Часть 9 (1/2)
С самых малых лет всем детям в головы вбивают правила. Сначала то, как надо чистить зубы и разговаривать со взрослыми, а потом ты не замечаешь, как принял за правило правильность взглядов окружающих тебя людей, правильность продвигаемой идеологии, правильность всего того, что происходит в твоём городе, республике, стране. Но живя с млоденчиства в детском доме на отшибе заводского сибирского городка, первые правила, которые ты впитываешь не с материнским молоком, а с молочными смесями для детей, это правила выживания. Потом ты понимаешь, что, как правило, всем тем важным дядькам, которых ты видишь на плакатах, с лозунгами о том, что они работают во блага народа, до тебя нет никакого дела. Ни до тебя, ни до всех остальных детей в детском доме. Да и не только этим дядькам, но ещё и всем остальным людям в этом мире.
У людей с первобытных времён осталось правило держаться в группе из себе подобных, ради облегчения выживания. Андрей, не принятый ни в одну группу сверстников, старался держаться ото всех подальше, отвечая только за свою шкуру, но и не нарываясь на неприятности. Наверное, одним из самых больших страхов каждого, кто всеми силами старался примазаться к какой-нибудь компании, был страх оказаться одним против всех. Когда ты не можешь встать за чей-нибудь спиной, когда за тебя никто не заступится, когда ты в целом ничего из себя не представляешь. У Меньшикова, возможно из-за привычки или другого склада ума, такого страха не было. Было рациональное опасение старших, более сильных парней, была боязнь воспитателей и заведующих детским домом. Но мальчишке удавалось переворачивать выпавшие на его долю обстоятельства в свою пользу.
И когда ты усваиваешь горькие правила жизни, тебе приходится притворяться, что ты их все забыл. В 7 лет Андрея приняли в октябрята, как и каждого ребёнка Советского Союза. Детей выстроили в линейку, выскочки прочли стихи по памяти, и всем раздали значки-звёздочки. А по центру актового зала как иконы красовались портреты великих вождей, Ильича Ленина и Сталина, пристально наблюдавших за торжественным посвящением. Портрет Сталина не снимали наверное только от лени или личных взглядов работников детдома. Дело было в 70 годах, тогда уже прошла массовая десталинизация, народ был наслышан о жертвах репрессий и Гулагах, а по стране сносили памятники народного вождя и переименовывали Сталинские города. И в детском доме часто упоминалось это имя, украшающие каждую историю о бывших воспитанниках, чьих родителей сослали на каторжные работы, так как они были неугодны правительству. Так уж вышло, что в довоенные и послевоенные года в детских домах чуть ли не большую часть составляли дети врагов народа. «Сын за отца не отвечает», вот только работает это отнюдь не всегда. Детей репрессированных ненавидели и клеймили грехами их родителей. Но Андрей, будучи ещё совсем маленьким, часто задумывался, что хотел бы быть ребёнком врага народа, и пусть бы его за это дразнили. Это всё равно лучше, чем быть выброшенным и не нужным, без родства, без прошлого и без будущего.
А потом, спустя всего пару недель после посвящения в октябрята, лежа голым на кафеле общей душевой в собственной крови, захлёбываясь в слезах и дрожа от прошибающей всё его маленькое тельце боли, мальчик в первый раз в своей жизни молился. Молился богу, существования которого везде оспаривалось, молился и Ленину, и Сталину, и Хрущёву, мысленно обращался к своим родственникам, которых он никогда не видел и не знал. Чтобы они ему помогли и уберегли, чтобы ему стало легче.
Но ни в тот вечер, не в последующие пару лет легче не становилось.
В 11 лет Андрея посвятили в пионеры. С того дня в мозг на всю жизнь въелась пионерская клятва, звучащая в голове ровным, без былой звонкости, голосом.
«..клянусь горячо любить и беречь свою родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия…»
А родина это всё, что было у Меньшикова. Абсолютное ничего.
***</p>
—Вот видишь, никаких проблем!— сказал Миша Алисе по пути к столовой, у которой уже были видны ждущие их малыши, —А ты говорила: малолетние преступники! И вот ничегошеньки подобного!—
—А я всё ещё не уверена насчёт этого Меньшикова. Ты уверен, что оставлять этих двоих наедине было хорошей идеей? Сидоров может и хороший парень, но вдруг Андрей на него плохо повлияет? Или они вообще там передерутся, и будет как прошлым летом?— сетовала Рудская в полголоса. Дети уже завидели их издалека и с радостными криками побежали к ним гурьбой.
—Да ну тебя, Алиса. Не подерутся они! Мне вот вообще кажется, что они неплохо сдружились. — потом Миша хлопнул в ладоши, привлекая внимание детворы, —Ну так, ребятки, на полдник, значит? Идите ка все мойте руки, а то тётя Люда вам ни одной булочки не даст.— и все с визгом побежали к раковинам, потихоньку выстраиваясь около двери.
Через минуту Алиса с Мишей пробрались сквозь образовавшуюся толпу и встали около входа в столовую. Алиса приоткрыла дверь, взглянув на стол, где уже стоял таз с булочками и два подноса со стаканами молока.
—Все помыли руки?— с деланой строгостью спросил Бодейкин, и вверх взмыли маленькие детские ладошки, показывая свою чистоту, —Тогда всем приятного аппетита!— с улыбкой сказал Миша, открыв дверь и запуская ребятню.
—Бодейкин! Рудская!— послышался раздражённый голос, которые оба вожатых сразу узнали и повернулись в сторону Эльвиры Владимировны, стоящей около окна. Дети только расселись со своими лакомствоми, так что Алиса и Миша, быстро пробежавшись по макушкам взглядом, проверяя, всем ли досталась булочка с молоком, направились в сторону медсестры.
«Здрасти, Эльвира Владимировна!» - в один голос поздоровались вожатые. Конечно, в первую очередь она была лагерной медсестрой, но при этом очень тесно общалась с Давидом Васильевичем, и была неофициальным заведующим. И так же она отвечала за вожатых.
—Забор покрасьте!— передразнила она Мишу с Алисой, —А я к вам по делу! Что-то я сегодня на линейке перед зарницей не наблюдала Андрея Меньшикова, Сидорова и Денькова. Может, объясните, где это они пропадают?— Эльвира Владимировна вопросительно выгнула бровь, выжидающе наблюдая за вожатыми.
—Так они… ну…— начал было отвечать Бодейкин, но Алиса его перебила.
—Они же футболисты, Эльвира Владимировна! Сегодня из-за зарницы накрылась тренировка, так что они играли с утра пораньше. Даша им перед линейкой сказала номера их команд, в угоду тренировке.— на одном дыхании выпалила Алиса.
Заведующая ещё пару секунд молча смотрела на вожатых, поджав губы. Но потом кивнула и махнула рукой, —Ну ладно, ладно. Хорошо, я вам поверю. Но потом ещё переспрошу у Васюковой!— пригрозила она и, развернувшись, вышла из столовой.
—Пронесло…— выдохнул Миша, садясь около Алисы с булочкой в руках. К тому времени уже многие дети относили свои грязные стаканы.
—Главное Дашу не забыть предупредить о нашей истории про утреннюю тренировку.— сказала Алиса, делая глоток молока.
—Да уж. И парней тоже предупредить. А то представь, Владимировна подойдёт к ним и спросит как прошла тренировка перед линейкой.— поморщился Бодейкин.
До конца полдника вожатые просидели молча. Потом, когда они отвели детей в палаты, и проследили, чтобы все легли в кровати на сон час, они пожелали детям спокойного сна, и отправились в вожатскую, по пути заглянув на кухню и выпросив у поварихи три булочки.
—Как бы на не пришлось сейчас разнимать дерущихся подростков.— скептически заметила Алиса.
—Да всё хорошо будет!— заверил её Миша.
—Всё равно мне как-то неспокойно. Мало ли что может вытворить этот Меньшиков.—
***</p>
—Пошли, перекурим.— спустя пол минуты напряжённого молчания сказал Андрей, кивнув в сторону окна.
Никита лишь мельком взглянул на окно, прикидывая в голове, сколько времени понадобится, чтобы дойти до заброшенного корпуса, покурить и прийти обратно. В общей сложности получалось около 20 минут, так что они бы с лёгкостью успели. После полдников у малышей сон час, и Алисе с Мишей надо будет долго бороться, чтобы уложить всех.