Часть 26. Охота (1/2)
Волк несется впереди, разминая старые косточки. Когда-то он привык быть один, но с обязанностями, что на него свалились, оставаться в одиночестве почти не реально, особенно, когда становишься зверем. Все члены стаи ощущаются для вожака как лапы и хвост. Щенок, которого Волк обчистил, не ощущается никак, и вожак не может его контролировать. В этом проблема тех, кто не состоит в стае — их за пивом не погоняешь.
Волк не был стайным животным, но ощущать единение с остальными приятно. Они, как и он, любят свободу. Проносятся по улицам на огромной скорости на том, что в этом мире зовется мотоциклом, бегают зверьми по паркам и лесам, пугая уединившихся парочек. Управляя ими, Волк невольно вспоминает о том времени, когда был царем. Множество людей стекалось к нему на аудиенцию, а он встречал их в обычной рубашке простолюдина — из царского на нем была только корона, которую он без жалости отдал, отправляясь на спасение своей любимой. А ее и не надо было спасать.
Он давно от всего этого отвык, потерял интерес и временами даже был готов от всего отказаться, но этот щенок… У Волка от него дыбом шерсть встает, звериная интуиция так и кричит о том, что малец хочет занять его место. Посмел бросить ему вызов! За столько лет, что Волк живет в этом мире, лишь один смельчак пошел против него — предыдущий вожак! Славно Волк ему тогда отгрыз голову… В пасти до сих пор стоит привкус его крови... Ан, нет, просто зайца поймал, тот как-то сам забежал в рот… хе-хе. А что там у щенка? Ничего, наверное, не поймал, небось. По нему видно, что городской, слишком-человек. От сосунка практически не пахнет зверем. Что за ли́са он сюда привел? Тот — и то поинтереснее.
«Пустые слова… — проносится в голове. — Пустые слова…». Волк останавливается, яростно тряся башкой. Это что? Ментальное воздействие? На него? Кто посмел?! Тот бледнолицый упырь — колдун?!
Ударяет лапой по стволу дерева. Ярость и мимолетная боль приводят в себя. Почему о колдунах его не предупредили? На чьей он стороне? Уу-х, не любит Волк ведунов. Вечно от них одни неприятности. А щенок подходит слишком близко, рычит, посматривает на пойманного зайца. Не дождешься! Это не твоя добыча, лови сам, ленивый засранец.
Оу… тут где-то поблизости косуля. Ее он учуял, что ли? Где одна, там и другая! Попробуй обогнать, щ-щ-щенок!
***</p>
Кризалис радостно бежит меж деревьями, чуть ли не подпрыгивая. Охотничий азарт борется в его теле с ощущением свободы — наконец-то можно не скрывать, кем он является! На секунду забывается и со всего размаху прыгает в осыпавшиеся с деревьев листья, зарываясь в них мордой и лапами. Он не очень-то голоден, хотя Поэт предупреждал, что перед таким важным событием лучше не есть. Поэт… Лев принюхивается, пытаясь определить, в какой тот стороне. Бросается к нему, но почти сразу же возвращается назад.
Нет. Нельзя мешать чужой охоте. Да и его опять поставили с каким-то мелким волчонком, надо хотя бы перед ним не ударить в грязь лицом, а то стыдно будет… Кризалис замирает, задумчиво кладя голову на лапы. Вот Мердок с Финном вместе загоняют зверя… Ему бы с ними! Но не позволят. Всегда они его держат в стороне, даже когда охотятся только прайдом. Так обидно! Сиди, бабочек лови, как ребенок, а они кабана огромного притащат, и все почести будут им! Его вот никто не похвалит!
Кризалис лежит так неподвижно, что испуганный ёж проносится мимо него, даже не думая обойти. Ежи оборотню не нравятся, поэтому он продолжает лежать, играясь хвостом. Когда Кризалис другой — весь лысый и маленький, — хвоста у него нет. Но как же можно без хвоста? Он такой удобный…
Резко подскакивает, почуяв кровь. Вместо милого котенка просыпается охотник — Кризалис щелкает зубами и бежит в сторону добычи. Волчонок поймал горностая и теперь тащит его в кучу уже собранной добычи. За ним издалека наблюдает волчица — кажется, его мама. Наблюдает с гордостью. Кризалис тоже хочет, чтобы на него смотрели с гордостью. Он отправляется на поиски кабана.
Быть львом вне саванн… Ощущалось бы странно, если бы Кризалис когда-нибудь видел саванны. Он подпрыгивает и ловит белку. Инстинкты работают быстрее, чем разум. Белка слишком маленькая, таких для победы нужно много. Если он ее съест, то приносить будет нечего… Присыпает добычу листьями. Вернется за ней, если не забудет.
Нужен кабан. Но здесь кабанов, наверное, уже не осталось…
***</p>
Мердок предпочитает не обращаться при всех. Деревья скрыли его, и только тогда он подал сигнал о начале охоты. Двигается он гораздо быстрее своих сородичей, поэтому не все успевают его разглядеть. Этого огромного зверя с полностью красными глазами и неправильной, деформированной пастью. Зверя, что вполне может ходить на задних лапах, сильно сгорбившись. Он стыдится своего вида — помеси льва и волка, а может, и еще какой-то заразы. Как долго над ним ставили эксперименты, пытаясь превратить его в настоящего монстра… Но сколько бы они не старались, он не мог создавать себе подобных — все они становились львами.
Каждый раз он вспоминает тот день, когда выехал на очередную военную операцию, помогая Хольту продавать пушки. Ему жутко это опротивело, но деньги есть деньги. Самое неожиданное, что могло случиться — чумазые вдруг отказались бы воевать и опустили бы оружие. Но нет, он забрел в разрушенную деревню и встретил старого, умирающего африканца. Тот посмотрел на его рыжие волосы, улыбнулся щербатой улыбкой, а затем напал.
Мердок потом долго валялся с температурой. Хольт ебал мозги, не давал оклематься. Не понимал, что происходит, да и не хотел понимать — контракт уплывал у него из-под носа. А Мердок вдруг… потерял контроль. Перестал быть собой.
Стал животным.
Люди приняли его за дикого зверя и стреляли по нему, но шкура оказалась слишком толстой. Он был сильнее обычного зверя. И гораздо быстрее. Скольких людей он положил? Разрывал их когтями и зубами, а потом жрал…
Как он превратился обратно в человека? Это произошло спустя несколько дней, когда драть было уже некого. Он решил поспать, а когда проснулся, был уже человеком.
Ну, как человеком. Он понятия не имел, кто он такой. А тот гребаный африканец умер прежде, чем что-то ему объяснил. Наверное, он был последним львом на планете и хотел, чтобы кто-то другой перенял его ношу.
Мердок убил не всех. Те, кто выжил, восставали такими же зверьми, как он. Он породил монстров. Они работали на него и поклялись молчать. Он почувствовал, что может управлять ими. Нет, он не читал их мысли, не чувствовал их на расстоянии. Ему нужно было просто рыкнуть на них — и они поджимали хвосты, низко опуская голову. Жались друг к другу, как потерянные котята. Они приняли его как беззаговорочного лидера — уже навсегда.
Потом их отстреливали по одному. Мердок этого уже не видел.
Зверь тянется к зверю. Именно Мердок осознал это первым. Потеря контроля и убийство первых, кто попадется под лапу, не стояли в сравнении с этим ублюдочным влечением, на которое он никак не мог повлиять. Они с Хольтом не так много времени проводили вместе, но… этот холод в голосе и приказной тон, это вечное недовольство вперемежку с усталостью тянули к себе. Каждый раз, когда Хольт думал, что имеет право повышать на него голос и отчитывать, как школьника, зверь внутри поднимал голову. Но почему-то он не хотел убить — он хотел сделать своим.
А связь ведь эта работает и в обратную сторону. Это он тоже открыл первым. Его звериная энергетика подавляет и одновременно притягивает. Cacamas!<span class="footnote" id="fn_30004878_0"></span> Хольту это показалось любопытным — и только. «Почему это меня тянет к моему подчиненному? Пойду-ка я выебу очередную шлюху!».
Они стали ругаться чаще. И драться — на тренировках. Сколько раз Мердок получал электричеством по хребту и боялся, что не выдержит и обратится в зверя прямо при Хольте! Августу он не доверял. Никогда бы не рассказал о том, что с ним приключилось. Использовал стычки с ним, чтобы учиться контролю, а потом возвращался к своим ребятам и учил этому их. Раны заживали смехотворно быстро, поэтому все оборотни стали бесстрашными и менее чувствительными к боли. Могли разорвать друг друга на части, а на следующий день прийти как новенькие.
Может, все бы и продолжалось и так. Может, гребаный Хольт ничего бы не заметил — он видел только деньги и способы их получения, на все остальное ему было плевать. Надо было вызвать группу захвата… Или бросить его умирать… Но Мердок не смог. Увидев, как другой зверь убивает Августа прямо на его глазах, бросился на это существо, обратившись. Для Хольта они оба были опасными животными, которых надо пристрелить. Похер, что один из этих зверей его защищал. Но вот что интересно, когда Хольт все-таки выстрелил… Его и самого пронзила боль.
Работает в обе стороны, детка. Try this on for size!<span class="footnote" id="fn_30004878_1"></span>
В драке друг с другом это было не так заметно. К тому же, Август всю жизнь терпит такие адские боли, что трудно и представить. Мердок даже не знал о них, пока все это не началось. Какое счастье, что Август — всего лишь человек.
Трусливый человек.
Трусливый человек, превративший его в настоящего монстра.
Финн подает сигнал, что добыча совсем рядом. Он гонит ее на Мердока. Думать нет времени, и львиный вожак бежит навстречу. Здоровенный лось может знатно потрепать его, но Мердок сильнее. Он сбивает животное на бегу и вгрызается в горло. И при этом — опасливо осматривает местность. Если Волк решит напасть… Оо, Мердок покажет другу, что значит нарушать договоренности. Боль его не пугает. Он пережил такую боль, что давно должен был сойти с ума. Он будет драться до последнего и заберет с собой в могилу любого, кто посмеет тронуть его или его семью.
***</p>
Сергей меньше волков и львов. Он умеет оставаться незамеченным, ныряет в чужие норы, искусно прячется за кустами. Ему не нравится быть лисой, из его горла вечно вырывается громкое попискивание. Олега оно, кажется, умиляет, а вот Сергею кажется глупым. Может, стоило остаться дома, но Сергей не может не приглядывать за Олегом. Он сам его во все это втянул и не простит себе, если с ним что-то случиться. Одно дело — отпускать любимого на вечеринку, и совсем другое — на охоту, на которой в любой момент сам можешь превратиться в добычу.
Он не мог не прийти. Что-то тянуло его сюда... Что-то, что было сильнее него.
Они так редко обращаются, что звериные шкуры кажутся им чужими. Сергей всегда чувствовал себя больше человеком и «выпускал» хвост лишь для развлечения и напоминания себе самому, кто он на самом деле такой. Ловить животных? Увольте, он лучше закажет доставку на дом. Да и сражаться куда лучше выходит, прибегая к человеческому оружию. Лис взял его с собой и спрятал в дупле. Так, на всякий случай. Если ничего не случится, потом заберет. Единственным вампиром здесь является тот парень с гипнотическими зелеными глазами, вряд ли он имеет что-то против Сергея. А другие звери… Делают вид, что его здесь нет. Как здорово! Главное еще потом сделать так, чтобы не учуяли. Ему не хочется приводить домой хвост. Мало ли, что эти животные захотят сделать с их детьми…
За Олегом наблюдают несколько волков и один лев. Не похоже, что они хотят напасть, просто изучают того, кто бросил вызов самому Волку. Для Олега охота также непривычна, как и для Сергея. Надо было потренироваться заранее, хотя бы с ружьями… Ну а что от Волкова с Разумовским еще можно ожидать, они ведь больше люди, чем звери.
Сергей впервые по-настоящему об этом задумывается. Правильно ли он поступил, что принял предложение Василия Павловича, вампира, что думает избавиться от Волка? Примет ли стая Олега, если он победит? Он ведь для них — совсем чужой. Им проще будет выбрать кого-то из своих, кого-то, кто уже давно знает, каково это — быть зверем в зверином обличии.
Но ведь Олег действительно был зверем. И Сергей тоже. Не в том смысле, в котором это понимают оборотни. Они убивали. Много убивали и ловили с этого кайф. Чтобы быть зверем, не обязательно уметь охотиться на грызунов и иметь хвост.
Сергей хватает спрятавшуюся под корнем дерева мышь и тут же ее выплевывает. Лучше бы они охотились на фазанов…
Олег его мысли разделяет. Сколько добычи ему нужно поймать, чтобы считаться победителем? Ради единственной вещи, оставшейся от отца, можно и медведя убить. Попадаются, правда, почему-то только зайцы да лисы. Лиса совсем тощая и какая-то облезлая — или Олегу так только кажется? Совсем не такая, как Сережа. Не такая красивая.
Олег ловит зайцев одного за другим. Эти быстро размножаются, можно хоть всех перебить. Шустрые, правда, заразы, но зато так быстрее набрать перевес в добыче. Когда видит волков, задумывается, все ли они — оборотни. Может, он и настоящих встречает, как вот лис. Олег так давно живет в мире со своим Зверем, что даже в звериной шкуре продолжает мыслить, как человек — можно ли будет считать его каннибалом, если он поймает настоящего волка? А Сережа — лису. Несерьезная мысль, но и охота эта несерьезная. Она не ради выживания, когда помимо пойманного собственными руками есть попросту нечего. Любой из них может хоть сейчас превратиться обратно в человека и отправиться в супермаркет. Охота — это, скорее, дань традициям. А Олег традиций не любил.
Где-то рядом рыщет Волк, убийца его отца. Чем больше Олег думает об этом, тем хуже выходит контролировать зверя. Зверь считает, что вместо примитивной добычи нужно наброситься на волчьего вожака. Человек замечает, что у Волка значительный перевес в силе и массе тела. К тому же, он лучше управляется со своим звериным обликом и в любой момент может позвать на помощь стаю. Победить надо честно — или хотя бы попытаться. Кулон всегда можно будет просто украсть. Камера в нем быстро сдохла, но Олег смог обнаружить примерное место в городе, где живет Волк. Если пообщаться со стаей… Найдет. Зря он покусился на батину вещь.
***</p>
Четыре фигуры притаились на ветвях деревьев, раскинувшихся под самой кроной. Не так уж и легко было найти основательные ветви, которые выдержали бы вес взрослых не голодающих мужчин. Братья тихо переругиваются, толкаются и пугают постоянными встрясками птиц. Кто бы мог подумать, что стоит только оставить одних из самых сильных и опасных существ в городе наедине друг с другом, как они превращаются в капризных детей.
— Подвинься ты, — шипит один из них и как можно сильнее толкает соседа.
— Сам подвинься, подо мной и так ветка трещит! Гет туллан бурдан!<span class="footnote" id="fn_30004878_2"></span>
— Что вы собачитесь? Даже волчата себя приличнее ведут, — примирительно замечает третий бархатным голосом.
— С чего ты взял?!
— Надо было использовать квадрокоптеры… — мечтательно тянет Флегетон, наконец, найдя удобное положение и развалившись на Ахероне.
— Я слишком стар для этого, — не соглашается Коцит, который и заставил их всех залезть на деревья. Он в принципе был тем еще заводилой — и заводил их не туда, куда им бы хотелось. Сейчас сидели бы в особняке, попивая кровушку, смотрели бы на запись с камер… Правда, эмоции не те. Куда волнительнее в темноте забраться на дерево, с которого ничего не видно, и напрягать глаза, делая вид, что можешь что-то разглядеть.
— Ты самый младший, — возражает Ахерон.
Ему хочется напомнить брату о том, как они его мелкого подложили Стиксу, надеясь, что тот его сожрет, а Стикс вдруг решил стать мамочкой и выкормить это жуткое речное чудовище… Но Коцит слышал эту историю уже тысячу раз, она ему порядком надоела, потому проще не открывать на эту тему рот, если не хочешь начать драку. Коцит оказался настолько живучим, что до сих пор живет и здравствует, вредя этим другим. Но они привыкли. Столько веков уже…
— Самый младший — это Поэт… — начинает Флегетон и осекается. Все косятся на него, и он с самым независимым видом поправляет очки: — Но да, мы же не считаем его своим братом. — Чтобы отвлечь братьев от своего фиаско, он замечает: — А помните, как мы запускали радиоуправляемый самолет? Это то же самое, но устойчивее и с камерой.
Братья вспоминают. Какая-то глупая приблуда людей, они бы, может, никогда о ней не узнали, если бы одна из ходячих баков с кровью не купила бы такую для своего сына. Сын ее подарка так и не увидел, зато братья повеселились на славу! Правда, самолет взлетел настолько высоко, что перестал реагировать на команды пульта управления. Они его в итоге так и не нашли.
— У нас есть крылья, и мы можем лететь на большой скорости, — поддерживает Ахерон Коцита, раз уж тот их всех сюда притащил, наивно надеясь на хорошую видимость. Ахерону, в целом-то нравится задумка с квадрокоптерами, он никогда не против использовать что-то из мира людей. Надо только начать, а потом втянешься. Это как с Интернетом. — Мы лучше, чем любая техника.
— Мы и так забрались на самую границу, дальше ведьма нас не пустит, сука, — Коцит злится, а это плохо. К счастью, злится он вблизи от Стикса, а тот всегда действует на него успокаивающе, даже когда молчит. Коцит хватается за лацкан его пиджака и уже меньше бушует. Правда, теряет устойчивость и повышает риски свалиться, потянув всех за собой.
Тупая была идея. Леса хотя и граничили с городом и даже входили в условную территорию, на которой братья могли находиться, этого оказалось недостаточно, чтобы быть в гуще событий и наблюдать за всем свысока. Острого зрения едва хватало, чтобы различить фигурки вдалеке, но кто побеждал, было непонятно. Даже если Волк там уже всех перебил, они этого не заметят, пока тот не явится лично с отрезанной головой льва.
Они пытались подобраться ближе, забыв об ограничениях, но наткнулись на невидимую стену. Как их взбесило, что ведьма обвела их вокруг пальца, когда они поняли это впервые! Выместить злость на старухе было невозможно, раз она уже умерла, так что все их возмущения пришлось выслушивать Умному Вампиру. Он сидел в своем кабинете за письменным столом, составлял какое-то послание — ха, бумажное письмо! — и делал вид, что совершенно их не слышит. Он любил этот прием: «Я помолчу, а вы сами поймете, в чем не правы». Тоже считает, что нечего было ведьму жрать. Но ведь он их не остановил! Не остановил, а, значит, позволил. Но это уже и не важно — скоро от него ничего не останется, они, наконец, нашли на старика управу. Никакой он им не отец. Слишком долго они ему подчинялись. Настало время перемен!
— А если мы поднимемся слишком высоко, то истратим все силы, — подхватывает Флегетон. Судя по плаксивому тону, сейчас начнет ныть… И правда: — Хочу есть!
— Съешь птичку, — сочувствующе предлагает Ахерон и протягивает только-только пойманную сойку.
Только Флегетон тянется к ней удлинившимся языком, как Стикс его опережает: его резко увеличенная пасть хватает птичку и прячет ее в своих недрах. Пасть уменьшается, и не вмещающийся в нее птичий трупик выглядывает из-за приоткрытых губ, дразня всех остальных. Стикс, как назло, притягательно громко хрустит тонкими косточками, из-за чего братья начинают истекать слюнями. Флегетону это вообще противопоказано — у него ртов больше, чем у остальных, он же сейчас все заляпает!
Коцит считает происходящее вопиющей наглостью и не выдерживает первым: тянется к Стиксу, вырывая остатки птицы из его зубов.
— А мне, мне тоже дай! — не отстает Флегетон.
Начинается потасовка, которую не могут остановить даже заверения Ахерона в том, что он готов наловить всем сколько угодно этих сраных птичек. И даже приготовить их под соусом, хотя его стряпню, помимо людей, никто не ест. И зачем он так старается, если его любимые братья предпочитают сырое мясо и насекомых? А потом выблевывают перья, кости и твердые хитиновые панцири. То еще зрелище.
Ахерона особенно сильно толкают локтем. Несмотря на попытку Стикса его удержать, Ахерон просто смиряется с судьбой, слыша особенно громкий хруст ветки. Он падает вниз ровно в тот момент, когда замечает возле их дерева какое-то движение, и стремительно группируется в воздухе. На землю он приземляется на обе ноги и с удивлением видит перед собой Лету.
— Не могли бы вы вести себя потише? — она смотрит только на Ахерона, но обращается одновременно ко всем. Не в ее аристократичном духе задирать голову, так что и Ахерону она утыкается взглядом куда-то в область груди. Несмотря на это, братья затихают, а Ахерон даже позволяет себе доброжелательную улыбку. Насколько это возможно в условии, что он сейчас и сам не прочь устроить выволочку всем братьям.
— Ты тут откуда взялась? — Коцит опережает вопрос Ахерона и спускается на ветку ниже. Оказываться рядом с сестрой на земле он не хочет, все-таки, она значительно его выше, а женщины, по его мнению, не должны быть выше мужчин. Даже если речь идет о чудовищах, которые сами по себе не совсем мужчины и не совсем женщины.
Она что, со своей железной ногой перлась к ним по выступающим из-под земли корням деревьев, высокой траве и кустам? Не прилетела же она… на квадрокоптере! Как она вообще их нашла?
К сестре они относятся настороженно. Из-за ее уродства даже особо не хочется ее есть. Лета уже давно держится особняком, отказавшись от своего «речного» имени. К братьям напрямую она обращалась редко, хотя Коцит всегда был рад покататься с ней на автомобиле и посмотреть на ее тренированных гончих, готовых откусить руку любому, кто попробует погладить их против шерсти.
— Отец вами недоволен, — голос ее вымораживает. — Вы почти не видитесь с ним, он сказал мне найти вас и позвать к нему. Мои ищейки отлично с этим справились… — Лета подставляет руку, и одна из гончих об нее ластится. А если кто-то из братьев протянет руку, то наткнется только на зубы…
— Да он, считай, уже Аллаху душу о́тдал, зачем нам к нему идти? — скалится Коцит, но все-таки спрыгивает с дерева.
Получается у него это очень шумно, как будто вместо него на землю упал слон. Тему болезни отца он уже давно не боится упоминать вслух. Это другие вампиры очко сжали, а он гордится плодами рук своих! Не так-то просто завалить такого сильного гада… Братья все у него, как на поводке! Хуже Летиных гончих. Надоело. Даже сейчас старик вмешивается и зачем-то зовет назад. Что, очки свои найти не может?
— Имей уважение, — одергивает его Ахерон, — ему все-таки еще умирать. Ты когда-нибудь видел, как умирают бессмертные?
Вопрос это, конечно, чисто риторический и озвучен из вежливости. Бессмертные называются бессмертными потому, что они не умирают по естественной причине, а не потому, что их нельзя убить. В ином случае братьев было бы гораздо больше.
— Эээх, все веселье пропустим, — Флегетон опускается рядом, примирительно приобняв Коцита, и поднимает на Лету глаза.
Почему она вечно ходит в этом ужасном прикиде? Он ведь придумал для нее столько подходящих дизайнов! Это не модно, не современно и попросту безвкусно! Но когда он ей сказал об этом прямо в лицо, она выгнала его, выбросив его блокнот с зарисовками. Будь на ее месте кто угодно другой, ему бы не поздоровилось. Но Лета, их милая Лета… Возможно, именно ее им когда-то и не хватало. Дамы с характером.
— Он всех нас зовет?.. — уточняет Стикс.
Из всех четырех братьев он меньше всех приносил своему приемному отцу неприятностей. Конечно, его не раз обвиняли в излишней асоциальности (когда это слово было придумано, обычно его просто называли дикарем), но зато он не взрывал петарды посередине особняка и не пытался повторить показанную в фильме ужасов человеческую многоножку. Все это делал Коцит. Иными словами, Стикс не понимал, в чем отец намеревается обвинить его на этот раз.