46. Накажи меня (2/2)
— Отругай меня, — с трудом, будто преодолевая огромное сопротивление, выпалила девушка дрожащим голосом, — накричи… Если я виновата перед тобой в чем-то, накажи меня, прошу, накажи! Только не молчи. — Таня подалась всем телом вперед, Валерию навстречу, почти уже соскользнула со стула и готова была броситься на пол к его ногам, но он моментально отреагировал — больно обхватил руками ее плечи и жестко усадил обратно на место.
— Прекрати этот цирк! — рявкнул Кипелов и оскалился так, что Таня моментально притихла и инстинктивно закусила губу до боли, чтобы прийти в себя. Резкий контраст этой вспышки гнева после непроницаемого стального холода заставил сердце бешено забиться в груди.
Кипелов отпрянул. Снова развалился на стуле, только теперь сложив руки на груди, будто защищаясь от чего-то, что клокотало внутри, в теле. Таня почти неподвижно сидела за столом, снова нехотя прихлебывая чай, теперь уже аккуратно, медленно — точно так, как он ей сказал. Приказал… И следил теперь за тем, как она исполняет его волю. Нарисованная сознанием картинка, шальная странная мысль о его приказах и ее подчинении им, и по телу моментально разбегаются мурашки, с головы до ног обдает холодком — противным и тягуче-волнующим одновременно. Его оценивающий взгляд, блуждающий по всему ее телу — девушке казалось, что она буквально ощущала его кожей, и не нужно было даже искоса поглядывать на него, чтобы убедиться в этом. Сладость от всех этих образов и мыслей густым теплым сиропом растекалась в голове, напрочь отключая любые здравые мысли. Зато непривычные и совершенно безумные возрождались к жизни, почему-то ничуть не пугая. Пусть смотрит, пусть решает, пусть сделает потом с ней все, что пожелает, выместит на ней сначала свой гнев, затем похоть — а потом снова будет заботливым и ласковым, словно кобра, гипнотизирующая кролика… Вспомнив те слова про наказание, что сама произнесла буквально пару минут назад, Таня ощутила странный дурманящий стыд, она удивлялась сама себе, пугалась собственных пошлых мыслей, но продолжала все также послушно и медленно допивать чай, трепеща как лист на ветру и ощущая себя под взглядом Валерия совершенно голой, помеченной как собственность. И ждала. Его решения. Ощущая при этом затягивающийся, томно ноющий жаром узелок между ног…
— Валера…
— Ты считаешь себя виноватой? — ровный, чуть замедленный голос Кипелова заставил Таню поднять голову и посмотреть то ли с удивлением, то ли с надеждой ему в глаза.
— Да, — едва слышно шепнула девушка, не отводя взгляда.
— И в чем же? — Мелькнула призрачная надежда — может, не зря она затеяла этот разговор, пусть даже и начала с несусветной глупости, может, все-таки поймет сама, в чем именно провинилась, сознается, извинится, признается?.. И, кстати, почему же глупость? В голове словно взорвался фейерверк еще не успевших оформиться, призрачных, но совершенно точно пошлых, горячих образов… «Накажи меня», — прошелестели в голове Валерия слова Тани, заставив его прищуриться и инстинктивно-хищно взглянуть девушке в глаза. Повисла вязкая тишина, Кипелов ждал. Словно хищник в засаде свою добычу, предвкушая что-то, что еще и сам даже не успел толком нарисовать в разгоряченном воображении, но явственно ощущая где-то внизу живота.
— В том, что… уговорила тебя на эту… — Таня растягивала слова, запиналась, пытаясь как можно осторожнее подбирать слова, — дурацкую поездку в Москву с… — чуть было не назвала имя парня, — втроем.
Сорвалась. Добыча сорвалась с крючка. Жаль… Кипелов глубоко вдохнул, с оттяжкой шумно выдохнул и разочарованно отвел взгляд в сторону. «Нет, она ничего не поняла. Ни-че-го», — мысленно констатировал он и начал неторопливо подниматься со стула.
— За это я тебя не виню. Это было мое решение, мое согласие, — сухо рапортовал Кипелов, поднявшись на ноги, расправив плечи и с наслаждением посмотрев на Таню сверху вниз.
— Ну скажи же, что я сделала не так? И сделай со мной все, что посчитаешь правильным! — Все пошло не так, как девушка ожидала. Что-то не складывалось, и она совершенно не понимала, что именно. Что же такое случилось за эти несколько минут в коридоре, что Кипелов теперь мучает ее своими странными ребусами, ведет себя так, будто познал истину бытия и теперь вправе ею повелевать, издеваться, сводить с ума какой-то непонятной недосказанностью, флером надменной загадочности.
— Хм-м, неплохая идея, — сально усмехнулся Валерий, разжав, наконец, внутренние пружины и позволив себе уже откровенно наслаждаться Таниной беззащитностью и покорностью. А она была хороша, ох, как хороша в эти мгновения — раскрасневшаяся, взволнованная, с влажными от чая ярко-алыми губами, как нежная булочка с пылу с жару, готовая подчиниться его воле… — Вот только в этом нет никакого смысла.
Не дожидаясь реакции Тани, мужчина спокойно развернулся и двинулся прочь из кухни. Но почти сразу услышав за спиной скрип стула и звуки торопливых движений, остановился, развернулся в пол оборота и сухо добавил:
— Ах, да. Сегодня я бы хотел побыть один и отдохнуть. Будь добра, милая, не беспокой меня. Пожалуйста, — криво и откровенно натянуто улыбнулся Кипелов совершенно растерявшейся и так и замершей с открытым ртом Тане — она явно хотела что-то сказать, но не успела. Осознание этого несущественного, казалось, обстоятельства отозвалось в нем необъяснимым щекотливым наслаждением. Она уже успела подняться из-за стола и стояла теперь посреди кухни совершенно обескураженная, растерянная, беспомощная, а он ощущал себя вполне удовлетворенным этой своеобразной местью за ее ложь. Правда, если быть честным, довеском к этой самой мести был бы сейчас очень кстати еще и хороший секс… Валерий хотел ее. Прямо сейчас. Вот такую — подавленную и униженную им. Хотел, но не мог себе этого позволить. Это было бы слишком просто и банально. Хотелось большего. Еще большего. Его разъедал изнутри гнев, который теперь нашел такой странный, почти садистский выход, подаривший ни с чем не сравнимое облегчение, какое приносит прохладная свежая вода в жаркой пустыне измученному жаждой путнику. Без сомнений отбросив в сторону любые, даже самые малые намеки на моральные терзания, Кипелов упивался сейчас своим превосходством над своей любовницей. Он совершенно отчетливо понимал, что воздвигаемая им между ними непроницаемая стена отчуждения и дистанция принесут ей куда больше боли, чем даже самый грубый секс или даже ремень… И абсолютно сознательно поддавшись сладкому искушению, решил добить ее окончательно:
— Спать сегодня будем тоже отдельно. А завтра утром я освобожу этот дом. Никита, — Валерий с ноткой брезгливости в голосе растянул имя парня, — в курсе.
Мужчина вышел из кухни, нарочито неторопливо прошел в свою комнату и скрылся за дверью, захлопнув ее с неприятным звучным грохотом. Он отозвался у Тани в груди, как будто оборвав что-то с резкой выкручивающей мозги болью. Несколько секунд шока показались вечностью на краю зловещей пропасти. Звенящая пустота в голове вытесняла все мысли и эмоции. Таня не чувствовала в эти мгновения ничего. Как будто была живым трупом, начисто лишенный разума и ощущений. Некоторое время спустя, сдвинувшись, наконец, с места, на автомате сделала несколько шагов вперед и поравнялась с недавно захлопнувшейся дверью. Сердце в груди сделало сальто, ухнуло вниз, как на американских горках, с мерзкой тошнотой и снова обмерло… Занесенный было вверх кулак замер и через мгновение бессильно упал вниз. Таня хотела постучать, но так и не решилась. «Не беспокой меня. Пожалуйста», — прозвучали в голове слова Валерия, окончательно лишив ее воли. Он были похожи на приказ, не терпящий возражений, и девушка покорилась. Глупо и так безвольно.
Медленные шаги, словно в бреду, на ватных, вдруг неприятно похолодевших ногах. Как зашла в комнату, Таня даже не осознала толком, встала как вкопанная посреди комнаты и вцепилась дрожащими пальцами в ворот шерстяной водолазки. Теплая и вполне уютная, она теперь казалась девушке невыносимой — стягивала горло будто тисками, мешая нормально дышать, и нещадно царапала кожу. Жарко, душно, тяжело, тошнотворно… Таня рывком стянула ее с себя и с силой швырнула в сторону стула, как будто та была виновата во всех ее бедах и муках. Отчаянно хотелось свежего воздуха, вдохнуть его полной грудью, расправить плечи и… проснуться. Вот только это был не сон, а тяжелая, как бетонная плита, явь. Неестественная, изощренно жестокая реальность, больше похожая на придуманную архитектором-садистом матрицу. На автомате Таня стащила с себя узкие джинсы и надела первую попавшуюся под руку черную футболку — с написанной на груди большими буквами уже буквально проросшей в мозг фамилией.”Кипелов, Кипелов, Кипелов…» — раздавалась она в голове вместе с каждым гулки ударом сердца. Девушка плашмя бессильно рухнула на диван лицом в подушку и замерла. Разум наотрез отказывался принимать факт сказанных Валерием слов. Их она втайне боялась больше всего на свете много месяцев подряд, со болью и отчаянием ждала, не веря в возможность волшебной сказки со счастливым концом, но сейчас, когда наконец услышала их, никак не могла поверить в реальность случившегося. «Он все-таки решил… Он решил бросить меня. Бросить! А чего я ждала? ТАКОЙ мужчина не может всерьез увлечься такой простушкой, как я, а уж тем более полюбить».
— Он. Меня. Бросает, — шепотом, почти одними только губами медленно, отделяя каждое слово, произнесла Таня, как будто пытаясь донести до самой себя и осознать в полной мере острый, как лезвие бритвы, факт — это конец. Он решился. Решился сделать то, чего и так давно хотел, но все время откладывал.Почему-то стало вдруг так холодно и неудобно, словно она лежала сейчас не на мягком диване в теплой комнате, а на парковой скамейке холодным промозглым октябрьским вечером. Мучительный холод сковывал все тело от кончиков пальцев до макушки, а сознание учтиво разворачивала перед внутренним взором девушки самые обидные и гнетущие картины будущего, издевательски подкрепляя их волнами мерзких мурашек.
— Я вернусь к папе и маме. И выйду замуж за того недоумка, буду самой несчастной в мире хозяйкой собственного дома, который будет больше похож на камеру пыток, и семейного дела, которое мне абсолютно не интересно, и что самое ужасное — не дай бог матерью ненавистных детей от ненавистного мужчины. Если вообще смогу забеременеть... А папа так хочет наследников! А Валера… — Таня меланхолично замолчала на несколько коротких секунд, обреченно всхлипнула, словно взошла на эшафот, и продолжила этот странный монолог с самой собой, будто он мог помочь ей примириться с грядущей безрадостной судьбой. — Он вернется к своей жене, наплетет ей чего-нибудь слезливого, вымолит прощения и будет снова наслаждаться уютной сытой жизнью. Ведь ее-то он любит. По-своему, конечно, но любит! А еще наверняка вернется на сцену, и его конечно же все примут обратно с распростертыми объятиями, простят и поверят любым его сладким сказкам, которые он рассказывает с такими честными глазами, что не влюбиться просто невозможно. Снова будет купаться в любви своих истеричных фанаток, целовать их и, кто знает, может, найдет себе дурочку попроще и сделает ее своей ручной игрушкой, на этот раз став осторожнее и предусмотрительнее. Вот так все просто и прозаично… И несправедливо!
Стало вдруг до безумия обидно от осознания того, что как бы она ни старалась выцарапать Валерия из его прежней отлаженной жизни для самой себя, сейчас, уходя от нее, он все равно по большому счету ничего не теряет. Даже если не примет обратно в семью жена, один он уж точно не останется — любая фанатка, наплевав на все, с радостью бросится ему на шею. А вот собственная судьба казалась Тане полностью предрешенной. Обреченной.
«Да как он смеет так поступать? Почему он решает за нас обоих?! — мысленно вскипела Таня и как ошпаренная вскочила с дивана. — Ну уж нет! Без боя я тебя не отпущу, не надейся!» Душевную боль начисто затмил распалившийся в груди гнев. Под отчаянный марш ударов сердца девушка пулей вылетела из комнаты, несколькими широкими шагами преодолела расстояние до соседней двери и с силой несколько раз дернула ручку вниз. Наверняка заперся изнутри! Даже не проверив эту мысль легким толчком в дверь, Таня замахнулась кулаком с явным намерением тарабанить в нее до тех пор, пока Валерий не откроет. Но с первым же ударом Таня влетела в комнату через порог и, от неожиданности не удержав равновесие, неуклюже растянулась на полу. Последовал ехидный смешок.