Часть 4. Наблюдатель в действии (2/2)
Стервятник над тобою кружит,
И власть тебе не уберечь,
Пока ты с падальщиком дружишь.
Хотел тебе глаза раскрыть:
Я не глупец и не мерзавец!
Но правду поспешил ты скрыть,
Крича мне: «Лжец и самозванец!»…</p>
Я не такой…
Я НЕ ТАКОЙ!..
Теперь плутаю без дороги.
Не будет дыма — без огня,
Поэта — на твоем пороге,
Ведь ты отрекся от меня.</p>
Василий Павлович никогда не был любителем стихов, но даже он понял, что это было… сильно. И между строк не нужно уметь читать, чтобы понять, кого и в чем обвинял Поэт. Названные сыновья стояли по обоим бокам от Умного Вампира и были не шибко-то рады такой тираде. Один из них — самый неугомонный и темпераментный, — так вообще снял с себя ботинок и бросил его в провинившегося.
Но Поэт не разозлился — в его душе осталось лишь несвойственное ему смирение и невероятная усталость. Мало кто отнесся к его последнему стихотворению серьезно, но Огонек не был тем, кто игнорирует очевидное. Долгое время он собирал другие стихи Поэта — ни один действительно стоящий не был записан, все они передавались из уст в уста, благо что у вампиров была феноменальная память. Так он понял, что один из братьев готовил заговор против Умного Вампира.
Огонек впервые в жизни совершил такую серьезную ошибку, ставшую роковой — он наплевал на собственный нейтралитет. Поэт оказался прав — кто вслушивался в его слова, тот падал, сраженный их чарами. Сила слов — вот, что досталось ему от матери-ведьмы, и все это время правда была у всех под носом. Огонек решил предупредить главу клана о надвигающейся опасности, но… не успел. За ним пришли. И отобрали единственное дорогое, что у него было — его жену.
Последним глупцом был бы тот, кто бы решил, что Огонек так просто забыл о мести, предпочтя ей верную смерть. Его самосожжение должно было выглядеть правдоподобно — физической боли он не боялся, ведь ничего не могло быть сильнее боли душевной. Названные сыновья Умного Вампира были слишком сильны, чтобы идти на них в открытую, а сам Умный Вампир — слишком слаб, проведя с ними бок о бок столько времени. На старости веков вампир чокнулся — ни одно бессмертное существо не минет чаша сия, — и решил обратиться к человеческой науке, надеясь, что она сможет продлить ему жизнь; Огонек же добровольно согласился стать подопытным, оставаясь мертвым для большинства представителей вампирского сообщества.
Когда Поэта и Кризалиса поймали, Огонек их уже ждал. Два по цене одного! Лучшего подарка Док и не мог ему сделать.
***</p>
— Вы вытащили меня, потому что верите мне, — уверенно заявляет Поэт. Иных причин быть не может. Dieu!<span class="footnote" id="fn_29177250_8"></span> Неужели свершилось?
— Верно.
Однако эйфория, накрывшая было Поэта, начинает быстро сходить на нет. Да, правду знает не только он, но что это меняет? Один изгнанник и один мертвец не смогут ничего сделать.
С другой стороны, сбежать из Центра тоже казалось невозможным — прочные клетки, электрические ошейники, лекарства, способные скосить даже самое сильное сверхсущество. И все-таки они сбежали.
— Разве я могу доказать, что был прав? — от глупой надежды в голосе избавиться не удается.
Поэт ждал, бродяжничая, ждал, когда его резали на части. Ждал, что Умный Вампир одумается и прикажет его вернуть. Но, может, главе клана было все равно? Он ведь и от других своих детей, по слухам, периодически избавлялся. Те, кто выжил, все детство портили Жану жизнь.
— Конечно, можешь. Но на что ты готов ради этого пойти?
Поэт поднимается, возвышаясь над старшим вампиром. И уверенно произносит:
— На все. Было опорочено мое имя.
— Не разбрасывайся такими громкими словами, — Огонек легонько толкает его, заставляя снова сесть. Предпочитает говорить со своими собеседниками с позиции силы. Его золотые глаза распаляются таким ярким пламенем, что Поэт невольно съеживается, не выдерживая такого натиска. — Ты понятия не имеешь, что стоит на кону. Что-то, что гораздо важнее официальной причины, по которой тебя изгнали.
— Официальной? — Жан цепляется за это слово, как ищейка, напавшая на след. — Значит, есть и неофициальная?
В свое время Поэт настолько глубоко погряз в жалости к себе, что даже не подумал задаться вопросом, кому может быть выгодно его изгнание. Точнее, он догадывался, но... Пытался до последнего верить в лучшее. И даже на лабораторном столе оставался послушным, преданно заглядывая в глаза Дока и молчаливо прося о помиловании.
— Ты мешался остальным сыновьям, — подтверждает Огонек. — И был на волоске от того, чтобы раскрыть их заговор.
— Какой заговор?
— Неужели ты этого не понял из своих же стихов?
— Причем здесь… мои стихи? Я ничего не понимаю, Василий Павлович.
Огонек даже ему завидует. Поэт творил, не задумываясь. Он не умел слушать собственное сердце, он просто жил! Именно Огоньку, а не ему, пришлось распутывать этот клубок из тайн, каждый раз теряя что-то очень важное с получением новой разгадки. Но настала пора и ведьминому отродью вступить в игру.
— Запели четверо о том: перевернется все вверх дном... — начинает Василий Павлович, предлагая закончить строки.
— Кто был царевич — станет тенью, став жертвой страшных обвинений...
— Кто тенью был, тот станет крахом самодержавного монарха... Умному Вампиру нужно лекарство, Жан. И мы с доктором Рубинштейном выяснили, от чего именно.
***</p>
— Доктор, Вы нашли лекарство для нашего друга? — скучающим тоном поинтересовался Огонек, приподнимаясь на лабораторном столе.
Док разглядывал жидкость, которую набрал в шприц, и только тогда, когда та перелилась в длинную тонкую колбу, он холодно ответил:
— Твоя регенерация не сработала, потому что ты измазался слюной оборотня. Не буду спрашивать, зачем тебе это понадобилось, но проблема нашего друга решена: необходимо найти того, кто намеренно травит его похожей субстанцией. Как только Умный Вампир перестанет принимать ее, его состояние перестанет ухудшаться.
Док не видел, как позади него Огонек начал высвобождаться из пут. Поначалу они держали его так крепко, что явно не могли развязаться сами по себе! Вампир двигался совершенно бесшумно, и никто до последнего не замечал его действий. Он ведь был такой тихий и безобидный, никогда не вырывался и не вызывал проблем, разве могла у кого-то возникнуть мысль, что он попытается сбежать?
— Спасибо, доктор, — искренне сказал Василий Павлович. — Пока что Вы можете быть свободны.
— Что?.. — обернулся Док, но сделать ничего не успел: подопытный набросился на него, применяя удушающий захват. Персонал испуганно бросился к ним, но Док приподнял руку, останавливая: если они сделают хоть шаг, вампир с легкостью сломает ему шею. — Чего… ты хочешь?
— Ваши исследования все еще нужны нам, доктор, так что за свою жизнь можете не волноваться. Ах, да, просто чтобы Вы знали… — Огонек наклонился к самому его уху и прошептал с улыбкой безумца: — Я не мазался слюной оборотня. Этот идиот сам начал вылизывать меня, считая, что это поможет мне быстрее восстановиться.
Поэт мог подчинить себе толпу детей, а Огонек — всех, кто был поблизости. Но проще всего ему было контролировать чужое сознание, когда его обладатель смотрел на…
— Огонь! — обрадовался Огонек, увидев на лабораторном столе горелку и включив ее на полную. Люди, сами того не желая, потеряли над собой контроль.
***</p>
В тот момент, как Поэт примеряет перед зеркалом длинный зеленый плащ, севший точно по фигуре, он меньше всего хочет думать о том, что Умный Вампир умирает. Куда приятнее вспоминать, как таяли деньги на счетах Огонька, пока тот молча наблюдал за оформлением все новых и новых заказов, даже не пытаясь это остановить.
Поэт прекрасно знает, что его покупают. И намеревается продать себя как можно дороже.
— О, дайте, дайте мне свободу!
Я мой позор сумею искупить.
Спасу я честь свою и славу,
Я Русь от недруга спасу… — задумчиво декламирует он, пытаясь представить, как слабый, плохо обученный вампир-отступник может раскрыть заговор так, чтобы его словам поверили, и при этом никто из невинных не пострадал.
Представлялось это очень слабо. А точнее, не представлялось совсем.
— Бородин? — понимающе интересуется Огонек, поправляя манжеты.
В отличие от Поэта, он взял себе только самое необходимое, и на переодевание ему потребовалось куда меньше времени. Поэт же, видимо, намеревается устроить «Модный приговор», иначе Василий Павлович не может объяснить, зачем младший вампир заказал десять пар почти одинаковых штанов и широкополую шляпу.
Жан молча кивает, довольно любуясь своим отражением. Он даже умылся и надушился, чтобы снова выглядеть как аристократ самого уважаемого вампирского рода. В таком виде теперь и на улицу выйти не стыдно. Правда, ни один уважающий себя вампир или даже волк не пустит Поэта к себе на порог, а значит, все эти тряпки годятся только на то, чтобы потешить свое эго. Довольно сильно ущемленное всеми последними событиями, стоит признать.
— Значит, вот, как Вы познакомились с Кризалисом, — начинает Поэт, отправляясь разбирать очередной набор ненужного барахла под названием «Радость шопоголика». Все-таки экспресс-доставка — это вещь! Заплатил, и не нужно слишком долго ждать.
Младший вампир достает из пакета бутылочку с солью для ванны и тут же ее откупоривает, чтобы с наслаждением вдохнуть запах лаванды. Интересно, у Кризалиса душевая кабина или все-таки ванна? Лучше бы последнее, иначе как Поэт будет ее принимать?
— Хороший парень, — невозмутимо замечает Огонек и усаживается играть с хозяином квартиры в шахматы. Рядом с игровой доской он ставит несколько свечей из дешевого набора на день святого Валентина, и сторонний наблюдатель, глядя на них, не может отделаться от мысли о свидании. — Бросился на помощь к вампиру, хотя сам мог пострадать.
Поэт возмущенно фыркает, не соглашаясь с такой характеристикой. Куда больше Кризалису подходит слово excité<span class="footnote" id="fn_29177250_9"></span>, что его совсем не красит.
— Я не думаю, что он хороший.
— Он в тебя влюблен, — заявляет Василий Павлович тоном, не терпящим возражений.
Потому что если вампиренышу этого не сказать, тот и дальше будет воображать себе всякие ужасы и зажиматься. Эх, молодежь... Почему у них все так сложно? Зверю стоило помягче заявлять о своих желаниях, теперь ведь только по морде и будет получать.
— Вы шутите. Он испытывает ко мне что угодно, но не любовь.
Поэт прижимает к щеке свежеотпечатанный томик Хлебникова, едва слушая, что говорит ему старший вампир. Слова о льве он предпочитает пропускать мимо ушей.
— Ты не обязан отвечать на его чувства, Жан. Однако будет большим расточительством не использовать их в своих целях. Мат, — Василий Павлович переворачивает фигуру и поднимается из-за стола.
Играть с самим собой все-таки скучно и совершенно не стоит потраченной энергии. Чтобы хоть как-то ее восполнить, приходится вновь присосаться к желанной шее, на которой следы от укуса становится слишком заметными. Чуя кровь, вампиреныш начинает подрагивать и нервно стучать ногой по полу. Сплошная пытка...
— Чтобы ты к нему не испытывал, он нам нужен, — Огонек отстраняется, облизывая губы. — Без союзников нам не справиться, а Владимир может привести нас к МакАлистеру…
— Кризалис не согласится нам помогать.
Или Поэт просто не хочет с ним работать, одно из двух.
— Я найду подходящие аргументы, — старший вампир манит младшего пальцем, склоняя голову человека себе на плечо. Глаза Поэта жадно загораются, и он мгновенно оказывается рядом, вгрызаясь в добычу. — Куда больше я волнуюсь не за него, а за тебя.
— Что-то не так? — шипит Поэт недовольно и из-за обидного намека, который Огонек вкладывает в свои слова, и из-за того, как вампиреныша бесцеремонно отталкивают от источника крови, хотя он не так уж и много успел выпить... Правда, человек на ногах не удерживается, и Огоньку приходится его подхватить и перенести на кровать.
— Ты еще слишком слаб, как вампир, и плохо себя контролируешь. — Не осуждение, нет. Просто констатация факта, и доказательство налицо. — Не волнуйся, с этим даром я тебе помогу.
— Вы так говорите, будто у меня их несколько, — Поэт проводит по окровавленным губам пальцами, а затем, словно младенец, засовывает их в рот. Тот, кто учил его манерам, был явно очень плохим учителем.
Огонек загадочно улыбается.
— Так куда ты все это денешь? — указывает он на немереное количество пакетов с вещами, занявшими всю комнату.
Поэт прижимает к себе сразу четыре свертка, словно боится, что у него сейчас их отберут, и растерянно оглядывается. Он и не заметил, сколько всего набрал. За один заход все это не унести.
— Ну, у Кризалиса вполне вместительный шкаф, — решается вампиреныш и начинает искать большие пакеты, чтобы запихнуть в них маленькие. Огонек ему не помогает и только с иронией наблюдает за его мучениями.
— Сочту своим долгом напомнить, что ты назвал его квартиру вертепом.
И подразумевал явно не христианское значение этого слова.
— Из этой конуры вполне можно сделать уютное место, если постараться, — Поэт невозмутимо поднимает всю гору вещей одновременно. Ее верхушка теряется где-то под потолком. — Вы же согласитесь еще немного потратиться?