31. Острая боль, словно скальпелем, сердце вскрыла (1/2)
Три дня пролетели совершенно незаметно, почти неразличимые, сливающиеся в одно целое. Три дня почти полного отшельничества взаперти в комнате наедине с самим собой. Три дня, заполненные чтением, созерцанием падающих с деревьев запоздалых листьев за окном, противоречивыми мыслями и чувствами, ожиданием Таниных шагов за дверью. Раз, два, три…
— Привет, — тихо произнесла девушка и неспеша зашла в комнату.
Яркое солнышко заполняло помещение золотисто-карамельным светом, играя бликами и тенями на стенах. Дожди, наконец, закончились. И вот сейчас солнечные лучики играли на лице Тани, делая его мягче, милее, теплее. Оно было спокойным и даже серьезным, но Кипелов почти на самом деле видел ее улыбку, настойчиво дорисовывая ее в воображении. От той полуживотной, в мгновение ока начисто затмевавшей разум страсти, которую пробуждала в нем девушка несколько дней назад, когда точно так же заходила по утрам с ампулами и шприцем, не осталось и следа. Ему казалось, что вся эта похоть распалялась в нем только лишь потому, что Таня была такая далекая, совершенно чужая, холодная. До острого болезненного чувства отчаяния. Была с ним рядом, близка физически, но одновременно совершенно недоступна. Она распаляла, дразнила, будоражила его. До одури хотелось взять ее силой, чтобы вновь почувствовать своей девочкой, преданной лишь ему одному. А сейчас, когда в ее голосе и взгляде вдруг исчезли прежние уничижительные нотки и пренебрежительный тон, страсть его стихла так, как бушевавший в море шторм уступает место штилю. И единственному желанию — войти поскорее в тихую бухту, причалить к берегу и обрести, наконец, покой.
— Доброе утро, Таня, — немного смутившись от все еще непривычно мягкого голоса девушки без единой нотки сарказма и издевки произнес мужчина и начал осторожно переворачиваться на живот. Снова утренний укол. И снова Таня почему-то мила и спокойна, как и в предыдущие два дня. Позавчера он напряженно ждал подвоха, вчера немного расслабил свои внутренние пружины, а сегодня… Сегодня, кажется, совершенно растаял. Не от излишней доверчивости, отнюдь. Попросту потому, что ему самому отчаянно хотелось верить, что вот-вот случится что-то такое, что даст ему понять — скоро все снова заиграет яркими нежными красками с горячими огоньками страсти, и его руки коснутся нежной кожи девушки, ее мягкой бархатной щеки, и она не будет против. Валерий сам удивлялся тому, как легко готов поверить Тане, вдруг отчего-то сменившей гнев на милость. Совершенно не хотел думать о плохом, он готов был очертя голову броситься в ее мягкий омут, только помани она пальцем.
— Там на плите осталась каша. Она еще теплая, но если что подогрей, — вдруг все также спокойно и мягко сказала девушка, сложив использованный шприц и ампулы в ладонь. — Масло, хлеб, мед — ты знаешь, где… — почему-то немного растерянно договорила она последние слова, поднялась с постели, направилась к выходу и уже в дверях добавила: — Никита будет после обеда.
И снова тишина осталась после нее — холодная, неуютная, колючая, кусающая, словно голодный зверек за бока со всех сторон. Ушла из комнаты, вот только из головы никуда не уходит ни на секунду. Кипелов перевернулся на бок и присел, поморщившись, на край кровати. Никита… Мысленно произнеся имя, мужчина непроизвольно сжал челюсти. Снова приедет. Снова будет занимать все Танино внимание, а Кипелову останется лишь пытаться сосредоточить свое внимание на недочитанной книге, всеми силами стараясь выталкивать из сознания все те звуки, что будут упорно проникать в его комнату. «Черт бы его побрал! — выругался вслух Валерий и направился к двери. — Надо и правда поесть, пока его не принесла нелегкая раньше времени…»
— Ой! — воскликнул от неожиданности мужчина и врезался плечом в косяк, едва не столкнувшись в дверном проеме с Таней. — Меня так Кондратий хватит, ей Богу!
— Я думала, ты уже на кухне, — после недолгой паузы произнесла девушка с легкой усмешкой и едва тронувшей ее губы улыбкой. — Я белье занести хотела… Высохло вот, — почему-то опустила глаза и словно немного растерялась. Кипелову показалось, что сейчас она похожа на ту самую девушку-фанатку, которую он увидел первый раз в гримерке после концерта… Показалось.
— Давай, я возьму, — торопливо проговорил Кипелов, немного замешкался с костылем и протянул руку вперед. — Спасибо тебе.
— Иди уже ешь! Я сама… В шкаф положу, найдешь, — девушка отпрянула от Валерия — нервозно, резко, не глядя ему в глаза и пряча взгляд где-то на полу и стенах, словно стараясь как можно скорее закончить эта неудобную сцену в дверях. — Пожалуйста, Валер, иди…
Заминка, пауза. Кипелов скользит взглядом по лицу девушки, по ее опущенным векам и едва заметно дрогнувшей губе, которую она тут же слегка прикусила. Он молчит, но словно пытается найти слова, чтобы завязать разговор с ней, найти какой-нибудь маленький повод, чтобы перекинуть мостик между их берегами. И все-таки сдается. Идет на кухню, слыша, как девушка проскальзывает за его спиной в комнату. Пшенная каша, кажется, вчерашняя, на удивление вкусная, согревает изнутри. Даже не тело, а сердце — так неожиданно свалившейся на него заботой. Не хочется думать о плохом. Не хочется пускать в голову подозрения и тревожные мысли. Отчаянно хочется тепла…
***
Никита приехал часа в два дня. Валерий, не дожидаясь нежелательной встречи с ним, быстро пообедал и решил выйти на прогулку, чтобы как можно меньше времени находиться в одном помещениис молодыми людьми. Им было явно очень уж хорошо вместе, а сам он чувствовал себя лишним в одном помещении с ними. Не хотелось слышать их смех, неспешные милые разговоры и шушукание за стеной. Погода стояла прелестная. Уже почти совсем голые деревья отражались в серо-коричневых, еще не успевших высохнуть лужах, утопая в бликах солнечных лучей на поверхности воды. Дом находился на отшибе города на самом краю частного сектора, через улицу от которого возвышались серые панельные многоэтажки. Через пару дворов раскинулся маленький уютный парк, отдельными деталями все еще напоминавший о давно минувшей советской эпохе. Посреди центральной площади с убранными к зиме клумбами возвышался памятник Ленина. Ностальгические нотки зазвучали в душе Кипелова. Смутные воспоминания из детства, проведенного в Капотне, промелькнули в сердце, когда мимо с радостным воплем пробежали друг за дружкой два мальчика лет пяти с палками в руках, имитировавшими, судя по всему, пиратские сабли. Мужчина усмехнулся и широко улыбнулся, не отводя от них взгляд. Улыбнулся по-настоящему искренне, пожалуй, впервые за последние пару месяцев.
— Здравствуйте, дядя! — звонко прощебетал самый смелый из мальчишек, осторожно подобравшийся поближе к странному длинноволосому мужчине в возрасте, сидевшему на скамейке и с искристой улыбкой наблюдавшему за ними. — Почему Вы смеетесь над нами?! — по-детски мило негодуя, грозно выпятил нижнюю губку мальчуган. Кипелов все-таки не сдержался и расхохотался, глядя на не по годам серьезного ребенка, решительным шагом подошедшего к нему «выяснить отношения».
— Я от радости смеюсь, — добродушно произнес рокер. — Я когда-то и сам таким был. Мы с друзьями во дворе играли в гардемаринов. Знаешь таких? — бодро и артистично заявил он и сделал широкий быстрый жест рукой, словно вытащив из-за пояса невидимую шпагу.
— Н…нет… — немного растерявшись, неуверенно произнес мальчишка, но тут же собрался и снова стал удивительно серьезным. — Вы тоже так играли в догонялки, а теперь Вы старый и плохо ходите? — бросил он любопытный взгляд на костыли.
Кипелов снова от души расхохотался, запрокинув голову назад. Впервые за столько времени эта детская простота и непосредственность начисто содрала с его сердца колючий стальной панцирь, и радость наполнила его иссохшееся без человеческого тепла и любви сердце.
— Эээ, нет! Это у меня нога сломана, в гипсе, но скоро пройдет, и я снова буду ходить без этих вот штук. А ты знаешь, что я еще и бегаю быстро, м? — подначивал мальчишку Кипелов.
— Дядя, Вы меня обманываете. Мне мама говорит, что обманывать нехорошо, — сердито на полном серьезе произнес ребенок. — Вот мой прадедушка даже с тростью еле ходит! А бегать ему нельзя, он упадет!
— Но я-то еще совсем и не прадедушка! — едва сдерживая смех и широко улыбаясь, ответил мужчина.
— А внуки у Вас есть? Вы к ним ходите в гости? — наклонив голову на бок и с любопытством заглядывая в глаза, спросил мальчик.
— Есть. Две внучки. Одна уже совсем большая, ей целых семнадцать лет, а вторая в третий класс пошла, — тихо произнес рокер и опустил глаза вниз. — Но сейчас мы с ними не видимся…
— Почему? — словно почувствовав грусть своего странного собеседника, на тон тише спросил мальчуган и осторожно подсел рядом на скамейку.
— Потому что я совершил в своей жизни большую ошибку. И они теперь не хотят со мной общаться… — все так же не поднимая глаз, словно нечаянно задев не еще не затянувшуюся глубокую рану, уклончиво объяснил Валерий. — Тебя как зовут, парень? — выдержав небольшую паузу и словно внутренне собравшись, спросил он ребенка, сидевшего теперь рядом с ним.
— Артемка! — радостно выпалил он и добавил тут же: — А Вас?
— Я Валерий, — отвтил мужчина и крепко, совсем почти по-мужски пожал маленькую ладошку. — Так вот слушай, Артемка. Когда вырастешь, никогда не поддавайся никаким искушениям. Их много будет в твоей жизни. Как бы ярко не горел манящий огонек где-то совсем рядом, никогда, слышишь, никогда и ни за что не путай его с настоящим огнем в твоем сердце, с очагом твоей будущей семьи. Не бросайся туда, где ярко, цени то, что рядом. Понял меня?
Маленький Артем пристально смотрел своими большущими зелеными глазками прямо в серо-голубые прищуренные от яркого солнышка глаза Кипелова, широко открыв рот, и только и делал, что попеременно хлопал ресницами, пытаясь осмыслить весь тот поток красивых умных эмоциональных слов, что только что вывалил на него мужчина. Он так ничего толком и не понял, но эти слова проникли куда-то глубоко в сердце и упали на дно. Почему-то он почувствовал, что в этих словах есть что-то важное, что-то, чего он еще не понимает, но обязательно поймет, когда подрастет.
— Артем! Артемка! Ты меня с ума сведешь! Ты чего так далеко убежал от меня?! — слева от Валерия раздался громкий, полный беспокойства и строгости женский голос. Мужчина рефлекторно обернулся на звук и столкнулся глаза в глаза с молодой девушкой, которая, поймав на себе тяжелый, словно холодная сталь, взгляд незнакомца, резко остановилась, как вкопанная, и широко распахнула глаза от неожиданности. Несколько мгновений она скользила по лицу Валерия, едва заметно прищуривая глаза, словно пытаясь вспомнить, видела ли она его раньше…
— Про… Простите, пожалуйста! Он Вас, наверное, совсем заболтал, да? Вот ведь ко всем незнакомцам липнет! — теперь уже растерянно, но все еще с ноткой негодования пробормотала девушка и подошла в мальчику. — Ты зачем дяде мешаешь своими разговорами? Может, он один побыть хочет.