Часть 21. Обстоятельства сильнее принципов (2/2)

— Я верну, чесслово, дед!

— Повеселись там как следует, Владик! — дед задорно подмигнул. — Утри нос этим воображалам.

Под воображалами он имел в виду, конечно, всю остальную родню. Которая до сих пор не знала, чем Володя занимается, но причастность к бандитскому миру чуяла за версту. Володя их не разубеждал — они все равно уже давно махнули на него рукой, посчитав абсолютно безнадежным после того, как он бросил тренерство.

Вспомнив родню, Кризалис закрывает дверцу зеркального шкафа особенно сильно. Зеркало, к счастью, не бьется и не радует его осыпавшимися осколками, зато ручка остается у Кризалиса в руках.

— Черт.

— Ника сломать микроволновка, — сдает жену Джош, пытаясь его утешить. Она протестующе хлопает его по руке и поспешно оправдывается:

— Полнолуние скоро. Все беснуются.

Кризалис успевает об этом забыть. Наверное, потому что, сколько бы сил не давала Луна, он так уставал, что даже этого не чувствовал. А после двенадцатичасового сна и после секса («Это не секс», — вспоминаются последующие протесты мышки) с Поэтом уровень его «манны» заметно повысился. От этого даже костюм не кажется таким неудобным.

Кризалис пытается приладить ручку обратно. Открывает дверцу еще раз, разглядывая образовавшуюся дыру, и через нее видит Поэта, который держит что-то в руках. При более подробном рассмотрении это что-то оказывается ящиком с инструментами.

— Ты как так быстро?.. Нет, погоди, где ты их нашел? Откуда ты узнал?.. — оборотень так и не смог сформировать максимально подходящий под ситуацию вопрос, поэтому задал все, что пришли ему в голову.

— Сила возрастет его, сломает много он всего, — с важным видом декламирует Поэт.

— Предвидел, ясно все с тобой.

— Это не я, — глаза смеются. — Какой-то человек вручил мне это и сказал вместо того, чтобы путаться под ногами, ходить за всеми оборотнями и чинить за ними вещи. Чинить я не умею, поэтому сразу пошел к тебе.

То, что кто-то из прайда помимо друзей Кризалиса решил заговорить с Поэтом — это большой прогресс. Ничего не поделать, вампиров все не любят и относятся к ним настороженно. То ли из-за общей суеты стало заметно не хватать рук, то ли «маскировка» действительно хорошо сработала, но теперь Поэта, кажется, приняли за своего и наградили поручениями, никак не связанными с его ведьмовскими штучками.

Настроение Поэта нисколько не ухудшилось из-за того, что его привлекли к делу. Наоборот, ему приятно оказаться в гуще событий. Он никогда ничего не организовывал, вампирами вообще было не принято делать что-то своими руками, если это не касается искусства. Для черной работы использовались люди, и чем богаче вампир, тем больше у него человеческих слуг. Что ни говори, найти не болтливых людей сложно, а если обустраивать их жить у себя на постоянной основе, то нужно заботиться и об их пропитании. Слишком много забот… Они, к тому же, просят их обратить, но редко кому из них оказывается такая честь, так некоторые из них и работают на своих господ до самой старости, пока не умрут…

Поэт понимает, что должен чувствовать себя оскорбленным из-за того, что его опустили до уровня простого слуги, но впервые обычный, временами черный, труд доставлял ему такое удовольствие. Может быть, от того, что все вокруг было пропитано атмосферой праздника — оборотни бегали туда-сюда, кто-то прихорашивался, кто-то украшал здание и встречал курьеров. А может, дело в том, что такая бурная деятельность была для него чем-то радостным и новым после долгих месяцев скитаний и заточений, и он жадно хватался за все, что давала ему свобода, которой он в любой момент мог лишиться.

— Я же показывал, как чинить, — удивляется Кризалис.

Полку-то Поэт точно может повесить, и кран на место привинтить. Другое дело, что он не электрик — лампочку вкрутит, но на этом все, с той же микроволновкой к нему бесполезно обращаться, и к Кризалису тоже. Чего он тогда пришел? И ведь не выглядит, как простой рабочий — от безразмерных джинсов льва он наотрез отказался, надев черные брюки из своего нового гардероба. Еще и зеленую рубашку напялил — в таких можно увидеть здешних официантов, проституток и постоянных клиентов, любящих ирландских дух и выигравших мерч в местных конкурсах. Дай Поэту волю, и он разоделся бы куда праздничнее: его еле отговорили от напяливания на себя огромного безразмерного изумрудного пиджака с блестками, глядя на который не можешь понять, как Огонек в свое время позволил Поэту такое купить.

— Гвозди я забивать умею, и все же подумал, что мне не помешала бы твоя помощь, — невозмутимо отвечает Поэт и достает инструменты, чтобы починить, наконец, ручку.

Вдвоем они справляются быстро. Кризалису приятно, что в первую очередь Поэт подумал о нем, когда ему понадобилась помощь. То, что только Кризалиса он и знает, уже не аргумент — с Никой Поэт тоже ладит, а значит, и с Джошем.

— Прости, я сейчас должен буду уйти. Я, вроде как, гвоздь программы, — Кризалис смеется получившемуся каламбуру, убирая лишний гвоздь обратно в ящик. — Все будут пялиться на меня, как на клоуна. Черт, да я и выгляжу клоуном в этом костюме!

— Сними его.

Кризалис вглядывается в лицо вампира и чувствует, как тот смеется, хотя тот в этот момент даже не улыбается и смотрит преувеличенно серьезным взглядом. Как работала эта связь, лев до конца не понимал. Джош вот чувствовал даже на расстоянии, если его паре плохо, и спешил ее проведать, но не мог объяснить, как все это происходит. Странное чувство, но… Кризалису нравилось. Особенно после того, что Поэт позволил с ним вытворить.

— Провоцируешь?

— Немножко.

Раньше Поэт только обрадовался бы, увидев Кризалиса в чем-то, что не похоже на растянутые майки, толстовки и треники, но так уж получилось, что в костюме Кризалис выглядит слишком нелепо, и ему гораздо больше идет полное отсутствие одежды. Под многообещающим взглядом оборотня кожа зудит сильнее, и Поэт как бы невзначай почесывает шею.

— Вижу, у вас все наладилось, — расцветает Ника. — Я за вас рада! Но Кризалис прав, нам надо идти. Бегом-бегом-бегом, — и выталкивает их из помещения, в котором они наводили марафет.

Поэт испытывает укол раздражения, который тут же подавляет — оборотни перетягивают на себя все внимание, и Поэт никогда не будет одним из них, но они, по крайней мере, смирились.

Посчитав, что починки ручки на сегодня достаточно, Поэт оставляет ящик с инструментами на полу, мстительно представляя, как звери будут ударяться об него мизинчиками, пока кто-нибудь не догадается его убрать.

Кризалиса быстро окружает толпа оборотней, и попытка пробиться к нему сразу равняется самоубийству. Поэт решает для начала заняться собой, а то с общими приготовлениями совсем об этом забыл.

Быть единственным вампиром на закрытой вечеринке оборотней — незабываемое ощущение. Поэт чувствует себя самозванцем, волком в овечьей шкуре, хотя в контексте вервольфов это звучит иронично. Ему пришлось поколдовать с косметикой, заглянув за помощью к прихорашивающимся проституткам, чтобы после тонны макияжа его не смогли узнать. Слухи по городу, конечно, уже пошли, но оборотням до вампирских разборок обычно не было никакого дела. Поэт решил перестраховаться, чтобы чувствовать себя спокойнее среди волков.

Умный Вампир любил помпезность. Все встречи проходили в главном особняке, в огромном зале с возвышениями. Зал походил на театральный из-за того, что в нем была сцена и ложа, в которой любил располагаться Умный Вампир вместе со своими сыновьями — Лета же предпочитала не появляться на публике или занимала не самые престижные места, прячась в тенях возле стен.

У оборотней все более… камерно. Тесное помещение, громкая музыка, не имеющая ничего общего с культурой. Все одновременно что-то говорят, из-за чего разобрать сказанное при всем желании невозможно. Однако Поэт замечает, что взгляды присутствующих время от времени, как по команде, устремляются на МакАлистера, который то о чем-то переговаривается с вожаком волков, то отмахивался от своих людей, которые явно хотят поговорить с ним о работе.

Поэт находит взглядом Кризалиса — тот, на удивление, чувствует себя в своей тарелке. По традиции оборотней он теперь должен выпить с каждым зверем, кто ему это предложит, а если учесть, что особей в зале наблюдалось много, долго лев так не протянет… Но Поэт мысленно пытается наслать на льва заклятье трезвости, потому что ему не хотелось бы тащить полумертвое от алкоголя тело на себе. Пьяные оборотни слишком непредсказуемы и опасны, даже когда кажется, что они в отключке.

Убедившись, что никто за ним не наблюдает, Поэт меняет играющую в этот момент песню на свою — это были всего лишь наложенные на мелодию и пропетые одним хорошим человеком стихи Ходасевича. Зря что ли Поэт помогал при составлении плей-листа, никто и не заметит подвоха — ребята, как оказалось, не имеют ничего против баллад, под которые так приятно поднять высоко в воздух кружку пива и что-то с глубокомысленным видом промычать.

— Нужно уметь упрощать себе жизнь, — говорил ему наставник. — Мне проще контролировать тех, кто смотрит на огонь или думает о нем. Тебе больше подходят стихи. Если хочешь загипнотизировать кого-то на расстоянии…

Запахи оборотней Поэта нервируют. Все вокруг него были ничем иным, как едой, так что ему все равно нужно было немного проветриться. И заодно проверить, работает ли метод Огонька.

Львы не особо любили, когда Поэт разгуливал по пабу, но делать этого в праздничный день не запрещали, так что во время работы помощником при обустройстве паба он нашел уединенный балкончик, который сейчас и облюбовал. Приходится закурить — опять вонючую дешевку, да что ж такое-то, — чтобы отбить излишние запахи и сосредоточиться.

Поэт закрывает глаза, формируя Зов. Ему нужен тот, кто отреагирует на слова песни. Тот, у кого сейчас разум открыт нараспашку. Перед внутренним взором подсвечиваются зеленые нити — это сила его поэзии. Она огибает многочисленные фигуры, попадает в одни уши и вылетает из других. Постепенно эти фигуры становятся ярче — так… Поэт напрягается, одной рукой схватившись за голову, а другой придерживая сигарету, затягиваясь. Не отвлекаемся, голова поболит и пройдет… А это сложно! Сложнее, чем Огонек это описывал.

— Представь себя одной из этих нитей, — шепчет голос наставника. — Свободно входи в чужой разум и выходи из него, не задерживаясь.

— Смотрю в штукатурное небо на солнце в шестнадцать свечей… <span class="footnote" id="fn_29907439_1"></span> — бормочет Поэт и ныряет.

Волчица. Неопытная. Боится предстоящего полнолуния, потому что ее обратили совсем недавно. Кто-то рядом — говорит, что она справится, он обратится и поддержит, когда с ней это произойдет… Поэт выскакивает, оставшись незамеченным. Оказывается в голове волка, что стоит рядом. Волк почему-то усиленно думает о мотоцикле, о том, как заменяет ему детали в своем гараже. Стоит копнуть глубже — перед внутренним взором расстилается бесконечная дорога. Вожака в мыслях нет. Его для этого волка словно не существует.

Поэт отмахивается от чужих воспоминаний и смотрит на помещение чужими глазами. Обстановка вокруг все так же освещена колдовским зеленым.

— Гипноз — тоже магия, — вновь возникает в голове голос Огонька. — Развивая свои ментальные способности, ты развиваешься и как ведьма.

Нужно войти в кого-то конкретного… Нет, не удержаться — Поэта выбрасывает обратно, на балкон. Посторонних нет и пока не предвидится. К счастью, — потому что вампиру не хотелось бы придумывать оправдания своим светящимся глазам. Странное дело, музыка даже не доносится до его островка спокойствия, но он все равно ее слышит и подчиняется ее приглашению:

— И я начинаю качаться, колени обнявши свои, и вдруг начинаю стихами с собой говорить в забытьи…

Поэт смеется, теряя контроль — а Огонек предупреждал, что терять контроль нельзя. Бывало ли такое, чтобы гипнотизер загипнотизировал самого себя? Глупости, даже через зеркало это невозможно. Но смех только подталкивает вперед — Поэт проваливается в чье-то сознание, чувствуя себя одновременно в нем и в самом себе. Похоже на то, что он видел, когда заглядывал в сознание Кризалиса. Перед глазами все плывет — изображение балкона накладывается на внутреннюю часть паба.

— Перераспределяй изображения между глазами, — велит ментор, — одно на левый глаз, другое на правый.

Тогда они сидели на кухне в доме Кризалиса и пытались проникнуть в разум льва. В знакомом месте всегда проще, поэтому Поэт направляет себя к оборотню. Проще простого — тот пьет с кем-то незнакомым, соблюдая традиции. Вампир двигает его рукой, и алкоголь проливается. Кризалис злится, и Поэта снова выбивает. Неустойчиво.

— Сосредоточься на своей цели, — Огонек, а точнее, внутренний голос самого Поэта, тоже начинает злиться. — Зов. Потяни за ниточку.

Поэт не тянет, Поэт дергает. Он вдруг начинает осознавать, почему ему так хорошо — дело в Силе. Та часть, что некогда принадлежала ведьме, почти им не использовалась, даже на уроке с Василием Павловичем не было такого размаха. Это и опьяняло, и сводило с ума. Поэт не замечает, как запрыгивает на парапет, оглашая пустоту громким чтением:

— Я сам над собой вырастаю, над мертвым встаю бытием, стопами в подземное пламя, в текучие звезды челом!..

Отчаянное желание, чтобы кто-то еще его услышал. Чтобы силы не была потрачена зря. Поэт тянет за одну и ту же нить, как ошалелый, чувствуя, как кто-то на том конце идет к нему, не в силах сопротивляться. На что это похоже? На навязчивую идею? На внезапное любопытство, которое безумно хочется утолить? Поэт видит его — мальчика с черно-рыжими волосами, уставшего и скучающего от всех этих пьющих полоумных взрослых.

Поэт пускается в пляс — он не знает, почему, но что-то ему подсказывает — возможно, сердце, возможно, дар, — что ведьмы всегда любили сопровождать свои ритуалы то странными движениями, то плясками. Иначе чем бы они отличались от вампиров, используя гипноз? Он спрыгивает с парапета, делая плавные движения танго — партнер ему не нужен, с ним была свобода. Бычок улетает с балкона, погаснув в воздухе — сигареты Поэту уже без надобности.

— И вижу большими глазами — глазами, быть может, змеи, — как пению дикому внемлют несчастные вещи мои…

— Что ты тут делаешь??? — громкие слова мальчишки, сказанные на английском, заставляют Поэта замереть.

Он не слышал, как балконная дверь открылась, и потому его застали врасплох. Ужасное допущение для того, кто собрался сражаться со своими братьями! Несмотря на оплошность, в Поэте поднимается торжество. У него получилось! Мальчик пришел. Узнал, несмотря на макияж. Поэт попытался сделать тон кожи темнее, изменил контур лица и носа, подвел глаза зеленой подводкой. Точнее, не он, а юные дамы, которым было не впервой красить вампиров. Не всех привлекают хладные трупы. Но, конечно, по запаху, оставленному на нем Кризалисом, кто он, догадаться не сложно.

— Знаешь меня? — интересуется Поэт на том же языке и расслабленно опирается об ограждение, остервенело чеша запястье.

Мальчик для него поистине любопытен — вампир слышал о нем, но никогда не видел. Тому иногда позволяли гулять по пабу, чтобы не питал пустых иллюзий, чем на самом деле занималась его семейка, но в основном его держали в доме, адрес которого Поэт не знал, потому что его не знал Кризалис.

— Тебя все знают, ты детей убиваешь.

Будь Поэт на его месте, не был бы так категоричен. Кто знает, вдруг перед мальчиком действительно убийца детей? Разве не разумнее попытаться его задобрить, показав, что находишься на его стороне, не разделяя мнения большинства?

— И кто же так говорит?

— Все.

— Твой дядя? — уточняет Поэт. — Ты не думаешь, что он убил бы меня сразу, как только я переступил бы порог, будь это так?

Вампир припоминает его имя — Кристофер. Все возвращается к началу — Поэт снова отрабатывает свои навыки на детях. И ладно бы на обычных, это было бы еще простительно. Но если Мердок узнает, что Поэт проделывает с его племянником… С другой стороны — требование Огонька: «Ты обязательно должен оказаться в особняке Умного Вампира». Чем не повод? Но… не сейчас. Поэт не хочет сейчас и предпочитает отсрочить это хотя бы на день. Неделю не просит — не успеет.

Кристофер скрещивает руки на груди и насупливается. Не любит, когда приплетают дядю — мальчик уже достаточно большой, чтобы чувствовать себя отдельной личностью, с которой стоит считаться.

— От тебя пахнет, — с неохотой признает Кристофер. — Он бы тебя не стал трогать.

Поэт наклоняется вперед, удерживаясь за ограждение руками. Только руки его и держат, ноги же стремятся разъехаться. Мальчик непроизвольно отступает — не верит в свою силу? Затем хмурится еще больше, как бы злясь на себя за глупый страх, и возвращается на то же место. Прикидывает в голове способы защиты, а на крайний случай — пути отхода. Но понимает, что вряд ли Поэт ему что-то сделает, иначе его пара может пострадать.

— Как думаешь, много ли твой дядя людей убивает? — интересуется Поэт с насмешкой.

Его посещает злое веселье: тех детей ему все никак не могут простить. Он виноват, что не уберег их, в той же степени, что виноват Огонек, оставивший свою жену одну и не сумевший вытащить ее из огня. Иногда кто-то, кто желает тебе навредить, осуществляет свои планы у тебя за спиной, а ты замечаешь это только тогда, когда становится слишком поздно. Мальчику это невдомек.

Всем этим зверям, трясущимся сейчас под музыку и вливающим в себя алкоголь, невдомек. Но им-то что, те дети были обычными людьми. Звери просто повторяют сказанное вампирами, как попугайчики, даже и не догадываясь, что можно думать своей головой.

Кристоферу это еще простительно. Кристофер — просто подросток. Он пока только и может, что повторять за авторитетами. Нет смысла злиться на него. Поэт подавляет ярость — мальчик и не замечает перемены настроения.

— Че ты к дяде моему пристал? В глаз получить хочешь? — Кристофер бесстрашен. Или глуп. Но, скорее, первое. Зверей ведь так и растят: вампиров не нужно бояться, их нужно уничтожать. Или их так растили раньше? Поэт отталкивается от парапета и выпрямляется. Теперь Кристофер стоит близко, глядя на вампира снизу-вверх без малейшего признака страха. Вампира это восхищает.

— Хорошо, а Кирк? В чем разница, когда убивают они и убиваю я?

— Ага! — мальчик выглядит довольным, как будто только что его разоблачил. — Ты все-таки признал свою вину! Может, ты и меня убить хочешь?

Вампир выразительно скребет подбородок.

Пожалуй, Поэт находит мальчика забавным. Общение с ним напоминает вампиру о тех днях, когда он играл со своими юными друзьями. Они обожали уличать друг друга во лжи и в промахах, обожали толкать друг друга как будто бы нечаянно и мстили за проигрыши в игре. Человеческие создания довольно агрессивные, но почему-то самыми свирепыми и неуправляемыми оборотни называли вампиров. А вампиры — оборотней.

— Зачем мне тебя убивать? — задает он резонный вопрос.

То же самое он спрашивал у вампиров, которые отправляли его в изгнание. «Зачем мне их убивать?». Что там ему тогда сказали? «Чтобы показать свою силу. Ты наплевал на законы нашего рода, Поэт, это непростительно. Быть сильным — не значит идти против всех».

«А по-моему, — сказал он тогда, высоко задрав голову, лишь бы не показать никому своих истинных эмоций, — то и значит». Но когда это в вампирском обществе, построенном на жесткой иерархии, давали кому-то возможность идти против всех? Даже в таком простом и невинном желании побыть самостоятельным.

— Не знаю, ты странный, — признает ребенок. По нему видно, что он сам сомневается в том, что у Поэта может быть желание его убить, но дикие звери, например, тоже не думают о том, как им кого-нибудь прикончить. Они просто голодны. — Стоишь тут, танцуешь в одиночестве. Может, задумал что. Выглядишь, как псих, еще и постоянно чешешься.

«Это нервное», — думает Поэт, но решает не оправдываться. Психом он выглядел, когда впервые вырвался из-под опеки Умного Вампира. Летал по ночным крышам, не переставая, и так заигрался в бег наперегонки с луной, что потерял счет времени и застрял на окраине города, не успевая вернуться назад. Тогда ему пришлось переждать день на чьем-то чердаке.

— А глаза?

— Что глаза?

— Кажутся тебе странными? — настаивает Поэт. Про его способности Мердок знает, но рассказал ли младшему? Мальчик не выглядит удивленным — это потому, что глаза больше не светятся, или потому, что Кристофер уже знает об этой его особенности?

— Смотришь на меня, как осел.

— Мне нравится твоя откровенность, — вампир заговорщицки улыбается. — Давай заключим пари? Посоревнуемся на ближайшей охоте. Кто проиграет, тот исполнит одно желание победителя.

— Ага, конечно, — фыркает мальчик. Столь выразительное настороженное выражение лица он явно перенял у Кирка. Тот на Поэта так же смотрел каждый раз, когда вампиру стоило заговорить. — Вы, вампиры, все жулики. Возьмешь и украдешь мою душу! К тому же, охота только для оборотней, а ты кровосос.

Кристофер когда-то был наивным и доверчивым ребенком — сказывался миролюбивый характер отца и его мягкое воспитание. После смерти сначала него, а потом и матери Кристоферу было больно, но он старался держаться, потому что все вокруг — кроме, разве что, Марины, — убеждали его, что он должен быть мужчиной. Заключение и обращение, случившиеся с ним во время ужасных событий, которые впоследствии назвали Охотой на ведьм, сильно на него повлияли, сделав более вспыльчивым и осторожным.

Но сейчас, глядя на этого мужчину с подведенными зелеными глазами и широкой острозубой улыбкой, мальчик не может отделаться от желания ему поверить. Сопротивление дается нелегко — в голове все еще играет приставучий припев той песни и хочется пуститься под него в пляс, хотя только что сам же называл это странным.

Вампир протягивает ему руку — все не отстает с идеей какого-то дурацкого пари.

— Прайду придется официально признать меня парой льва и взять под свою защиту, если я поучаствую в охоте вместе со всеми. Таковы правила. — То, что эти правила никогда не распространялись на вампиров (и что о существовании этих самых правил никто не хотел при нем упоминать), Поэт не уточняет. — В качестве соперника мне нужно найти равного, а охотник из меня никакой. Тебе же на этой охоте нужно будет доказать, что ты уже взрослый. Я знаю, что это такое, мне тоже пришлось это доказывать. Думаю, для тебя это неплохой шанс — если ты победишь вампира, то все почести будут твои, а если проиграешь, никто тебя не осудит, ведь вампиров принято обвинять в собственных неудачах. Что скажешь?

Предложение звучит логично и как-то чересчур выгодно… Обычно Кристофера ставят с «малышней» — либо с новыми обращенными, которые не умеют управлять своим телом — так было, например, с Кризалисом, — либо с оборотнями примерно его возраста. Среди львов таких было мало, среди волков больше. Но это скучно! Выиграть у вампира будет гораздо престижнее. А тот выглядит дохляком, так что это не должно быть слишком сложно.

— Идет! — кивает Кристофер и пожимает Поэту руку. Которую тот тут же начинает чесать.

Дядя от этого пари, конечно, оказывается не в восторге. Но соглашается.

Они ему верят. Верят именно тогда, когда он впервые им соврал....