47. Самодур (1/2)

— Не смешно! — фыркнула Таня, быстро поднявшись на ноги и торопливо одернув вниз короткую футболку. Совсем не подумала про одежду. А Очень нелепо, наверное, будет выглядеть такой «наряд» в контексте тех пламенных речей, которые она планировала выплеснуть на своего уже по сути бывшего любовника. Да еще с учетом того изящного пируэта, который она только что изобразила прямо перед ним. Набравшись храбрости, Таня гордо расправила плечи и с вызовом посмотрела на мужчину. Вот только этот вызов почти моментально испарился — к увиденной картине она была совершенно не готова морально.

Кипелов сидел в изголовье кровати с голым торсом и в одних трусах, склонившись над травмированным бедром и отклячив согнутую в колене здоровую ногу в сторону, и самодовольно улыбался. Он ждал ее. Он был уверен, что истерика не заставит себя долго ждать, но такого фееричного вторжения в свою комнату он никак не ожидал. Как всегда смешная и иногда по-детски неловкая, Таня стояла сейчас перед ним растрепанная и вся красная. От злости или стыда — Валерий никак не мог определиться в своих предположениях, но любой из этих вариантов отзывался в нем сладким изощренным удовольствием. Ему до чертиков хотелось вывести ее на эмоции или смутить какой-нибудь пошлой фразочкой, а лучше все вместе. Из чистого любопытства — как она будет смотреться в этот момент?

— Сексуально выглядишь, — с усмешкой сказал Кипелов и подмигнул, попутно указав на Таню пальцем, — с моей фотографией на груди.

— Да пошел ты! Козел! — с нескрываемой досадой в голосе выругалась она и сложила на груди руки. Щеки ее пылали огнем, в глазах сверкали молнии, вот только голые ноги при этом предательски дрожали.

— Ну и? — полностью проигнорировав Танины выкрики, спросил Кипелов, театрально вскинув одну бровь.

— В смысле? — девушка сконфузилась от непонятного вопроса и неожиданно спокойной реакции любовника на ее эмоциональный выпад и замерла перед ним как окаменевшая.

— Зачем пришла, говорю? Выкладывай, — еле сдерживая едкий смешок, громко выпалил вопрос Валерий, но не дожидаясь ответа, отвернулся и принялся затягивать потуже крепления бандажа на ноге.

— Пф-ф, больно надо было! — фыркнула в ответ Таня и в довесок к сложенным на груди в замок рукам скрестила заодно и ноги. Так стало чуть комфортнее.

— Ну и не приходила бы тогда, — безразлично проворчал Валерий и следом чертыхнулся, в очередной раз неправильно застегнув липучку. — Да чтоб тебя! Херня какая-то… Таня, у меня тут, видишь ли, дела. Говори или топай обратно своими красивыми ножками в свою комнату. Давай-давай, не томи!

— Кипелов, ты серьезно? Ты вот сейчас это серьезно? — вскипела Таня, окончательно выбитая из колеи пуленепробиваемым спокойствием рокера, и недовольно всплеснула руками.

— Ну, да. А что? Что-то не так?

— Ты на полном серьезе собираешься завтра уехать?

Таня не верила своим глазам. Мужчина перед ней совершенно отрешенно копался в застежках бандажа и реагировал на нее так, словно отмахивался от надоедливой мухи. В голове не укладывалось — как он может наплевать на все, что между ними было, и вот так просто без объяснения причин бросить ее. Она ощущала себя оберткой от съеденного мороженого, выброшенной в урну на обочине дороги — без сожалений и сомнений.

— Да, — тихо и лаконично ответил Валерий, с трудом скрывая клокотавшие в груди эмоции. Он знал, чувствовал всем своим существом — еще немного, и она точно взорвется. Как огромная бомба, под завязку набитая взрывчаткой, от какой-нибудь особенно яркой искры в миг разлетится на мелкие осколки затаившихся в ней чувств. И, конечно, заденет ударной волной и его. Но это не пугало. Ничуть. Напротив — распаляло странное, необъяснимое логикой наслаждение, которое мужчина почувствовал еще там, на кухне, но отмахнулся от него как от случайного наваждения — не более. Но вот оно вновь пробудилось и теперь стремительно набирало силу, разгораясь внизу живота ярким горячим комком, тянуло за собой в манящую бездну, сулящую неизведанный экстаз. До безумия Кипелову хотелось услышать ее срывающийся от отчаяния крик и увидеть чистые хрустальные слезы на раскасневшихся щеках. Чтобы эти слезы стекали тонкими ручейками вниз и падали на трепещущую голую грудь, живот…

— То есть ты все решил сам, а меня просто поставил в известность? Так? — снова задала вопрос Таня, все еще упорно отказываясь верить в происходящее, надеялась, что вот сейчас он, ее любимый мужчина, сдастся — сбросит эту дурацкую ледяную маску, улыбнется наконец, скажет что-нибудь вроде «Я пошутил, дуреха» и разразится своим фирменным, как обычно заразительным и до щекотливых мурашек теплым смехом. Она, конечно, накричит на него, обиженно надует губы, но потом разрыдается от счастья, бросится на шею и пылко расцелует в обе щеки солеными от собственных слез губами, а он по-отечески потреплет ее волосы на макушке и совсем не по-отечески жадно прижмет в себе… Но нет. Его глаза по-прежнему холодные, как два осколка льда, дают ответ — отрицательный. Кипелов лишь коротко кивнул в ответ на ее вопрос, без слов. Гнев подкатил к горлу девушки и вырвался из него с надрывным криком:

— Кипелов, какого черта?! С чего ты взял, что имеешь право решать за меня? А поговорить, спросить мое мнение на этот счет не подумал? Ты охренел?!

— Хм, как интересно получается, Танюша, — с видом умудренного опытом и знаниями профессора философии Валерий театрально закинул левую руку на спинку кровати, уперся в нее локтем, а указательным пальцем в свой висок так, словно приготовился к серьезному интеллектуальному диспуту. — Помнится, не так давно ты и сама вынесла решение за нас двоих, не удосужившись поговорить прежде со мной, а теперь удивительным образом возмущаешься, когда та же самая ситуация внезапно развернулась на сто восемьдесят градусов к тебе лицом. Что же тебе не нравится, милая, м?

— Ха, это ты решил начать меня так воспитывать?! — на истеричной ноте выдала Таня, подойдя на пару шагов ближе к любовнику. — Умно! Офигеть как умно! Да еще так по-взрослому! Браво, Кипелов!

— Это не основная цель, но как сопутствующая — почему бы и нет? — с усмешкой ответил Валерий, совершенно безразлично реагируя на ее отчаянные попытки задеть его самолюбие, проехавшись по возрасту. Важнее для него было то, что она ведется. Ведется на его откровенную провокацию. Его маленькая глупая Танечка, наивная и такая эмоциональная. Вот только почему-то посмевшая врать ему прямо в лицо, скрывать, замалчивать о себе нечто важное, плести интриги за его спиной.

— Какая-то идиотская причина единолично разрывать отношения, ты не находишь? — поддавшись эмоциям, Таня совсем перестала взвешивать и обдумывать слова. Они слетали с ее языка как острые ножи, только вот к ее сожалению никак не попадали в цель… — А знаешь что?!

— Что, родная? — елейным голосом ответил Кипелов вопросом на ее риторический вопрос, не дожидаясь продолжения ее страстного монолога, и самодовольно улыбнулся, уже прекрасно понимая, что дальше по тексту обязательно последуют очередные оскорбления. Он был готов и совершенно спокоен. Не считая медленно распалявшейся в теле тягучей похоти.

— Ты самодур! Наглый, самоуверенный козел, вот ты кто! — вскинув голову и вложив как можно больше вызова в голос, выпалила Таня и уперла кулаки в бока, будучи совершенно уверенной в том, что наконец-то задела Валерия за живое.

— Допустим, ты права насчет самодура, — меланхолично взмахнул рукой в воздухе рокер, мол, сказала скучную банальщину, — а вот насчет козла погорячилась. Это все? Или еще что-то хотела сказать?

— Да! Еще! Кипелов, ты не имеешь права в одностороннем порядке разрывать наши с тобой отношения, понял?! — в ультимативной форме, глядя на него в упор, выкрикнула на одном дыхании девушка и топнула ногой. Мужчина не сдержался и громко расхохотался. Но быстро остановился и прочистил горло, решив, что вот именно сейчас нужно серьезно ей ответить — Таня, сама того не осознавая, подвела разговор к самой сути. К сути того, чем он был на самом деле взбешен. По-настоящему взбешен.

— Отношения? — с усмешкой ответил на Танин выпад Валерий.

— Ну, вообще-то, да, если ты не заметил!

— Да неужели! И в чем же это, по-твоему, выражается?

Кипелов чувствовал, как в груди закипает настоящий пожар — ему чертовски нравилось издеваться над Таней. И искать тому причины прямо сейчас не было абсолютно никакого желания. Он был совершенно уверен в главном — раз уж она упорно не считает создаваемую ей же самой пропасть недоверия между ними проблемой, так пусть хотя бы почувствует, каково ему. Как это унизительно — быть обманутым и униженным интригами и ложью. Пусть теперь и она будет точно так же унижена. И от этой мысли до одури хотелось ее физически.

— Ты издеваешься что ли? Докопаться решил или как? Повод найти? — балансируя где-то между нестерпимым желанием врезать любовнику по лицу и трусливой тягой разрыдаться как дура, затравленным зверьком забившись в угол, закричала Таня, едва ли слыша сама себя. — Мы живем вместе! Я готовлю тебе еду, убираюсь в доме, твои гребаные трусы глажу! Кипелов, мы спим вместе! Если это не отношения, то что тогда? Что?!

— Жить вместе и вести совместное хозяйство можно и без отношений — просто ради удобства. С другом, например, — нарочито буднично пожал плечами Кипелов, с нетерпением ожидая взрыва сверхновой.

— Мы трахаемся! — с отчаянием выкрикнула Таня, едва сдерживая подкатывающую истерику. С каждым новым ответом Валерия на ее реплики она с ужасом ощущала, как он неумолимо все больше и больше ускользает от нее, а она ничего, ровным счетом ничего не может с этим поделать. И тем сильнее хотелось вцепиться в него — руками, зубами, ногтями — чем угодно, обхватить ногами и никуда, ни за что не отпускать. Приклеиться, проникнуть под его кожу, слиться с ним воедино. Неотступно тянуло к нему. И эта совершенно нелогичная, противоречащая здравому смыслу физическая тяга подкреплялась отчетливой, откровенно и нагло бросавшейся в глаза выпуклостью между ног в трусах Валерия… Таня не понимала, что происходит, будто это был странный, сюрреалистичный сон. Все было как в тумане, мозг напрочь отказывался анализировать происходящее. «Почему? Почему он возбужден?» — бился в голове, как раненая птица, единственный вопрос. И хуже всего было то, что ее тело предательски реагировало на него абсолютно симметрично.

— Этот вопрос тоже легко можно разрешить и без отношений. Секс, как говорится у вас, молодежи, не повод для знакомства.

Слетевшее с тонких бледных губ Кипелова слово «секс» отозвалось в голове Тани взрывом эмоций, волной прокатилось в низ живота и упало тяжелой гирей болезненного возбуждения. Разум с трудом воспринимал смысл произнесенной им только что фразы, блуждая в водовороте эмоций подобно кораблю, плывущему наугад в бескрайнем море посреди густого непроглядного тумана. Девушка ощущала всем своим существом всю унизительность слов любовника, чувствовала, как он цинично и издевательски медленно, по миллиметру обрезает ей крылья и швыряет с небес ее романтических грез в жестокую реальность, безжалостно обесценивая ее чувства к нему. Но вопреки логике и потерявшейся где-то гордости лишь утопала в мучительном тягучем желании, плавно растекавшемся по всему телу. Взгляд все время упорно падал вниз, на его голые бедра, белье, на то, что оно с трудом скрывало. Таня буквально кожей чувствовала его острый взгляд с прищуром на себе. Он точно все видел, понимал и наверняка наслаждался прямо сейчас ее реакцией — слишком, слишком уж откровенно и безвольно она буквально облизывала его тело взглядом… Едва не задыхаясь, Таня с трудом, с надрывом, сквозь стиснутые зубы выдавила несколько полных боли слов:

— Что? Ты… Что ты такое говоришь? — к горлу подступил ком, и закружилась голова от смеси отчаяния и сексуального возбуждения — такого откровенного, томного, первобытного… Мысли путались в голове, а слова давались с таким трудом, словно весь день бесцельно бродила в жаркой пустыне без единой капли воды. — К чему ты это все… Что, что ты этим хочешь сказать?

— Танечка. Танюша, милая моя, — Кипелов произносил слова таким снисходительным тоном, будто пытался аккуратно вдолбить в голову несмышленому ребенку азбучные истины, — отношения — это, прежде всего, доверие и откровенность. Это близость душ, если хочешь, — как бесстрастный философ растягивал слова Валерий, пристально глядя Тане в глаза и замечая главное — да, она уже почти сломлена и унижена, но еще есть надежда — вдруг все же сама догадается, к чему он клонит, на что намекает? — Это когда двое рассказывают друг другу все без утайки, раскрывают сердца. А все остальное — быт, секс и прочие прелести — всего лишь кружева.

— Это ты меня упрекаешь в том, что я твоими тараканами в голове не интересуюсь? Замечательно! А ты сам-то интересовался когда-нибудь, что у меня на душе? — из последних сил она пыталась выдавить из себя гнев, чтобы окончательно не рассыпаться перед ним как порванные бусы, но голос предательски дрогнул. Гнев неумолимо таял в груди, как слабый, выдыхающийся под нещадными солнечными лучами апрельский снег. Еще немного, и она окончательно потеряет последние силы для борьбы за свою любовь. Смотри с отчаянной надеждой на его лицо. Каким суровым оно стало! Холодок пробежал по спине Тане, как будто сквозняком потянуло с улицы. Взгляд тяжелый, ясные голубые глаза совсем темные — ни капли тепла в них нет, ни пощады.

Пощады нет в… глазах,

Ты смотришь в них и не отводишь взгляд.

</p>

— Наверное, так оно и есть. Не стану спорить. Возможно, я сам не вызываю в тебе желания довериться мне. Но это лишь подтверждает факт: отношения у нас с тобой — полная херня. Смысла в них никакого нет. Глупо пытаться что-то выдавить из пустоты.

Не выдержав больше прямого безжалостно-холодного взгляда любовника и его наглой и беспардонной эрекции, Таня отвернулась к окну. Все это было выше ее сил. За стеклом, медленно кружась в танце, падали снежинки. Все также, как и утром, когда Валерий нежно целовал ее на крыльце. Прошло всего каких-то несколько часов, а ее жизнь уже вовсю рассыпается на части, как этот бесконечный монотонно-белый снег. «Почему у него стоит? — мысленно спрашивала саму себя Таня, совершенно сбитая с толку и непонимающая смысла происходящего. — Он отталкивает меня от себя, но при этом хочет? Почему? Да как такое вообще возможно? Неужели его возбуждает то, как он мучает меня? И почему это так сильно заводит и меня тоже? Так не должно быть. Это неправильно. Это… Мерзко!» Она совершенно не понимала, что делать дальше, что сказать ему, как выйти из этой во всем отношениях паршивой ситуации. Но где-то в глубине души чувствовала, что не особенно-то и хочет из нее выходить. Тело играло свою партию, полностью подконтрольную Кипелову, следовало его воле как околдованное, будто вовсе ей не принадлежало. Это было до скрежета зубов обидно и… приятно. Отвратно-желанно, тошнотворно-пленительно, отчаянно-притягательно. Сделать всего лишь один маленький, почти незаметный шаг, а потом второй — уже смелее. Его голое тело совсем близко — достаточно лишь протянуть руку и дотронуться. Всего-то навсего. А потом просто сдаться и броситься в липкий горячий омут с головой.