Часть 31. Примирение львов (2/2)

Но не сейчас. Вернись домой.</p>

Поэт поморщился и уже не наигранно схватился за голову.

— В своих предсказаниях я видел, что вампиры отвлекутся на некий суд, но я не знаю точной причины, почему это произойдет, — расшифровывает он сказанное. — Главное не это: я смогу ослабить Главный дом изнутри, и вот тогда вы нападете. Все случится в полнолуние. Вы не говорите, но я вижу, что вы пытаетесь понять, в чем состоит обман, но помните, что я и так рассказал вам многое о том, как победить вампиров. И за это у меня к вам только одна маленькая просьба.

Ну, конечно, вот в чем заключался подвох. Сейчас взамен каких-то жалких стишков попросит золотые горы, спасение своей шкуры или возможность расквитаться с каким-нибудь врагом лично. Мердок столько раз выслушивал эти «маленькие просьбы», что впору почувствовать себя крестным отцом. Но если кровосос по какой-то причине — личной мести или привязанности, не особо важно, — действительно помогает в убийстве своих ненастоящих братьев, то он заслуживает хотя бы того, чтобы его выслушали.

— Какая? — вздохнул Мердок устало и крепко затянулся. А потом чуть по-дилетантски не подавился сигаретным дымом, когда услышал ответ.

***</p>

Финн смотрит на Мердока, а Мердок смотрит на Финна. Между ними повисает молчание, которое таит в себе понимание. Они оба допустили это, и от осознания хочется хорошенько вмазать самому себе. Может, он бы так и сделал, но рядом Кирк, а тот понятия не имеет, что именно сейчас они вспомнили. О’Райли бесцеремонно хватает Финна за воротник и шипит не хуже любого обозленного вампира:

— Как ты смеешь так разговаривать со своим вожаком?!

Он слишком зол, чтобы остановиться и разобраться в происходящем, и ему не нужно сдерживать себя — в монстра он не превратится, а Финн не посмеет тронуть то, что принадлежит вожаку. Так что в Финна врезается кулак, заставляя его отскочить и злобно выплюнуть уже с безопасного расстояния:

— Я ничего не знал, понятно? Он сказал, что отвлечет все внимание на себя, чтобы снова попасть к кровососам и уничтожить их! А его вампирский дружок на стороне как-то ему в этом поможет.

У Мердока очень тяжелый проницательный взгляд, под которым Финн начинает сникать и отводить глаза. Всем в кабинете слышится отчетливый звук постукивания хвоста по полу, хотя никакого хвоста не видно. Финн врет.

— Ты сам скажешь, или тебе помочь? — Мердок устало массирует виски. Не хватало ему разбираться еще и с этим. Покой ему в ближайшее время не будет даже сниться, так, вроде, предсказывал Поэт.

Финн вспоминает о том, что он мужик, а не сопля, и ему не нужно оправдываться за то, что он сделал. Это было взвешенное решение — первое за те месяцы, когда он мог только исполнять приказы Мердока и ни во что не вмешиваться. Раньше власти у всех было поровну — и у Мердока, и у Финна, и у Марины, — все они мыслили одинаково и важное для прайда решение мог принять любой из них, не спрашивая остальных. Их доверие друг к другу было велико настолько, что, даже будь решение в итоге неверным, за это бы не осудили, потому что понимали: иначе все равно было нельзя.

В настоящем прайде, в общем-то, не бывает четких вожаков, как у тех же волков, но и волки, и вампиры привыкли иметь дело с теми, у кого есть главарь. Его они и получили. Финн четко знал, что он — не последний лев в этом прайде и стелиться ни перед кем не будет. Заражаясь от Мердока упрямством, он скрещивает руки на груди и уже более твердо и уверенно замечает:

— Реакция должна быть правдоподобной. Мы не знаем, в какой момент они полезли бы в голову и узнали, что это всего лишь провокация. Ты мог выдать себя, поэтому я ничего тебе не сказал. Всю ответственность я взял на себя. Можешь наказать меня за это, если хочешь.

«Я расскажу одному из вас… Но не скажу, кому, иначе кое-кто узнает раньше времени, подслушав ваши мысли. Надеюсь, это ясно», — эхом вторит голос Поэта.

Кровосос выбрал Финна. И тот согласился. Его мысли настолько спутаны, что ни один высший не воспримет их всерьез. Уж Мердок-то, как вожак, знает, сколько в них пьяного бреда и агрессии на всех и вся из-за страданий и потерь. Лезть в такое никому не захочется. Флегетон наверняка попытался и тут же вылетел из мозгов Финна, как пробка из бутылки шампанского. Поэт правильно все рассчитал.

Финн справился! Охладил на время свой пыл, не набрасываясь на мелкую рыбешку, чтобы потом вцепиться в жабры рыбке покрупнее. Мердок не может его за это осуждать — это, и правда, лишь холодный расчет, которому он сам вечно всех учил. Когда Марина умерла, Финн перестал мыслить здраво и строить далеко идущие планы, его интересовала только сиюминутная драка с каким-нибудь вампиром — неважно, виновным или невиновным, лишь бы быстрее избавиться от боли и пустоты в душе. Но Поэт изменил его новые привычки, предложив свой план — иногда нужно потерять меньшее, чтобы получить большее. Это разумно, и с этой точки зрения Финн поступил правильно. Но никто не предупреждал Мердока о том, что Кристофер снова окажется в опасности. Даже если никто не собирался всерьез ему вредить.

Поэт обставил все так, чтобы МакАлистер-младший согласился на все добровольно, в качестве наказания за проигрыш в пари. Укусил для того, чтобы были видны раны, но залил кровью животных. Все равно Крис так и так ею пропах во время охоты, а львы не подпускали кровососов настолько близко, чтобы те смогли что-то разглядеть и заподозрить обман. К тому же, прайд волновался за львеныша по-настоящему, подтверждая, что это не подстава. Даже Кризалис не сдерживал сил, когда драл Поэта, веря, что его обманули.

Чистая работа. Мердок, конечно, все еще задается вопросами, как Поэт приманил вампиров и причем здесь вообще Разумовский, но если это было использовано исключительно во вред самому Поэту и на пользу прайду, то МакАлистер в подробности вдаваться не будет. Всего этого могло бы не получиться, если бы Мердок заранее обо всем знал, поэтому, будь он на месте Финна, поступил бы точно так же. У самого него, как вожака и дяди, могло не хватить яиц, чтобы поставить на кон жизнь собственного племянника.

Разговор ведется больше мысленно, чем вслух, поэтому все еще воинственно настроенный Кирк удивленно замирает, видя, как Мердок в качестве примирения протягивает Финну руку, а когда тот подходит ближе, сгребает его в медвежьи объятья.

— Ты стал лучше соображать, хотя прошло не так много времени после… Черт побери, Грязный Финн снова в деле. Долго же ты отдыхал! Но в следующий раз хотя бы намекай, что что-то задумал. Если бы Крис пострадал... Сам понимаешь, что бы я с тобой сделал.

Финн кивает. На секунду он подумал, что Мердок со своим ручным человеком и правда его прибьют! В последнее время старый лев вел себя… не самым лучшим образом и умудрился настроить против себя даже своих. Нельзя вечно прикрываться смертью жены, давно пора было взять себя в руки. Неприятно, конечно, что для этого пришлось сговориться с кровососом, но на войне все средства хороши.

Мердок снова смотрит на него с безграничным доверием, как не смотрел уже давно, и Финн решает не уточнять, что Поэт не обещал ему не убивать львеныша. О’Каллахен принял это, потому что Кристофер — не самая большая плата за будущую победу; у Мердока хотя бы есть еще Кирк. Кто ж знал, что кровосос окажется честным парнем и действительно не станет Кристоферу вредить? А если бы все-таки убил его, Финн бы заявил, что его обманули, и Мердок ему бы поверил, потому что захотел бы поверить. Ведь вампиров принято обвинять в собственных неудачах.

— Я рад, что ты меня понял, — Финн расплывается в улыбке, в которой Мердок улавливает что-то неправильное, но предпочитает это проигнорировать, чтобы не испортить восстановленные отношения. Львы ценят свою семью, какой бы она ни была. — Я не хотел подрывать твое доверие, но поступил так, как посчитал нужным. Для общего блага.

Кирк закатывает глаза, наблюдая за слезливым примирением, достойным какой-нибудь мыльной оперы. Злиться дальше уже как-то несолидно, раз они во всем разобрались, продолжать Финна в чем-то подозревать — не по-мужски, и вообще, надо успокоиться. Человек прицельно ударяет в стену — в ту часть, на которой один из львов уже давно оставил вмятину. Сил не жалеет, потому болезненно вскрикивает и трясет травмированной рукой, пытаясь утихомирить вспышку боли, невольно привлекая к себе внимание соратников.

— Все нормально, — говорит он, и ударяет еще раз, чтоб наверняка. Лучше так, чем раздавать люлей Финну, который, оказывается, ни в чем не виноват и вообще большой молодец, «ты на эмоциях, не лезь». Кирк почти слышит это, хотя Мердок не издает ни звука.

Справляться с эмоциями не физическим путем ему еще учиться и учиться. А если учесть, что его регенерация не так хороша, как у львов, этот поступок вообще следует назвать глупым. Но Кирк и раньше абсолютно наплевательски относился к своему физическому здоровью, разгуливая со сломанными ребрами и глуша боль алкоголем, а сейчас, когда связь с львиным вожаком улучшила его восстановительные процессы, вообще перестал париться по этому поводу. Он же не слюнтяй, чтобы плакать как маленькая девочка от малейшей царапины.

— Дядя Кирк?.. — О’Райли поворачивается на удивленные интонации и замечает Кристофера, застывшего у двери.

***</p>

Врач обследовал Криса вдоль и поперек. Пацан вертелся весь осмотр, постоянно прижимая руку к шее и ощущая себя так, будто кровосос откусил от него кусок. Но его подозрения, к счастью, не подтвердились. Врач только развел руками, с удивлением заметив, что с Крисом все в порядке. И теперь нужно было обязательно убедить в этом дядю, он же волнуется!

Как только врач разрешает уйти (настоятельно рекомендуя поспать), Кристофер тут же рвется в кабинет, в котором старший МакАлистер всегда организовывал собрания. Влетает туда младший без стука, нисколько не заботясь, что мог прервать что-то важное, и тут же с порога выдает, быстро оценив накаленную обстановку:

— Дядя Кирк, это ты из-за меня? Вы на меня злитесь?

Все присутствующие поворачиваются к нему, и подросток тут же чувствует себя неловко от такого усиленного внимания. Но отступать было поздно. Как известно, the best offense is a good defense<span class="footnote" id="fn_30596767_0"></span>, так что Крис решает вещать так, чтобы львиная братия не смогла вставить и слова:

— Да, я с ним поспорил! И проиграл! Ну и что! Я сделал это все сам и сам виноват! Если вам что-то не нравится, отправляйте меня назад, в Ирландию. Так даже лучше будет. Разве я просил отправлять меня сюда? Зачем вы меня с собой взяли, если не давали ничего самому делать? Там меня бы никто не трогал, а здесь вы вечно меня запираете. Мне это надоело! И вообще! Все русские — идиоты! И Россия — идиотская страна! Все говорят на этом дурацком языке и меня не понимают, мне тут даже дружить не с кем. Вечно приставляете ко мне эту курицу Нику, а я не хочу учить русский, я домой хочу!

Кристофера всего трясет — последствия пережитого шока, как заверил врач. Когда львеныша кусали, он едва успел испугаться, но потом он пришел в себя, залитый кровью, и его везли в машине, где были одни только вооруженные до зубов охранники, которые ничего ему не объясняли. Во всем теле ощущалась жуткая слабость — то ли от волнения и усталости, то ли от нехватки крови, и Кристофер чуть со стыда не сгорел, когда дядя потащил его на руках, показывая всем, какой у него никчемный племянник, не способный устоять на ногах после столкновения с безобиднейшим из вампиров.

Да если бы он вступил в драку, он бы этого Поэта на лоскуты порвал! Но Поэт наловил больше животных и честно победил. Хотя непонятно, конечно, кто в здравом уме стал бы есть его летучих мышей. Надо было оспорить его выигрыш, но Кристофер не успел.

Поначалу ему было стыдно и противно от того, что его позор увидели все, но он почти ничего не почувствовал и не запомнил, поэтому с легкостью выбросил это из головы. С легкостью куда бо́льшей, чем вытеснил из памяти те дни, которые провел в тюрьме, ежедневно подвергаясь истязаниям ученых.

Сейчас его волнует только одно: никто ж его теперь точно всерьез не воспримет, что бы он не сделал! И вожаком ему теперь точно не стать — вон как все смотрят. Дядя драться все равно с вампирами не даст, так что лучше Кристоферу убраться отсюда подальше. Он все уже для себя решил. Взрослые, правда, к подобным выкрикам привыкли и тоже уже для себя все решили.

— Следи за языком, Кристофер МакАлистер, — глаза дяди Мердока предупреждающе сужаются. Дядя Финн ему поддакивает:

— Отставить истерику, боец!

— Кто так со взрослыми разговаривает? Вырос тоже! — цедит Кирк сквозь зубы, потирая кулак. А затем подхватывает упирающегося Криса за шкирку и тянет к Мердоку.

Кристофер смачно приземляется на стул для посетителей, слегка отбивая себе пятую точку. Дядя Кирк хоть и человек, но силы ему не занимать. Он встает рядом, как будто хочет проследить, чтобы Крис не сбежал, и Крис насупливается. Подросток не любит, когда Кирк превращается в надзирателя. Неприятные воспоминания.

***</p>

Мердок смотрит на сбитые костяшки, будто хочет вылечить их одним только взглядом или прикосновением, и О’Райли прячет руку за спину. Раньше они были не настолько внимательны к травмам друг друга, считая это самим собой разумеющимся. Бытность любовниками сделала их сентиментальными развалюхами.

Эх, Марина б сейчас всем раздала одинаковое количество целебных пиздюлей, чтобы никому обидно не было. То же самое, в целом, может сделать и Родригез, причем с превеликим удовольствием, только попроси — но ощущения не те будут. Марину заменить невозможно, а без нее трем мужчинам и одному подростку не так просто скоординироваться и перестать бросаться претензиями друг в друга.

Старшее поколение все еще понятия не имело, как ладить с детьми, при том, что Кристофер свалился на них уже давно и успел заметно подрасти. Финн, вернувший к себе доверие вожака и присутствие духа, решает сыграть в хорошего полицейского, хотя полиция — это по части Кирка:

— Как себя чувствуешь-то? Ничего не болит?

Кристофер морщится, дотрагиваясь до здоровенного пластыря, закрывающего шею. Ему еще и забинтовать все это хотели, но львенок наотрез отказался: бинты будут привлекать слишком много внимания!

— Спать хочу, — бурчит Кристофер. Стоило ему распластаться на стуле, как глаза начали сами собой закрываться, и теперь ему приходится придерживать их руками, чтобы позорно не захрапеть прямо на месте. — И есть. И уехать отсюда, надоело все. Вы говорили, что это на год максимум, а потом мы вернемся!

— Лично я такого не говорил, — Мердок пожимает плечами, ни сколько, в целом, не злясь на то, что племянник вспылил.

Они все сейчас на взводе: нападение, луна, Крис имеет право возмущаться. А за свои слова львиный вожак отвечает точно: ложных надежд он не дает никому, ни друзьям, ни врагам. Да и когда он мог успеть что-то наобещать, если воспитание племянника почти полностью свалил на Финна и Марину — как-то не до того было со всеми его обязанностями. Теперь даже непонятно, как правильно с Кристофером разговаривать. Кирк, к счастью, не теряется.

— Чего разнылся, салага? — снисходительно интересуется он, и Кристоферу приходится поднять голову, чтобы посмотреть на него. Зеленый глаз буравит его как будто бы презрительно, а голубой — сочувствующе. — Планы постоянно идут по… не тому пути, что нам хотелось бы. Я тоже проклятых русских на дух не переношу. Зато у них много интересных книг и старого кино. Еще на разводные мосты можно смотреть, сколько влезет, на пароходе кататься и шаверму жрать.

Не так уж и легко было найти плюсы, которые не были бы связаны с количеством доходов от полулегального бизнеса или удовольствия от драк и понравились бы Крису, но Кирк пытался. Голос у него выходит немного фальшивым от едва скрываемой злости, но злится он не на Кристофера или Финна, а скорее, на себя. За то, что не открыл слабости вампиров раньше, несмотря на поставки кровососных невольников, за то, что не замечал, насколько Кристоферу здесь одиноко и неприятно, что он, забыв обо всех предосторожностях, заговорил с незнакомцем и поплатился за это. Так уж получилось, что Кристофер является племянником человека, которого Кирк любит, и любовь к старшему МакАлистеру сама собой распространяется и на младшего. Поворачивая голову к Мердоку, О’Райли сталкивается с ним взглядом: львиный вожак явно думает о том, как много в воспитании мелкого он упустил.

Кристофер приплел нелюбовь к России просто для красного словца, ему бывало одиноко и раньше — запирали его одинаково, что в России, что в Ирландии. Когда он только-только потерял мать, едва оправившись от смерти отца, он тянулся ко всем подряд и даже залезал к Кирку на колени, когда тот приходил в гости. Сейчас он слишком взрослый, чтобы себе это позволить, но за внешней колючестью все также прячется ранимость. Кирк не удерживается и лохматит Кристоферу волосы, выбивая из него нечто среднее между рыком и писком. Кристофер втягивает голову в плечи и начинает казаться еще более обиженным, чем до этого. Но видит, что никто его не собирается ругать, и чутка подуспокаивается.

— Вы меня теперь запрете, а я с кровососами уже дрался, между прочим, — замечает подросток уже не так уверенно. Весь его энтузиазм закончился на первом монологе, и теперь он беспокойно ёрзает на стуле, ища, куда деться. — Помните, когда на меня покушение было, я был дома совсем один, как Кевин Маккаллистер! Я не успевал даже позвонить, а они кааак напали! Но мне было скучно, я наставил ловушек как раз на такой случай. А когда они в них попались, я их хряяяясь по горлу! — Кристофер показательно проводит острым когтем у шеи. Мердок прекрасно помнит тот случай: он тогда чуть полностью не поседел. На Мико, сестру Августа, покушались гораздо чаще, и стоило бы быть к этому готовым, но по Мердоку это било каждый раз. Хорошо, что Крис действительно мог за себя постоять. — Волчата в моем возрасте уже территорию защищают. Я не слабый! Просто честный.

Кристофер частично оборачивается — обе руки становятся лапами, лицо покрывается шерстью, глаза желтеют, но мозги и речевой аппарат остаются человеческими. Львенышу ужиться со своей новой ипостасью оказалось куда легче, чем его старшим собратьям. Все этому удивлялись еще в тюрьме, в которой пацана держали и испытывали: ни одного срыва или неправильного обращения, он будто родился львом и неплохо балансировал между двумя своими сущностями. Несмотря на то, что он молод, шкура у него такая же плотная и непрокусываемая, так что Поэту ничего не удалось бы сделать, обратись Кристофер вовремя.

— Я ведь тебе уже говорил: твои враги не будут биться честно, — Мердок наклоняется к нему и полощет когтями по лапе. Несильно, но ощутимо.

Бедный львенок подпрыгивает аж, но в ответ не ударяет. Определенно, вожак из него не вырастет — Кризалис на его месте в долгу бы не остался. Кирк на все это только головой качает: он еще помнил то время, когда Мердок притворялся бесконечно добрым и безобидным дядюшкой, который не выставлял мир, как опасное место, и не пытался чему-то научить Криса, награждая его внезапными ударами. Но, как и Финн, он остается в стороне, наблюдая за подобными воспитательными моментами.

— Ты выжил только потому, что вампир тебя пожалел. Даже если мы отправим тебя обратно — они и там тебя найдут. Хочешь больше свободы? Ладно. — Надо же ребенка, в конце концов, хоть как-то утешить. Слишком много камней в него летит: мальчика лишили детства и спокойной жизни — ждать, пока он повзрослеет, просто нет времени. — Я больше не буду тебя запирать, но при условии, что ты пройдешь полную боевую подготовку с львами нашего отряда. — Мердок переводит взгляд на Финна и командует: — Отведи его к Джошу и разыщи Джессику. У нас есть еще одно неотложное дело.

— Боевая подготовка? — глаза у Кристофера светятся от счастья, и он тут же забывает о боли в лапе. Как есть, ребенок! Знает, что его точно не накажут за проигрыш и даже не запрут, чтоб неповадно было, и готов простить единственному кровному родственнику все на свете. Малец подскакивает с места, начиная виться вокруг Финна и мешая ему пройти, а тот только посмеивается: сколько лет проходит, а Кристофер все не меняется. — Мистер Донато будет меня всему учить? Честное слово, я больше ни слова плохого не скажу против миссис Донато, если он мне покажет, как сделать бомбу!

— Лучше бы ты его отчитал, — замечает Финн напоследок перед тем, как радостный Кристофер утаскивает его из кабинета. Ну кто так делает, настырный ребенок не получил даже маломальской взбучки! То носом сидел клевал, а теперь вдруг открыл в себе второе дыхание и явно планирует донимать Джошуа, лишая законного отдыха.

— Это он тренировок Джоша еще не видел, — Мердок усмехается, многозначительно переглядываясь с Кирком. — Даже когда он их просыпает…

— Почти всегда… — напоминает Кирк.

— …мало никому не кажется.