Часть 2. Побег из курятника (1/2)
Исследовательский центр имени Рубинштейна пылает тысячью огнями, празднуя знаменательное событие — побег самых перспективных своих подопытных. В этот день на свободу выходят гипнотизер-детоубийца, он же младший вампир по имени Поэт; клятвопреступник, поднявший лапу на своего вожака, он же лев-оборотень по имени Кризалис; и фатально обгоревший на солнце старший вампир по прозвищу Огонек, который просит обращаться к нему по имени-отчеству — Василий Павлович. Из троих заключенных Центра он, пожалуй, меньше всего заслужил оказаться на лабораторном столе у доктора Рубинштейна, однако это было его личным решением. И сбежать, подпалив полцентра, было тоже его личным решением, с которым его соседям по «палате» пришлось смириться. Хотя не то, чтобы они были сильно против.
— О, дайте, дайте мне свободу! — кричит Поэт во весь дух, едва ему удается выбраться из здания Центра.
В этот радостный день он был слишком неугомонным и поначалу рвался поскорее увидеть «доктора», но огонь, на который он наткнулся, открыв одну из дверей, заставил его заметно поумерить свой пыл. Нет, он еще пытался хоть кого-нибудь найти, однако свет, исходящий от пламени, был слишком ярок и мог опалить на расстоянии не хуже солнца. Тогда вампир, как дикий зверь, убегающий от лесного пожара, метнулся к спасительному выходу, ориентируясь исключительно на свою память: он запомнил все переходы еще в тот момент, как его насильно привезли сюда.
Теперь он стоит под козырьком, широко улыбаясь, и внезапно чувствует, как кто-то сильный толкает его в спину:
— Ну, на тебе свободу, че орешь-то.
Стоит вампиру оказаться за пределами козырька, как на его бледную кожу тут же попадает свет, обжигая. Заверещав, Поэт рвется назад и падает в ловко подставленную простынь, в которую его тут же укутывают со всех сторон.
Лев, конечно, взять тряпки сам не догадался, об этом заранее позаботился Василий Павлович, который прекрасно знал, что случится, если выйти на улицу днем.
— Я туда не пойду! — вырывается Поэт, но его никто не слушает: все те же заботливые руки подхватывают его, прижимая к себе, и накидывают край простыни ему на лицо.
— Вот крикун! — слышит вампир ворчание оборотня прямо над ухом. Кризалис воровато оглядывается: надо спешить, в любой момент могут приехать пожарные и охотники на нечисть. Беглецов запихнут обратно в Центр, который для обычных людей был просто дуркой, и тогда они уж точно никогда не спасутся от загребающих лап Дока. — Не задохнешься там?
— Я не нуждаюсь в дыхании так, как оборотни или люди.
— А… — неловко тянет лев. Он уже и забыл об этом, все же, не так часто с вампирами общается, чтобы знать все их причуды. — Ну, ты это, не высовывайся тогда, — предупреждает оборотень и делает шаг вперед, навстречу солнцу. Поэт весь сжимается и дрожит: боится, что ткани не хватит на то, чтобы скрыть длинные ноги. Сейчас его жизнь зависит от того, бросит его Кризалис или нет. А Кризалису он, вообще-то, особо не доверяет, и есть, за что. — Нормально?
Поэт что-то мычит в ответ. Не кричит — значит, не больно, но сжимается еще сильнее, прижимая колени к груди спасителя. Лев вопросительно оборачивается к Огоньку: это ведь горелый пень устроил побег, пусть и показывает, что делать дальше. А то все произошло как-то неожиданно, без предварительного сговора и составления хоть какого-то, даже самого худого, плана. Если пойдут пешком — нагонят их быстро. Оборачиваться при всех не вариант, люди могут заметить огромного льва и позвонить в полицию или в зоопарк. Непонятно, что из этого хуже — и там и там сидят «свои» люди.
Старший вампир колеблется, словно размышляя, вернуться ли ему, пытаясь потушить огонь, или пойти с этими двумя. Василий Павлович бы и не устраивал пожар, вот только это самый лучший способ отвлечь внимание. Лабораторные образцы не пострадают — система пожаротушения в той части здания работает на совесть, чего не скажешь о другом крыле. Док тоже в безопасности, старший вампир об этом позаботился. Можно идти.
— Быстрее, — подгоняет Поэт, которому кажется, что он уже слышит вой сирен. Видя, что это не помогает, он заходит с другого конца и жалобно замечает, делая голос как можно плаксивее: — Все равно жжется…
Кризалис, наконец, отмирает. Он тут сейчас самый сильный и здоровый, солнце на него никак не действует, значит, настала его очередь принимать решения и брать на себя ответственность.
— Хочешь, завернешься, и я на спине тебя понесу? — с неохотой предлагает он Огоньку, поудобнее перехватывая свое вампирское сокровище. Двоих он вполне может поднять, пусть и тяжеловато будет. Другой вопрос — как далеко он с ними уйдет.
Огонек на его щедрое предложение только покачивает головой, накинув простынь на манер панчо, и... встает со львом рядом.
— Ты че? — поражается Кризалис и отскакивает в сторону, не желая стоять слишком близко к будущему живому факелу.
В прошлый раз этот чудик всю шерсть ему подпалил, неделю потом воняло. Самое запоминающееся знакомство в его жизни — во второй раз испытывать такое сомнительное удовольствие оборотень не решается. С другой стороны, если бы лев не вытащил тогда самоубийцу из-под солнечных лучей, спасать попавшего в Центр оборотня сейчас было бы некому. Так что квиты, получается.
С вампиром, на удивление, ничего особенного не происходит. Да, от кожи на лице и ногах начинает исходить подозрительное шипение, но застарелые ожоги и рубцы не увеличиваются, и огонь не вспыхивает. Это походит на чудо. Как и то, что Огонек когда-то остался жив.
— Кажется, я не могу обгореть еще сильнее после того, как ты меня навылизывал, — задумчиво замечает он.
— Может, с Ванькой тоже так сделать? — радуется лев и шутливо покачивает свертком, как будто намеревается вытряхнуть оттуда Поэта, но тот вдруг гаркает низким голосом:
— СТОЙ! — и желание веселиться тут же пропадает.
Воспользовался гипнозом, и это сработало даже без контакта глаза в глаза. У слабого вампира такое может получиться только благодаря очень сильному отчаянию. Или страху.