43. Я не хочу разумно и правильно (2/2)

— Прекрати. Просто прекрати, — строго сказал Никита и вертикально рассек ладонью воздух, жестом показывая, что не желает больше слышать продолжения неприятного ему монолога. — Мои чувства — они мои! Я большой мальчик и в состоянии сам нести ответственность за себя и свою жизнь. Но ты… Таня, ты поступаешь опрометчиво! Неужели ты не понимаешь, что он разрушает тебя? — Никита сделал глубокий вдох и выдох, с трудом успокоив тем самым дыхание, и взглянул на Таню, которая все так же молча стояла, опустим голову и бессмысленно выискивая что-то в грязном снеге под ногами, а затем уже куда спокойнее продолжил, еще не потеряв надежду вразумить подругу: — Он уже пожил достаточно. У него-то все было в жизни, и теперь он может позволить себе творить все, что заблагорассудится. Но у тебя еще вся жизнь впереди, зачем ты ее с ним ломаешь?

— У меня никогда не было МОЕЙ, — Таня выделила это слово паузой, в то время как ее голос оставался таким тихим, что его едва ли не заглушали шумом мотора отъезжавшие с парковки соседние автомобили, — жизни. Мои родители все распланировали наперед, даже не спросив меня. А я всего лишь фарфоровая кукла в нарисованном ими сценарии…

— Черт побери, тебе почти двадцать один год, а ты рассуждаешь как пятнадцатилетняя девчонка с юношеским максимализмом, — парень с трудом сдерживал себя, чтобы окончательно все не испортить в своих отношениях с девушкой, которая за короткое время вдруг стала для него самым дорогим человечком на свете. Аккуратно обхватив руками ее плечи и слегка тряхнув, он заставил ее поднять глаза — в них блестели слезы, но ни капли не пролилось по щекам, она держалась, Бог знает какими усилиями. — Это просто глупое желание бунтовать против воли родителей, сам через все это проходил, только значительно раньше, чем ты.

— Ты не понимаешь… Не понимаешь меня… — словно в бреду пробормотала Таня, и ее лицо исказилось мукой, она мотнула несколько раз головой, словно пытаясь вырваться, сбежать от его давления, закрыться от его слов, но парень поймал ее лицо ладонями и вновь заставил взглянуть в глаза, а затем продолжил свою мысль тихо, вкрадчиво и даже с той мягкостью, на которую только был способен, в то время как его сердце горело огнем негодования и отчаяния.

— Сейчас ты все воспринимаешь в черных красках, но сделав всего один верный шаг, потом, спустя время, ты поймешь, что твои родители делали все только тебе во благо. У них за плечами огромный опыт, им лучше знать, как будет правильно и разумно. И вы вместе однажды вечером за чашечкой чая посмеетесь над тем, какие кренделя ты выписывала когда-то, заставляя их переживать и нервничать.

— Разумно, правильно… — задумчиво произнесла Таня и посмотрела на Никиту таким обреченным взглядом, что он едва не пожалел о сказанных только что словах. Таня горько усмехнулась и почти одними губами прошептала: — Я не хочу разумно и правильно. Я хочу так, как велит мне мое сердце. И душа. Лучше я совершу ошибку, зато сделаю это сама. Сделаю то, что по-настоящему желаю. Пусть даже вопреки разуму. Не хочу разменять свою судьбу пополам и предать себя, прожив не свою жизнь, — девушка искала взглядом понимания в глазах друга, но не найдя его, сказала то, что было для нее единственной истиной, единственной ценностью и важностью, как будто подытоживая весь этот бессмысленный для нее самой диалог: — Я люблю его.

— Да не любовь это! Влюбленность, заморочка, эскапизм, в конце концов. Что угодно, но не любовь. Чтобы полюбить по-настоящему, пуд соли надо вместе съесть, рука об руку пройти через океан проблем. Это не то, что приходит само по себе из ниоткуда, это то, что двое делают сами, своими руками. Хэнд-мейд, если хочешь! — парень горячился с каждым словом, все еще надеясь достучаться до разума своей визави, но с каждой секундой надежда ускользала сквозь пальцы, наталкиваясь на совершенно пустой взгляд девушки, в которой была лишь серая бетонная стена ее почти маниакальной упертости, о которую разбивались в осколки все его слова, звеня в морозном ноябрьском воздухе больничного дворика. — Это пройдет. Пройдет, слышишь? Верь мне, пожалуйста. Когда-нибудь ты и сама не сможешь вспомнить, почему из-за него, — Никита сделал паузу, вновь неприятно поморщившись — он никак не мог назвать Кипелова по имени или хотя бы по фамилии, ощущая что-то сродни тошнотворному чувству при любом воспоминании о рокере, — едва не положила свою жизнь на жертвенный алтарь.

Таня не изменилась в лице, лишь несколько секунд безучастно смотрела парню в глаза. В голове набатом прозвучала фраза: «Я без него жить не хочу, а с ним мне не позволят…» И злая решимость, лишенная надежд, наполнила ее сердце. Приоткрыв рот, девушка тихо и холодно произнесла:

— Отойди от меня.

В ее голосе не было ни капли ненависти, гнева, пренебрежения. Ничего. Лишь холод и пугающая решимость. Никита нервно сглотнул, пропустив в памяти как аудиопленку все, что только что сказал Тане, и уже пожалел об этом разговоре, потому как меньше всего на свете хотел ее ранить или задушить в ней жизнь своими руками. Выйти против компании гопников было не страшно, а вот сделать больно подруге — это пугало его до мурашек. Совершенно ошарашенный ее реакцией, он, сам того не осознавая, инстинктивно отступил от девушки в сторону, развернулся, сделал шаг назад и уперся ногами в капот своего автомобиля. Таня медленно походила возле него, задувчиво глядя в снег, как будто собираясь с мыслями, а затем развернулась лицом к другу и подошла почти вплотную к нему.

— Я с самого начала была с тобой честна. Быть может, меняла свои слова время от времени, но никогда не лгала. Быть может дала тебе ложную надежду, но сделала это не специально. Я рассказывала тебе обо всем. С самого первого дня. Потому что доверилась тебе и доверяю до сих пор. Я никогда не обещала того, чего не могла дать, — Таня говорила медленно, тихо, чеканя каждое слово, стараясь, чтобы парень обязательно понял ее правильно и не упустил ни единого ее слова. Ей до одури хотелось быть понятой. Она говорила правду, в течение всего этого мучительного разговора, и вместе со словами ее покидала боль, которая жила в ее сердце вместе с образом Никиты и которая висела камнем на шее долгими днями. Холодная решимость дарила ей силы продолжать этот монолог дальше: — Раз ты не хочешь понять меня, раз не принимаешь, тогда я прошу прощения, что потратила твое время и заняла твой дом. Завтра же я покину его. Будь что будет. Я не стану винить тебя ни в чем. Ты и так дал мне то, чего не обязан был давать. Помог мне, когда я в этом нуждалась, хотя не был обязан. Еще раз прости меня за все.

— Таня! — коротко вскрикнул от неожиданности только что услышанных слов подруги Никита и, испугавшись самого себя, тут же осекся. — Черт! — выругавшись, он лишь рывком схватил девушку за плечи и притянул с силой к себе, сжав едва ли не до хруста ее ребра. Она рвалась в его руках, как пойманная в капкан лисица, пыталась что-то кричать ему в шею, а он лишь обнимал ее и пытался успокоить, тихо бормоча слова, которые сам же не успевал осмысливать.

— Тише, пожалуйста, малыш, тише. Никогда, слышишь, никогда я тебя не прогоню. Никогда тебя не оттолкну. Упрямая моя чертовка, — устало вздохнул Никита, заметив, что Таня перестала вырываться из его рук и едва ощутимо дрожала от накатывавших волнами эмоций. — Прости. Глупо было надеяться, что самая упрямая на свете девчонка хоть раз послушает меня, — по-доброму усмехнулся он и ослабил объятия. Таня не отпрянула, все так же прижималась к нему всем телом и вслушивалась в каждое слово. — Ты можешь оставаться с ним… в моем доме столько, сколько посчитаешь нужным. Возможно, я потом об этом решении пожалею. Но, по крайней мере, буду знать, что сделал все, что мог. Я не оставлю тебя одну. Ни за что.

Несколько минут прошли в тишине, изредка прерываемой Таниными короткими всхлипами. Девушка и впрямь расслабилась, наконец, в его руках и вдруг осознала, что именно он и только он знает о ней практически все — все обстоятельства ее жизни и нынешнего положения, все ее душевные переживания, мечты и надежды, тревоги и страхи. Не Кипелов, а именно он. ” Так странно… Почему любимому человеку я боюсь рассказать правду о себе, а Никите могу и при том так легко? С первого дня, даже не смотря на то, что он Валеру на дух не переносит и всеми фибрами души желает, чтобы мы с ним расстались, и как можно скорее» Но ответа не находила. Эта мысль удивляла и даже немного пугала ее, но вместе с тем, она была рада, что хоть один человек на свете, зная о ней все, не отрекся от нее и остается рядом, охраняя и оберегая как ангел-хранитель, пусть и со своими вполне земными и не всегда приятными ей эмоциями и словами.

Никита ни слова не произносил, лишь терпеливо ждал. Он рад был по крайней мере тому, что девушка успокоилась, хоть и толка от разговора никакого ровным счетом не вышло. Было чертовски больно осознавать, что она на всех парах неслась к обрыву с какой-то только ей одной понятной радостью, какую испытывают, наверное, лишь безумцы, а он своими собственными руками расчищал перед ней дорогу. Но оставь он ее сейчас, никогда бы не простил себя за предательство. Оставалось лишь крепко обнимать ее, сцепив зубы до скрежета, и благодарить небеса за это мгновение близости…

Вдруг Таня мягко отстранилась и начала смушенно тереть глаза кулачками, пытаясь прийти в себя.

— Ты довел меня до слез! Гад, — наигранно обиженно фыркнула она и усмехнулась, а потом тихо добавила, посмотрев парню в глаза: — Спасибо.

— Было бы за что, — пожал плечами Никита и тепло улыбнулся. — А насчет гада — ты становишься слишком предсказуемой, милочка! — поддразнил он Таню и тут же продолжил, не обращая внимания на ее комментарии вроде «Да ну тебя!» и «Вредина!»: — Я должен сказать тебе две вещи.

— Какие? — увидев строгую серьезность во взгляде друга, тут же напряглась и переменилась в лице девушка, насторожившись.

— Во-первых, все, что я только что сказал — это от того, что я безумно переживаю за тебя, а не потому что я хочу занять его место, — сказал Никита и кивнул в сторону больничного корпуса. — Ты мне все прекрасно объяснила, меня бы при любом раскладе твои родители не приняли в семью, даже если бы ты вдруг выбрала меня. А если бы я все-таки попытался занять место в твоем сердце, то точно так же разрушил бы твою жизнь. И не спорь со мной, я действительно считаю, что это так, — он упрямо не дал Тане возразить и хоть слово вставить и без пауз продолжин: — Я категорически это не приемлю. И из этого следует вторая вещь, которую я должен сказать тебе. Ты дорога мне, я приму любые твои поступки и обещаю — постараюсь понять. И всегда буду рядом. Но это не значит, что я приму его. Это не значит, что я закрою глаза на то, что он сделал с тобой. И даже не проси меня об этом. Я никогда не поменяю свое мнение о нем. Для меня он…

Никита замялся. Таня посмотрела на него так болезненно, нервно закусив нижнюю губу при упоминании о Валерии, что он почувствовал какую-то нелогичную и необъяснимую для себя вину перед ней. И он не хотел вновь ломать только что восстановившийся между ним и подругой хрупкий мост понимания и душевной близости.

— В общем, ты можешь на меня расчитывать, но его я принимать не обязан, — подытожил Никита, замяв незаконченную фразу, уселся на капот, похлопал по нему ладонью рядом с собой, приглашая девушку присоединиться, и достал сигареты.

— А ты свой лимит уже выкурила! — ответил на неозвученную Танину просьбу Никита и показал фигу, а потом прикурил свою сигарету. Таня в ответ на это фыркнула, сложила руки на груди в замок и демонстративно отвернулась.

— Я тоже тебя люблю, — хохотнул парень и легонько пихнул ее в бок. Таня ответила, начав тем самым импровизированную драку локтями, отчего молодые люди рассмеялись, а затем Никита крепко обнял подругу за плечо и притянул поближе к себе. — Ты родителям звонила?

— Нет… — вздрогнув, ответила Таня и инстинктивно уткнулась носом в воротник куртки, зарывшись в него поглубже, словно стараясь спрятаться от нахлынувших вдруг мыслей.

— И почему же? — настаивал Никита, выпуская вниз тонкую струйку дыма.

— По большому кочану и по малой капусте, Никита! — вспылила было Таня, но тут же успокоилась, понимая, что друг просто о ней беспокоится, и вообще он прав, как бы ей не хотелось этого признавать. — Не знаю… Боюсь.

— Они твои родители, чего ты боишься? Не хочешь отступать, возвращаться домой — твое дело. Но молчать — это совсем плохой вариант, понимаешь? Одного «разговора», — Никита сделал движение пальцами в воздухе, изображая кавычки, — на эмоциях слишком мало. Ни один родитель не будет молча ждать, когда их дочь, пожелавшая внезапно свободы и сбежавшая из дома, соизволит, наконец, выйти на связь.

— Никита, я боюсь… — Таня жалобно посмотрела парню в глаза, поджав губы и и тяжело вздохнув. — Потому что не знаю, что им сказать. У меня нет плана.

— Я понимаю тебя, — приободрил парень подругу, тряхнув ее за плечо и стараясь держаться, хотя и сам мучительно переживал за нее и понятия не имел, чем ей помочь в ее дурацких, с его точки зрения, опрометчивых и даже опасных поступках. — Но своим молчанием ты делаешь только хуже, провоцируя отца начать тебя искать. И что он найдет тогда, м? Я не знаю, что ты должна сказать ему, но только ты его знаешь от и до и больше никто. Знаешь его слабости. Уверен, ты найдешь для него нужные слова. Если не хочешь возвращаться домой, придется придумывать план на ходу и что-то делать. Все это ужасно дурно пахнет, вряд ли кончится чем-то хорошим, но я надеюсь, что ты будешь осторожна и найдешь выход. Хотел бы я тебе хоть чем-то помочь, но в упор не вижу, чем, — с надрывом произнес Никита и замолчал, снова закурив, как будто пытаясь скрыть в этом действии нервозность и утопить в дыму тревогу.

— Я поговорю, обещаю, — натянуто улыбнулась Таня и положила голову другу на плечо. Он погладил ее по макушке и, выдержав паузу, тихо сказал:

— Они ведь любят тебя. Не сомневайся в этом, — парень замялся, думая о чем-то своем. — И они по крайней мере имею право знать, что с их дочерью все в порядке.

Таня не ответила, лишь шмыгнула носом, ощущая, как дым от сигареты друга щекочет ноздри и дарит легкое расслабление, унося мысли куда-то в даль, и слушала встревоженное дыхание парня. Хотелось, чтобы эта тишина и ненавязчивые объятия длились целую вечность, даря покой и чувство защищенности. И лишь спустя минут десять Таня наконец прервала молчание:

— Ты пойдешь к отцу?

— Ах, да, — словно очнувшись от дремы, встрепеннулся Никита и выпустил девушку из объятий, а затем направился к двери машины. — Думаю, он уже закончил с твоим благоверным. Странно, что тот до сих пор не вышел, — рассеянно пробормотал парень и вынырнул из автомобиля, держа в руках папку с бумагами. — Зайду, пожалуй, со служебки. Кстати, забыл сказать… Перед поездкой я не успел, и без того прилично задержался. Мне нужно будет забрать бумаги, которые лежат в комоде возле окна, помнишь, я тебе показывал?

— Помню… То есть назад мы тоже втроем поедем? — растерянно спросила Таня, одновременно обрадовавшись этим словам и в то же самое время омрачившись от перспективы вновь оказаться между двух огней еще часа на полтора пути.

— Если ты не против. Думаю, так будет удобнее для всех, — нейтрально ответил парень и, остановившись перед подругой, прежде чем уйти, улыбнулся, щелкнув ее по носу. — Ну, чего нос повесила?

–Тогда едем вместе, — улыбнулась она в ответ. — И еще раз спасибо тебе за все.

Парень подмигнул подруге, сделав пальцами жест «ok», и бодро зашагал прочь в сторону служебного входа в больничное здание, оставив Таню наедине со своими мыслями и улыбкой, не сползавшей с ее лица еще несколько минут. Не смотря на неприятные мысли о предстоявшей неловкости во время обратного пути, она все же без сомнений согласилась на предложение друга, потому что, положа руку на сердце, очень хотела еще хоть немного времени провести рядом с ним. Когда еще это повторится, она не знала, ведь ее любимый мужчина ревновал ее к Никите, и она, как бы ни была приятна эта его ревность, все же не хотела причинять ему дискомфорт и видеть недовольство и гнев в его до одури любимых серо-голубых глазах. Глазах, которые, напряженно буравили ее с больничного крыльца уже несколько долгих минут…