VIII (1/2)

— Петр Иванович, ну, полно вам, не стоит так переживать, присядьте, вы же весь вечер на ногах! — Александр Васильевич добродушно улыбнулся и отставил в сторону бокал с бренди.

Петр, которого замечание друга застало как раз на середине гостиной, резко остановился и пристально посмотрел на Александра Васильевича:

— Какого черта тогда они меня не пускают, и вот уже сколько времени прошло, а до сих пор ничего неизвестно?

В самом деле, уже почти совсем стемнело, скоро уж полночь, а о том, как там идут дела, что с Ларисой и ребенком, ни слуху ни духу.

Когда Лариса почувствовала приближение родов, Петр помог ей дойти до спальни, стараясь, пока они поднимались по лестнице, подбодрить ее, развеселить. Она же все сильнее сжимала его руку, повторяя только, что ей очень больно, а потому — страшно.

— Что поделать, милая, так надо! — он ласково погладил ее по волосам и поцеловал в висок. — Скоро пройдет, потерпи, дорогая, ну же, улыбнись, ведь ты же у меня сильная и смелая, правда?

Лариса в ответ лишь жалобно всхлипнула и еще теснее прижалась к нему.

Когда они дошли наконец до дверей спальни, Ларису под руки подхватили Дарина с Галькой, которые как раз приготовили для пани постель. Следом пришла Натали с известием, что за доктором она только что отправила Тихона, а потом примчались Павлина с Орысей. Последнюю вездесущая кухарка тут же отправила за повитухой, как она выразилась на всякий случай, а Дарине с Галкой велела «быть под рукой». Затем она заботливо установила в красном углу принесенную с собой икону Богородицы «Помогательницы женам чады рождати».

Дарина тем временем помогала Ларисе переодеться, Галина взбивала подушки, Натали огляделась в поисках своей горничной, но, вспомнив, что Павлина послала ее с поручением, напомнила последней, что им наверняка понадобится еще чистое белье и горячая вода.

— Да, конечно, пани, все сделаем! — кивнула Павлина и направилась к выходу.

Тут только она заметила все еще стоящего в дверях Петра и всплеснула руками:

— Господи боже, пане, да как же вы… Негоже вам, Петр Иванович, тут сейчас, простите уж, отираться, то бабские дела, сами понимаете, чай, не в первый раз! Не волнуйтесь, потом я сама вам обо всем доложу!

— Глядите мне, чтобы все было как нужно! — проговорил он.

— Петя, — позвала его тем временем Лариса, — нет, прошу тебя, не уходи! — она жалобно взглянула на него и протянула руку, но в следующий же миг застонала, сжав зубы, и откинулась на подушки.

— Идите, идите себе, Петр Иванович, — по-матерински улыбнулась ему Павлина и доверительно погладила по плечу. Конечно, в другое время она ни за что не позволила бы себе такой вольности, но тут уж — случай исключительный! — С пани все будет хорошо!

— С богом! — вздохнув, отозвался Петр и, перекрестившись, вышел.

Он вспомнил вдруг тот день, когда Анна родила Гришку. У нее роды начались поздно ночью, и она, разбудив мужа, попросила его позвать кого-нибудь на помощь. Она тоже была страшно напугана, а потом все та же Павлина вместе со своей матерью точь-в-точь, как и сегодня, вытолкали его из комнаты, заявив, что ему пока тут не место.

Петр спустился вниз к мирно беседующим Александру Васильевичу и Николаю Александровичу. Они остались одни в гостиной, поскольку все остальные разошлись кто куда. Даже Гришка куда-то пропал…

— Ну, что там, Петр Иванович? — спросил Александр Дорошенко.

Петр неопределенно пожал плечами:

— Они меня выставили.

— Так по-другому ж и быть не могло, — развел руками Александр Васильевич. — Вот, помню, когда моя Элен, царствие ей небесное, рожала Николя, я тоже не знал, куда деваться от беспокойства. Я тогда в Чернигов по делам поехал, а казачок меня нагнал уже на выезде из Нежина, кричит, руками машет, пани, говорит, просят, чтобы вы домой ехали. Ну, естественно, я повернул назад, приехал, а дома суматоха, бабы туда-сюда мечутся, меня и замечать не хотят!

Николя рассмеялся:

— Зато, когда Натали у нас родилась, вы, батюшка, уже привычны были, как видно, к этому делу.

— Да-да, — оживился Петр, — этот день я помню. Мы сидели в клубе, верно, Александр Васильевич? И тут прибегает ваш слуга с сообщением, что Елена Васильевна покойная должна вот-вот разрешиться. Так вы тогда всем присутствующим в клубе по бутылке коньяку выставили за ваш счет. А потом, уже когда стало известно о рождении дочери вашей, мы с вами поехали в Нежинскую ресторацию. К цыганам!

— Ох, Петр Иванович! — смутившись, проговорил Александр Васильевич. Николай же Александрович хмыкнул, заинтересованно глядя при этом на отца. Очевидно, он не знал этой истории до конца: Александр Дорошенко тогда и впрямь щедро угостил всех знакомых помещиков. А потом они с Петром до следующего утра праздновали рождение Натальи Александровны в ресторации. И Петр лично заплатил тогда цыганам, чтоб те как следует поздравили его друга с этакой радостью.

— Да ведь и когда Григорий Петрович у вас родился, — вспомнил вдруг Александр Васильевич, — вы тоже всех угощали. На другой же день за ваш счет от души погуляли все посетители самой дорогой ресторации Нежина.

Петр усмехнулся: действительно, Александр Дорошенко тогда как раз приехал к нему, чтобы обсудить кое-какие дела. Они собирались приобрести несколько суконных лавок, и хотели точно высчитать, будет ли с того хоть какая-то прибыль, либо же то дело гиблое. Разумеется, никакого разговора о делах не случилось, они точно так же, как и сегодня, сидели в гостиной, Александр Васильевич, как опытный и прошедший уже подобное испытание (Николя родился на полгода раньше Гришки), старался успокоить и подбодрить Петра. Ну, разумеется, коньяк тоже неплохо способствовал и дружеской беседе, и успокоению. В общем, кончилось тем, что к обеду их изрядно разморило, и они задремали, сидя в креслах и с бокалами в руках. Разбудила их повитуха, тетка Матрёна, которая явилась с известием о рождении у Петра Ивановича сына и наследника.

Гришка был тогда такой милый! Петр до сих пор помнил, как увидел сына в первый раз, лежащего в колыбельке и утопающего в белых кружевах. Он смотрел тогда на крохотное личико сына и чувствовал, что вот теперь он по-настоящему счастлив, потому что отныне у него есть, ради кого жить. Ради этого малыша, так мило сопящего в своей кроватке, Петр готов был, что называется, землю пешком обойти, море переплыть и сделать все возможное и невозможное, лишь бы сынишке было хорошо. Он — его сын, плоть от плоти, кровь от крови, и именно он будет продолжателем рода Червинских на земле. И ни Петр, ни Анна таким образом не исчезнут бесследно, часть их будет жить в этом крохотном и таком очаровательном мальчике. Эх, знать бы еще тогда, что Гришка вырастет таким… ладно! — не стоит портить себе настроение грустными мыслями.

А на другой день Петр действительно праздновал это грандиозное событие в компании близких друзей и знакомых. К цыганам, правда, они в тот раз уже не ездили, но все равно, веселье вышло знатное…

Николай Александрович тем временем поспешил откланяться, время было позднее, а ему наутро надо было ехать в Киев, где его ждала служба в канцелярии вице-губернатора.

Господи, в который раз подумалось Петру, вот ведь у людей — дети как дети. Николя умен, почтителен, серьезен. В карты не играет, фамильные бриллианты не разбазаривает, по девкам не бегает. Не то что некоторые! Хотя… тут, конечно, Петр сам, если вдуматься, немного виноват. Вряд ли ведь Гришка не знает о его прошлых, так скажем, приключениях. Та же Агаша ведь была поначалу скромной птичницей, а Петр взял ее в дом, сделал горничной, лишь бы была поближе к нему. Конечно, свои связи он не афишировал, но наверняка в доме кто-нибудь да знал обо всем. Хоть та же Павлина, у нее ж всегда ушки на макушке.

Ну, а потом — история с Ларисой. Но тут уж дело совсем иного порядка. Анна к тому времени стала ему совсем чужой, она, случалось, открыто говорила, что нет в ней больше былых чувств к мужу, да и он давным-давно уже не пылал к ней страстью.

Собственно, если начистоту, особой страсти-то он к ней никогда и не питал. Их брак был выгоден его отцу и ее родителям. Петр же с Анной, как и всякие благовоспитанные, почитающие свою семью дети, не смели противиться их воле. Поначалу, правда, казалось, что они смогут стать по-настоящему близкими людьми, но потом, как раз после рождения сына, Анна понемногу начала от него отдаляться, да и он уже не сдерживал, так сказать, души своей порывы.

С годами ему осточертели все эти мимолетные увлечения и похождения, и Петр смирился уже с неотвратимо надвигающейся старостью. Но в один прекрасный день он вдруг взглянул в зеленые глаза молодой актрисы, и — словно гром грянул среди ясного неба. Петр понял, что до этого момента, оказывается, и не жил вовсе, а вот теперь у него появился шанс все начать с чистого листа. Чувство, так внезапно охватившее его душу, будто сделало Петра… чище, что ли. Он словно проснулся после тяжелого, перепутанного сна; душная, беспросветная, темная ночь окончилась, и наступило наконец утро, свежее, прохладное, умытое росой. Петр твердо знал, что ему несказанно повезло, и потому он ни за что не мог и не хотел упустить свое счастье.

Лариса, бесспорно, обладала сильным характером, она умела постоять за себя, не позволяла никому ранить ее гордость, что и привлекало в ней Петра. Но вместе с тем она была такой… нежной, хрупкой, очень ранимой и одинокой. Хотелось оберегать ее, чтобы никогда больше она не знала никаких бед и горестей. Она стала для него последней и оттого самой крепкой и страстной любовью, и Петр был благодарен за нее богу.

Теперь же счастье будет еще полнее, поскольку совсем скоро у них с Ларисой появится сын или дочка. Если будет мальчик, решил Петр, то всенепременно надобно постараться, чтобы он не вырос таким же балбесом, как Гришка. Пусть с малых лет учится не только тратить, но и ценить то, что нажито родителями. А если дочка… О, если будет дочка, то она станет самой красивой и самой завидной невестой в уезде. Ну, и конечно же, она также будет любить и почитать своих мать и отца, помня, что она — наследница рода Червинских.

В любом случае их с Ларисой ребенок и Еленочка будут расти вместе, и дружба их будет крепкой, как скала.

Кстати сказать, как назвать дочь, они с Ларисой так и не пришли к соглашению. Петр был абсолютно убежден, что ей следует носить имя матери — Лариса. Но жена убеждала его назвать девочку, буде она у них появится, Анастасией. Именно так звали мать Петра, которой он лишился еще в десятилетнем возрасте. Таким образом Лариса считала, что отдаст дань памяти женщине, подарившей жизнь ее любимому мужу.

Ну, а что касается сына, то тут они уже давно все решили…

— Да что ж так долго-то? — окончательно потеряв терпение, воскликнул Петр, напряженно прислушиваясь к звукам наверху, там, где была их с Ларисой спальня.

— Не волнуйтесь, — в который раз уже повторил вышедший в переднюю следом за Петром Александр Васильевич.

Если раньше, стоило Петру выйти из гостиной в переднюю, он ясно мог расслышать и приглушенные стоны и крики Ларисы, и топот и беготню прислуги, и голоса доктора и неугомонной Павлины, то теперь в доме воцарилась тишина.

Петр по-прежнему напряженно вслушивался в каждый шорох и вдруг вздрогнул, поскольку отчетливо услышал детский плач. Впрочем, это ведь могла проснуться Еленочка…