков Платонович попытался представить уши в погонах и, чтобы не рассмеяться, напомнил себе о том, что с подполковником жандармерии нужно держать свое ухо востро.