VII (2/2)
— Прости, отец, — вздохнул Григорий, — этого больше не повторится.
— Пошел прочь с глаз моих! — устало вздохнул отец.
Следующие несколько дней отец был занят, как он сам выражался, наведением порядка и исправлением Гришкиных ошибок. А после объявил им с Натали, что выделяет им отныне содержание в пятьсот рублей в месяц, дабы Гришка научился ценить кровнозаработанное. С Александром Васильевичем он также поговорил, и они условились, что приданое Натали, которое должно было быть выплачено Григорию после рождения первенца, будет положено в банк. Но ежели Григорий захочет взять хоть копейку, то обязан будет дать расписку.
— Пока не отучишься играть раз и навсегда, — вынес приговор отец, — будешь в каждой копейке отчитываться мне и Александру Васильевичу.
— Но это же абсурд! — попробовал возмутиться Григорий.
— Вот как повзрослеешь, — отрезал отец, — тогда и станешь распоряжаться деньгами по своему усмотрению.
Что же касается собственного хозяйства, то с этим решено было повременить до следующего лета. За это время как раз приведут в порядок дом в имении под Екатеринославом, которое Александр Дорошенко в числе прочего отдал за дочерью.
***</p>
Словом, Григорий чувствовал себя загнанным зверем, его натурально обложили со всех сторон: жена, оправившись после родов контролировала каждый его шаг, а если он хотя бы заикался о поездке в Нежин, тут же начинала хмуриться и говорить, что мол, им с дочкой так одиноко без него, что он мгновенно отказывался от мысли улизнуть потихоньку. Отец не давал теперь ни копейки без того, чтобы Григорий не отчитался, куда и на что потратил деньги, чуть только соглядатаев к нему не приставил!
Делать нечего, Григорий был просто вынужден помогать отцу, мотаться с ним по деревням и покосам, выслушивать жалобы мужиков, решать их споры, помогать, если возникала необходимость, аккуратно составлять и писать все отчеты. Иного выхода попросту не было.
Павлина, разумеется, украдкой навещала Китти и передавала ей письма. Правда, она всякий раз начинала причитать, что ежели про все прознает пани, никому не поздоровится. Китти скучала, умоляла о встрече, но Григорий просто не мог приехать к ней. Нельзя, чтобы Натали что-то заподозрила!
Хотя, стоит сказать, с рождением Еленочки Натали все же сделалась чуть спокойнее. По крайней мере она перестала раздражаться по пустякам. А еще она, прямо-таки удивительное дело, прекратила цепляться к Ларисе. Впрочем, и та теперь не задирала ее почем зря. Нельзя, конечно, сказать, что они подружились (это было бы катастрофой), но и лютыми врагами быть перестали. Возможно, это потому, что сейчас у них у обеих есть куда более важные дела: одна только что стала матерью, вторая — вот-вот родит. Что уж будет дальше — бог весть.
Именно об этом сегодня целый день и размышлял Григорий. Натали наконец-то выбрала день, когда решено было устроить крестины Еленочки, и они с отцом и Ларисой рьяно взялись за дело. Натали даже милостиво согласилась, чтобы Лариса взяла на себя составление праздничного меню и украшение гостиной.
— Я думаю, на ваш вкус, Лариса Викторовна, — улыбнулась она, — можно положиться.
— Что ж, — отозвалась та, — я обещаю оправдать ваше доверие, дорогая Наталья Александровна.
Кстати сказать, Лариса охотно нянчилась с малюткой, а Натали не выказывала особого раздражения. И уж тем более, Натали не была против, чтобы дочка побыла с Ларисой и Петром Ивановичем, если Еленочка капризничала, а она чувствовала себя слишком уставшей и измотанной.
Крестной матерью Еленочки стала Лидия Шефер, Натали не желала видеть в этой роли никого, кроме своей лучшей подруги, а крестным же отцом — Николя Дорошенко. Разумеется, мнением Григория никто особо не интересовался. Не то чтобы он был резко против, но с большей охотой пригласил бы в крестные, скажем, Даниила Кадочникова, своего лучшего друга. По крайней мере, он не такой надутый и спесивый индюк, как Николя. Впрочем, Даниил живет в Петербурге, и кто знает, не уехал ли он на Кавказ, как собирался несколько лет тому назад, о чем он регулярно писал Григорию. Так что, неизвестно, получилось бы у него приехать…
В назначенный час отец Пимен совершил обряд, окрестил малютку, а потом гости (отец с Ларисой и Натали созвали всю округу) собрались на праздничный обед.
Григорий сидел рядом с женой, принимал поздравления, поднимал бокал за здоровье и счастье дочери, беседовал с гостями, с тестем и новоиспеченными кумовьями, но мысли его были далеко. Он думал о Китти.
За истекшие месяцы он страшно стосковался по ней, ему было совестно, что она там совсем одна, страдает и может быть, даже плачет. Бедняжка ждет его, а он… А вдруг она решит, что он разлюбил ее и бросил? Нет, больше так продолжаться не может! Будь что будет, но он просто обязан увидеть Китти, иначе… иначе он попросту сойдет с ума от любви и тоски.
Григорий допил чай и оглядел гостиную: отец и Александр Васильевич увлеченно беседовали о чем-то на диване, Лидия неумело баюкала Еленочку, а Натали, улыбаясь, стояла рядом и подсказывала ей, что надо делать. Горничные собирали посуду, Николя прошелся взад-вперед по комнате, а потом подсел к отцу и Александру Васильевичу. Дарина налила чаю и протянула чашку Ларисе, которая разместилась в кресле у окна. Сам Григорий стоял в дверях, и до него никому не было дела. Что ж, кажется, момент как нельзя более подходящий!
Никем не замеченный, Григорий выскользнул за дверь, позвал Марко и велел сию же минуту подать ему коляску.
Наконец-то он увидит Китти!
***</p>
Поморщившись от внезапной боли, Лариса отдала чашку обратно Дарине, даже не притронувшись к чаю.
— Что с вами, пани? — мгновенно встревожилась Дарина. Она состояла теперь при Ларисе ее личной горничной, и надобно сказать, обязанности свои исполняла безукоризненно.
— Все хорошо, — Лариса постаралась улыбнуться, — просто… мне расхотелось чаю.
С самого утра у Ларисы ныла поясница, а после того, как они вернулись из церкви, боль сделалась просто нестерпимой. За обедом Лариса, как могла, старалась устроиться на стуле поудобнее, дабы боль уменьшилась, но увы, ничего не помогало. После обеда ей сделалось совсем нехорошо: начало тянуть живот, но она все же старалась не показывать своего состояния. Пусть, решила она, гости спокойно отобедают, а там видно будет. И вот наконец все разъехались, а недомогание, как Ларисе показалось, вроде бы прошло, но… как видно, ненадолго.
Еленочка вдруг расплакалась, поэтому Лариса приказала Дарине пойти и позвать ее кормилицу, а заодно поторопить Орысю, которая куда-то, как на грех, запропастилась. А Натали сейчас явно нужна помощь, ведь девочку надобно уложить спать, она, бедняжка, устала. Лариса и сама бы ее отнесла в детскую, но ей сейчас и пошевелиться-то тяжело, не говоря уж о том, чтобы встать.
Лидия Ивановна тем временем передала Еленочку Орысе и заявила, что ей тоже уже пора ехать домой, поскольку ее ждут неотложные дела. Натали, грустно вздохнув, пошла проводить ее до дверей.
Лариса вспомнила, как пару недель тому назад она в сопровождении Дарины ездила в Нежин, дабы купить все необходимое для своего будущего ребенка. Пора ведь подумать о его приданом, он же вот-вот уже появится на свет. В лавке она повстречала Лидию Шефер, которая в растерянности рассматривала товар, явно не понимая, что к чему.
— О, пани Червинская, — обрадовалась она, — доброго вам дня! Вы как нельзя кстати, мне очень повезло, что я вас встретила.
— Доброго здоровья, Лидия Ивановна, — кивнула Лариса. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
— Да вы же во всем этом, должно быть, разбираетесь лучше меня, — усмехнулась Лидия Ивановна. — А я, видите ли, приглашена стать крестной матерью дочери Натали и Григория Петровича. И мне надобно выбрать подарок для девочки, крестильную сорочку там… что еще нужно? Честно признаюсь вам, с банковскими облигациями обращаться куда проще!
— Ах, вот оно что, — рассмеялась Лариса, — ну, ежели вы доверяете мне в этом вопросе, то — извольте!
Последующие полчаса они выбирали сорочки, чепцы и вышитые кружевные пеленки для младенцев. Сверх того, Лариса посоветовала Лидии подарить крестнице оберег: образок с изображением святой Елены.
Когда они, сделав покупки, выходили из магазина, то на пороге столкнулись с Катериной Вербицкой, той самой девушкой, которая некогда была воспитанницей матери Григория Петровича.
— Ты? — воскликнула Лидия.
— Катенька! — изумилась Лариса. — Какими судьбами?
— Лариса Викторовна… Лидия Ивановна! — опустив глаза в пол, пролепетала Катерина. — Приветствую вас!
— Ты что тут делаешь? — спросила тем временем Лидия Ивановна.
— Я… я… одна моя подруга, мы вместе в больнице работаем, недавно родила, вот я и пришла купить ей подарок.
— Что ж, передавайте своей подруге наилучшие пожелания, — улыбнулась Лариса.
Дома Лариса рассказала об этом, на что Петр Иванович заметил, что «Катька, кажется, делом занята, и это прекрасно», а Наталья Александровна почему-то расстроилась и сказала, что «этой Катерине несказанно повезло». Григорий же Петрович и вовсе промолчал. Он вообще в последнее время стал слишком молчаливым и задумчивым. Петр Иванович говорит, что это оттого, что «ума у Гришки нет, и, как видно, уже не будет». Лариса вздохнула: ее несказанно расстраивали эти споры и разногласия между отцом и сыном. Дай бог, чтобы однажды они все-таки примирились окончательно. Кстати сказать, куда, интересно, пропал Григорий Петрович, ведь буквально несколько минут назад он был здесь…
Лариса поднялась с места, но тут же, громко охнув, осела обратно и застонала: боль вернулась и была уже такой сильной, что терпеть стало совершенно невозможно.
Тотчас же около нее оказались Петр Иванович, Натали, Дарина и Орыся.
— Что такое, Лариса? — мгновенно встревожился Петр Иванович.
— Больно… очень! — прошептала она, с трудом переводя дыхание.
— Ой, — воскликнула Натали, — у меня… у меня так же начиналось! Надо бы доктора позвать, Петр Иванович!
— Разумеется, — кивнул он и, обняв Ларису за плечи, помог ей подняться, — прошу, распорядитесь обо всем, Наталья Александровна. Идем, дорогая, идем!
— Петенька! — Лариса испуганно вцепилась в его руку. — Я… я боюсь!
— Все будет хорошо, — ободряюще улыбнулся он ей. — Скоро и наш с тобой ребенок будет здесь, рядом с нами!