45. Если б я был султан (1/2)

Но существует, несомненно, и другая любовь, тягостная, жгучая, безжалостная — необоримое влечение двух несхожих людей, которые одновременно ненавидят и обожают друг друга. Когда я смотрел на нее, мне в равной мере хотелось убить ее и поцеловать.

Ги де Мопассан «Шпилька»</p>

Обратная дорога почти не отличалась от прежней поездки в Москву. Тот же гул мотора, те же пейзажи за окном, тот же неспешный, почти неразличимый шум двух голосов. И тот же ненавистный Никита… Ощущение себя третьим лишним, ненужным балластом в салоне автомобиля безотчетно усилилось и почти подошло к своему пику. Кипелову было нестерпимо досадно, что не он сейчас находится за рулем, не он уверенно и умело крутит руль, ловя боковым зрением восхищенные взгляды смазливенькой молодой пассажирки по правую руку.

Никогда в жизни Валерий не комплексовал по поводу отсутствия у него прав и вообще не имел никакого особенного желания садиться за руль. Это с удовольствием делала жена. Она и по жизни всегда обожала командовать и руководить — и собственными передвижениями по городу и за его пределами, и любыми домашними делами, будь то садово-огородные работы на даче или ремонт в их московской квартире, даже обычные повседневные дела вроде уборки, готовки и семейных праздников. Галя и мужем руководила как заправский командир, а он, в общем-то, был и не против. Сам с детства строго приученный родителями к порядку, он мог полностью расслабиться дома, где этот самый порядок без проблем соблюдался и даже активно насаждался супругой. С ней было комфортно и приятно. И во время их совместных поездок на пассажирском переднем сидении тоже. Можно было вздремнуть или ненадолго сбежать от реальности в собственные грезы и размышления, безучастно наблюдая за проплывающими перед глазами пейзажами.

Вот только теперь, с Таней, все вдруг переменилось. Валерия больше не устраивала пассивность размеренной уютной жизни. Взбалмошность, свойственная по обыкновению юным девушкам, бесцельное бунтарство, вместе с тем нежная хрупкость и в конечном итоге покорность возбуждали в нем желание брать на себя роль беспрекословного лидера, строго воспитывать ее по необходимости и самое главное — опекать и оберегать от любых опасностей и посягательств со стороны окружающих людей. Особенно мужчин. Особенно молодых и привлекательных, уверенных в себе и успешных. Особенно тех, к кому Таня и сама испытывала симпатию… Не важно, какую. Да, она каждый раз уверяла его в том, что Никита для нее — лишь друг и не более того. Кипелов не возражал — он это и сам прекрасно чувствовал. Но, тем не менее, даже душевная теплота, установившаяся между молодыми людьми, доводила его до самого настоящего бешенства. Он претендовал абсолютно на все — на ее полную преданность и телом, и сердцем, и разумом, и душой. Сам понимая, что не может по каким-то своим причинам дать ей той близости, которой она так жаждет и которую ей с лихвой обеспечивает Никита, все же явственно ощущал, как где-то внутри, в груди, нестерпимо горело желание жестко отрезать от нее все-все связи с любыми реальными или даже гипотетически возможными поклонниками.

Намеренно расположившись позади водительского сидения, чтобы не видеть раздражавшего его молодого соперника, Кипелов упорно делал вид, что неимоверно заинтересован архитектурой окраины Москвы, но все же боковым зрением замечал, что Таня то и дело украдкой поглядывает на него и, не встретившись с ним глазами, вновь и вновь виновато роняла голову вниз. Она бесила его. Ох, как она его бесила! Он хотел бы сейчас ехать с ней в электричке, крепко прижимая ее рукой к своей груди, да так, чтобы она всем телом ощущала ту жадность, которую он к ней испытывал, и едва уловимо мягко целовать ее в висок, чтобы она чувствовала всю переполнявшую его нежность. Жадность и нежность — это то, что распирало его изнутри каждый день, проведенный с нею рядом. А сейчас — еще и разъедающее раздражение. Раздражение, граничившее с ненавистью. Ее виноватое покусывание губ, ее трепетные признания, ее влюбленные глаза — и тот факт, что каждый раз она садится в автомобиль рядом с Никитой, а не с ним! Приковать бы ее к себе наручниками и не отпускать от себя ни на шаг. Прижимать бы ее к стене, крепко сжимая рукой тонкую нежную шею, и шепотом на ушко медленно объяснять, что она всецело принадлежит только ему. «Если б я был султан… — пробежала в голове мужчины смешная советская песенка, — я бы сделал ее своей наложницей».

В то же самое время Таня, время от времени бросая взгляд на Валерия, с грустью осознавала, что по приезду домой ее уж точноне ждет такой желанный милый уютный вечер в его объятиях перед телевизором на разложенном диване, а напротив — очередное холодное, каменное молчание неопределенной длительности и гордое игнорирование, словно она привидение. «Вот бы мне волшебную палочку, чтобы соединить в одного человека Валеру и Никиту. Чтобы был таким вот мужественным, страстным и даже жестким, таким до щекотки манящим и притягательным, как первый, и таким вот чутким и внимательным к моим чувствам и переживаниям, как второй. Тогда я была уж точно бы по-настоящему счастлива!» Глядя бессмысленным взглядом на гоязно-серую дорогу, затуманенную мельтешащими перед лобовым стеклом автомобиля снежинками, она размечталась о том, как могла бы этим вечером тихонько готовить Кипелову какой-нибудь кекс по только что вычитанному в интернете новому рецепту, потом уселась бы на него сверху на постели и нежно расцеловала его в нос, щеки, шею, а затем он перевернул бы ее на спину, вжал всем телом в простыни и грубовато трахнул, после чего сгреб бы в охапку, прижал покрепке к себе и так и уснул, а она считала бы мелькавшие перед глазами звездочки и мучилась бессонницей из-за его теплого дыхания, размеренно щекотавшего разгоряченную кожу на плече. А потом, проснувшись утром и лениво нежась в постели, она рассказывала бы ему о своих дурацких снах, о просмотренном недавно фильме и какой-нибудь ерунде, прочитанной в интернете, о своих мечтах и страхах, надеждах и разочарованиях… Таня так размечталась, что совершенно не заметила, как автомобиль плавно подкатил к калитке до боли знакомого и уже почти ставшего родным дома. Дома, в котором произошло немало дурного, пролилось много слез и случилось уже дважды то, от чего все еще немного краснеют щеки в присутствии Никиты…

Таня выбралась из тепла на мороз первая. Ужасно не хотелось прямо сейчас встречаться взглядом ни с Кипеловым, ни с Никитой. Хватило уже по самое горло.

— Я задержусь немножко, скоро догоню, иди пока, — буркнул парень и, дождавшись, когда подруга выберется из салона, открыл бардачок и вывалил на пассажирское сидение целую стопку бумаг.

Снежинки неприятно кусали лицо, а снег под ногами так противно и громко хрустел, как будто рвались ее нервы. Девушка куталась носом в воротник, вжав шею в плечи так сильно, что от этого неприятно ныли напряженные мышцы, и быстрыми шажками семенила в сторону калитки. Она слышала, как за ней старался не отставать Валерий — характерный звуку шагов и легкое поскрипывание костылей настойчиво вползали в уши. К тому же Таня совершено отчетливо спиной и затылком ощущала его тяжелый взгляд, и оттого еще сильнее покрывалась мурашками. До безумия хотелось, чтобы этот дурной день поскорее закончился — кое-как скоротать вечер, а потом под любым предлогом примоститься под теплым боком в надежде, что он не оттолкнет, не прогонит, а утро сотрет своей негой и лаской, точно мягким ластиком, все, что было сегодня, и на чистом холсте ей удастся нарисовать новые краски ее безграничной любви…

Узкая дорожка, маленькое крылечко, темно-серая дверь — пальцы не слушаются, тщетно отыскивая в недрах куртки ключи. Черт! Они же в другом кармане. Таня мысленно ругает саму себя за забывчивость и рассеянность. А все потому, что эмоции накрывают с головой — досада сжимает разум, как пасть хищника безвольную и почти сдавшуюся жертву. «Почему все так плохо, почему он так ревнив, так строг и суров ко мне, чем я все это заслужила? Ведь я его. Я вся без остатка его! Неужели этого мало? Зачем, черт побери, зачем все так усложнять? Я лишь хотела встретиться с другом. А еще так мечтала, чтобы они подружились… ну или хотя бы попытались найти общий язык. Вот бы открыть сейчас эту дверь, провалиться в тепло, как в иномирье, и забыть про все-все проблемы». Холодный металл ключей в замерзших пальцах, противный скрежет замка — Кипелов уже за спиной. Пальцы начинают дрожать, ключ так нелепо застревает в замке и никак не хочет извлекаться наружу. «Валера, как же я хочу, чтобы ты обнял меня прямо сейчас и прошептал что-нибудь глупое и нежное на ухо…» Его громкое дыхание за спиной — запыхался. Ключ выскакивает, наконец, из замочной скважины и тут же выпадает из неловких рук — дзин! Таня опускается на коленки, зарывается покрасневшими на морозе пальчиками в обжигающий холодом снег — прямо возле ботинок Валерия. Она не видит, но явственно чувствует — он смотрит на нее снизу вверх. Неотрывно, не проронив ни слова, жестоко раня строгостью. Неловко, так странно быть у его ног, внизу, на корточках. Волна мурашек по телу — хочется обнимать его ноги и смотреть кротко и послушно снизу вверх… Бр-р-р! Отгоняя странные фантазии, девушка подскакивает на ноги, как ошпаренная, и поскорее распахивает дверь. Выдох. Гора с плеч. Наивная, но все же согревающая сердце иллюзия защищенности. Теперь только нужно отдать Никите документы, и все — это напряжение пропадет, наконец, оставив лишь неприятную оскомину. «Зря я все это сегодня затеяла…»

— Таня, перестань! — раздраженно выкрикнул Валерий, оттолкнув ее руки, тянувшиеся к молнии его куртки. — Я сам разденусь, черт возьми! И разуюсь тоже. Хватит.

— Я просто хотела помочь…

— Просто разденься сама и не устраивай цирк — я не инвалид, — фыркнул мужчина, расстегнув куртку, и кое-как присел на пуфик в углу, кряхтя от напряжения.

Таня разделась быстро и несколько секунд молча печально смотрела на любовника, с досады закусив губу и ощущая, как нестерпимо давит на мозг повисшее безмолвие. Он ревновал. Снова. Это было ясно, как белый день. Таня даже не удивилась, лишь была расстроена тем, что совершенно не имеет понятия, как себя вести во всей этой нелепой ситуации. Из раздумий ее вырвал Никита, зашедший в коридор и остановившийся возле входной двери.

— Танюша, разуваться не хочу, принесешь мне документы? В комоде синяя папка. Придется немного покопаться — бумаг там много скопилось, все никак не разберу и не выброшу все лишнее, — спокойно проинструктировал он девушку и мягко улыбнулся ей.

Кипелов осторожно поднялся с пуфика и, дождавшись, когда Таня скроется в комнате, медленно подошел к парню, стиснув зубы и посмотрев на него со злым прищуром.

— Ну так что, понравилось? — холодно проговорил он и криво усмехнулся.

— Ты о чем? — не понял Никита и рефлекторно хотел было скрестить руки на груди, но тут же передумал и упер кулаки в бока.

— Да брось! Ты же хотел провести с ней время. Воспользовался хоть представившейся редкой возможностью? Доволен? — Кипелов цедил слова сквозь зубы, понимая, как это все глупо и по-мальчишески звучит, но все же не мог отказать себе в том, чтобы хоть немного унизить соперника.

— Да что за ерунду ты несешь? Мы чудесно поговорили с ней, тебе-то какое дело? — Никите было не по себе от этого холодного взгляда — он одновременно жег огнем и тревожил. Вся эта ситуация с начавшимся только что незапланированным диалогом с ненавистным человеком ему совершенно не нравилась и натягивала нервы, как гитарные струны.

— Поговорили, мило обнимаясь. Чудесно, — проигнорировав вопрос, дополнил мысль рокер, ухмыляясь и с трудом давя распалявшуюся злость. Плевать он хотел на то, как он выглядит со стороны, что думает Никита — Валерию совершенно не нравилось близость его девушки и этого наглеца. Наглеца, который смеет трогать его собственность. Он не знал как, но чувствовал, что должен с этим разобраться, иначе его гнев сожжет его изнутри дотла.

— Пусть так. И что? — парень стоял на своем и не собирался отступать, хоть и чувствовал дискомфорт и напряжение, затягивавшееся в нем узлом от странного, наполненного злой решимостью взгляда визави.

— Поцеловал хоть ее? — недобро усмехнулся Валерий, оскалив зубы.

— Что?! — моментально вскипел Никита от столь провокационного вопроса, его словно кипятком обдало. — Что за бред ты несешь? В своем уме?

— Да брось, ты же хочешь этого. Ее хочешь, не правда ли? — прищурился Кипелов, испытующе заглянув парню прямо в глаза и сделав шаг навстречу. — Что, не сдюжил? Кишка тонка?

— В отличие от тебя, — Никита кипел от негодования и умышленно сделал паузу, направив указательный палец Валерию в грудь, — я не целую девушек против их воли и не принуждаю их к сексу, когда они этого не хотят.

— Твоя правда. Она ведь меня сама хочет. Меня, а не тебя, — парировал рокер, чувствуя, как адреналин ускоряет стук сердца и ток крови по венам. Ненависть к сопернику требовала выплекса, заставляла провоцировать его всеми доступными способами, лишь бы как можно сильнее унизить.

— Допустим, — с трудом сохраняя невозмутимый вид, с достоинстаом ответил Никита. — Я вообще до сих пор понять, не могу, почему она тебя все-таки простила. Сколько раз ей говорил… Ты же запудрил наивной девчонке мозги ради собственного эгоистичного удовольствия и даже ни разе не попытался подумать, а что для нее было бы хорошо и правильно.

— Ты дохрена на себя берешь. Она не ребенок и сама вполне способна решать, чего хочет, — Валерию хотелось прокричать эти слова Никите прямо в лицо, но он очень не хотел, чтобы здесь прямо сейчас оказалась вдруг Таня, прибежав на шум.

— Здесь ты прав, свобода воли бесценна, но ты слишком сильно влияешь на нее. Был бы мужиком — сделал бы все, чтобы не исковеркать ее жизнь. И не уничтожить заодно свою, — с презрением ударил по больному парень, испытав при этом несравнимое моральное удовольствие — правду говорить все-таки весьма приятно, особенно жесткую, особенно глядя прямо в глаза. — Да, она сама имеет право решать, что делать. И только поэтому ты, — с оскалом, шипя как кобра, добавил Никита, — все еще здесь, в моем доме. Только потому, что она меня попросила. Я всегда был против, но согласился. Уверен, пожалею потом об этом, но, видимо, я дурак. Влюбленный дурак, — парень как-то горько усмехнулся, на мгновение его уверенность в себе дрогнула. На короткое время повисла тишина — натянутая, звенящяя, как гитарная струна, почти наэлектризованная. Мужчины озлобленно смотрели друг на друга, каждый не хотел показывать хоть на долю секунды свою слабость. В конце концов, Кипелов разомкнул пересохшие напряженные губы и с гордостью, со злой решимостью в голосе произнес несколько слов — медленно чеканя их, почти по слогам:

— Я уеду. Завтра же. Давно пора было это сделать. И с радостью! — издевательская усмешка. — Мы уедем с ней вместе.

— Ха! — парень не сдержал короткий смешок, уверенно и почти расслабленно запрокинул голову назад и недобро заулыбался, обнажив ровный ряд зубов. — Наивный, самоуверенный… Нет, мил человек, никуда она отсюда не поедет.

— Да с чего ты взял? — нахмурив брови и напрягшись, процедил сквозь зубы рокер, мечтая в этот самый момент от души разукрасить самодовольную физиономия молодого соперника, выбить из него всю дурь одним прицельным ударом кулака, тем самым эффектно запечатав ему рот.

— О, так ты не знаешь что ли? — совершенно искренне, но щедро сдобрив голос и мимику пущим артистизмом (грех было упустить такой удобный шанс подразнить ненавистного мужчину!), воскликнул парень и приглушенно расхохотался. — Она тебе ничего не рассказала! А вот это уже интересно. Вот как, значит, — он вдруг почувствовал себя королем в сложившейся ситуации.