Глава 37: Гроза. (2/2)

— Чушь, — плюёт Бакуго, хотя сам весь подбирается. Лампа под ногами помаргивает, привлекая к себе внимание.

Повторный вой раздается уже ближе и Киришима тянет за рукав Бакуго сильнее, пытаясь заставить его уйти от дерева. Катсуки протестует и отвешивает мокрый подзатыльник по капюшону, но Киришима его даже не замечает. Бакуго не просто так не хотел уходить далеко: на улице ночь, дождь, гроза, а потеряться в таких условиях проще простого, но и стоять под деревом было не лучшей идеей.

Эйджиро ощутил, как у него поднялись дыбом волосы на голове, начиная потрескивать, электризуясь. Теперь уже Бакуго рывком по мокрой траве отскакивает в сторону в несколько прыжков и тянет за собой Эйджиро. Охотник поскальзывается на неровной земле, скатываясь в низину по мокрой траве и утаскивает за собой монстра.

Через секунду в дерево, под которым они стояли, с оглушающим треском бьёт молния, на мгновение освещая собой всё пространство. Киришиме на секунду показалось, что он ослеп.

Дерево горит, его ствол расколот на две неровные вертикальные части, внутренности светятся красным, раскаленным, сырая кора трещит, щёлкает и лопается под жаром огня, поднимая в небо искры. Огонь по кроне быстро гаснет под каплями дождя, но на стволе затухает медленнее. Эйджиро еще успевает проследить, как одна часть дерева с натужным скрипом накреняется и падает на землю, в грязь, прямо туда, откуда само дерево пришло изначально. Киришиму уже тянут за руку наверх с другой стороны низины, куда они скатились в побеге от молнии. Волосы Киришимы всё еще пощёлкивают под капюшоном, намагниченные, у Бакуго, наверное, тоже.

Когда охотник выбирается из низины, заваливаясь на траву, под дождём, Эйджиро вылезает следом и испуганно делает резкий вдох. Ему в лицо тычется мокрый нос ищейки. Вторая псина протяжно воет в небо, едва различимая в ночи, но совсем рядом ей отвечает такой же вой и Эйджиро уже слышит хлюпающие шаги.

Их нашли так быстро?

— Бакуго, — ломающимся от страха голосом всхлипывает Киришима, не понимая, что ему делать. — Бакуго, нас нашли. Я же говорил, что надо бежать. — За спиной начинает стремительно затухать дерево, снова погружая поле во мрак.

— Завались, — Катсуки схаркивает на землю склизкий комок соплей с отвратительным звуком и выуживает из-за пояса нож.

Зажав одной псине пасть рукой, чтоб не кусалась, Бакуго приходится нанести несколько ударов в шею наощупь, пока животное под ним не перестаёт брыкаться и обмякает, заливая горячей кровью руки. Вторая собака, которую встретил Эйджиро носом к носу, уже озлобленно рычит, точно оголяя острые зубы и нападает туда, где был убит его собрат. Эйджиро только слышит, как Бакуго коротко вскрикивает от боли — псина схватила его за руку — и потом мокрый с хлюпаньем удар. Шавка взвизгивает, скулит, но скоро затихает. Было слышно, как тело упало в траву. Наверное, ей попало в глаз, и, наверное, нож вошёл в череп через глазницу по самую рукоятку, как в мягкое масло.

— Твою ж за душу! — Катсуки мычит от боли, шипит, втягивая сквозь плотно сжатые зубы в себя воздух, и Киришима слышит, как охотник садится, почти падает, задницей на траву, и наконец приходит в себя от шока.

— Б-бакуго! Ты как?! Сильно досталось? — Эйджиро проползает по траве в сторону шума, пытаясь хотя бы разглядеть силуэт охотника.

— Жить буду, — хрипит Бакуго, не в силах удержать стон. Он зажимает здоровой рукой рану и судорожно соображает, как скоро ему удастся ее промыть и удастся ли вообще. Руку покалывает, как будто её отлежали, ладонь на ране ощущает пульс, бьющийся изнутри кровью. — Там угли у дерева ещё остались?

Эйджиро судорожно вертит головой, пытаясь углядеть свет от горящего дерева и едва его замечает, почти затухшее.

— Да, еще есть.

— Пошли. Прижечь будет быстрее.

Бакуго неловко поднимается на ноги и ступает в направлении горящего дерева, но чуть в сторону, не намереваясь снова скатываться в низину, потому что точно знает, что уже не выберется с больной рукой. Позади он слышит топот лап, вой, но на этот вой уже никто не отвечает. Бакуго усмехается, довольный. Еще немного времени они выиграли, убив шавок. Киришима плетется рядом, постоянно оборачиваясь, будто разглядит что-то в темноте, но вскоре он уже начинает различать Бакуго, его блестящие глаза в свете потухающего дерева. Охотник торопится, обгоняя монстра, поскальзываясь, хлюпая по лужам и грязи, к дереву. Здоровой рукой он хлопает себя по поясу со всех сторон, выискивая нож. И смачно матерится. Кажется, последний нож он оставил в башке у псины. Поддеть головню древесного угля, еще горячего, из самого нутра, было нечем, поэтому Бакуго думает, стоит ли подождать до рассвета и дойти до города или не рисковать и сунуть руку в древесное нутро?

Подумать как следует ему не дадут.

— Взять! — Катсуки слышит знакомый голос, который отдаёт команду, слышит, как пыхтят собаки, несясь к ним, и как бухает сердце в ушах. Защититься от псины ему уже нечем.

Когда собака с рыком прыгает на Бакуго, ее немедля пинает Киришима, чтоб отбросить в сторону. У него трясутся ноги, ему пиздец как страшно, руки ходуном ходят, но ему приходится сжать кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чтоб успокоить тремор.

— Кьюджиро! — во всю глотку рявкает Киришима, — Аояма, мать твою! Покажись сам, как мужчина! Я с тебя кожу заживо сниму!

— Какие громкие слова для того, кто писается со страху при виде собственной матери, — Аояма оказывается совсем близко, но Киришима его не видит, а вот его видят прекрасно. Кью свистом подзывает к себе злых ищеек. — И кто сбежал из собственного дома лишь бы его больше не обижали плохие братики и сестрички, бросив всех остальных на милость бешеной суки, которую волновало только твоё существование, — Кью взвизгивает от злости, но тут же берёт себя в руки и прилизывает упавшую на лоб мокрую светлую чёлку. — Эгоистичный младший братик, думающий только о себе. — Аояма выходит на свет горящего дерева, хотя мог бы и остаться в тени. — Впрочем, пока сюда не добрались остальные, почему бы нам не поболтать? У меня к вам личные счёты, знаете ли, но наслаждаться линчеванием в одиночку было бы весьма некрасиво с мой стороны. Я же люблю своих братьев и сестёр, поэтому любезно их подожду.

— Что тебе нужно от нас? — Киришима едва удерживает порыв спрятаться за Бакуго. Катсуки сейчас ранен, не смертельно, но ранен, да ещё и безоружен, он Киришиму не защитит. — Мамочка мертва, Оджиро и Даби — тоже. Вы свободны, можете идти, куда хотите. Вас больше не подвергнут этим пыткам, Кью!

— Да что ты знаешь?! — Аояма снова чуть-чуть не срывается, прилизывая нервно падающую чёлку. Дождь потихоньку утихает. — Что ты знаешь об этом месте? Ты знаешь, откуда мы? Откуда Мамочка пришла? Оджиро и Даби? Почему эта сука была помешана на своих исследованиях на людях? Зачем она создала тебя и Момо? Всех нас? Почему ангар на холме был заброшен? Не знаешь. А я последний год ищу ответы на эти вопросы. Я почти подобрался к сути, маленький ты паршивец. Сегодня ночью я должен был убить Джиро, когда узнал бы всё о том, что тут творится. Другие не знали, но их целью было только выкрасть и спрятать Медузу. Это была последняя ниточка к исследованиям Джиро, потому что ты сбежал. А тут ты возвращаешься и Джиро решает возобновить свою работу, — Аояма кривляется, всплескивая руками. — Я решил сразу, что убью Мать, чтобы прекратить это всё. Странно, что до меня никто не подумал об этом. Потому что рядом с ней всегда ошивались те два идиота-старика? Смешно. Остальные же просто хотели помешать исследованиям и спасти детей, выкрав Момо, а с ней, наверное, приданое! Бесхребетные. Чем они вообще думали? Задницей своей? Вроде все поголовно Джиро, а в голове пряники и пони!

— Бакуго, — шепчет Киришима, хватаясь за его плечо с намерением ни то спрятаться на ним, ни то прижать к земле. — Закрой нос, пожалуйста.

Катсуки не успевает сказать «чего?», как внизу живота начинает тянуть, а по щекам разливается жар. Охотник быстрее хлопает ладонью здоровой руки по своему лицу, зажимая нос и рот, и только тогда Аояма отвлекается от своей бравады. Он чувствует, как в штанах подёргивается член, непонимающе смотрит вниз, что становится его роковой ошибкой. Снизу ему прилетает кулаком в лицо. Эйджиро размахивается сильно, неумело, везде открытый для ударов, но такой злой, что Бакуго впервые не может открыть рта, чтобы накричать на него.

Второй удар не заставил себя ждать. Эйджиро снова замахнулся, рывком ударил в лицо, стараясь попасть по носу. Он не по наслышке знал, как это больно и как сильно потом голова кружится. Он не хотел биться на смерть с кем-либо из своих братьев. Даже если это был истеричный и самовлюбленный Аояма.

Третьего удара не было. Киришима хотел, но Кью перехватил его руку, рванул на себя, крутнулся на месте, чтоб встать спиной вплотную к Киришиме, и рывком потянул вниз, попутно лягая ногой. Эйджиро не сразу понял, почему он лежит.

Аояма положил его. На лопатки. Одним рывком.

Киришима сильнее выпускает своё Проклятие, в мыслях скандируя «прошу тебя, отступи, осядь на землю». Киришима не замечает ничего вокруг себя, кроме лица брата над своим. Кью выглядит плохо: он тяжело дышит, переминается с ноги на ногу, водит плечами, будто на них тяжкий груз, но всё еще крепко держится за чужую руку, словно был намерен поднять Киришиму в воздух и снова ударить об землю с другой от себя стороны.

Но он не смог бы.

— Ты… — голос Кью стал хриплым, поэтому он откашливается, чтобы говорить нормально. — Что ты сделал? Верни, как было! — И Аояма с чувством наступает Киришиме на лицо мокрым сапогом, прижимая щеку. — Я не хочу чувствовать эту грязь! Это отвратительно! Мерзко! Гадость! Ты ублюдок. — На последней фразе Кью хнычет, одну руку прижимает к паху, чтоб хоть немного облегчить тяжесть там. — Я убью тебя, Киришима. Я не люблю проливать кровь, но твоей орошу местное поле, помяни моё слово.

Бакуго появляется в их разборке весьма неожиданно. Он с разворота мыском ударяет Кью в висок, от чего тот отшатывается и наконец садится в траву.

— Много болтаешь, недоносок, — Катсуки тоже выглядит плохо: он истёк кровью, прижёг рану углями, опалив добротную часть предплечья, едва на ногах держится, но боль в руке не даёт упасть и расстелиться прямо тут, под моросью и перед врагами. Давненько он так ужасно себя не чувствовал. Возбуждение и подрагивающий в трусах член не добавляли очков его самочувствию, как раз наоборот. Ему только хотелось сунуть руку в холодную воду, чтоб остудить жжение, быстро передёрнуть и отрубиться. И всё это в один момент. — То, что ты что-то там не успел, меня никак не колышет. Это только твои проблемы и ничьи больше, понимаешь? Я перерезал глотку этой суке за то, что она много пиздела. Видишь ли, я не особый любитель потрепаться с ходячими трупами. Поэтому за то, что наша встреча оказалась такой короткой, я извиняться не буду.

Ох, как Катсуки жалел, что при нём не осталось ножей. Он бы тихо и без лишнего пафоса рубанул лезвием по шее, как пару часов назад, и оттягивал словами время. Ему нужно было собраться с силами, чтоб не разложиться прямо тут от жгучей боли в руке задницей кверху от желания потрахаться.

— Баку, хватит, он уже не слышит тебя, — Эйджиро тянет Катсуки за штанину, так и не поднявшись с земли. Всё, на что хватило его сил, это сесть.

Аояма сидит на земле еще секунду, а после падает лицом вперед. Только сейчас за спиной Аоямы Эйджиро заметил сношающихся собак. Киришиме остаётся только глубоко вдохнуть, выдохнуть и унять своё Проклятие, чтобы не свалить ещё и Бакуго, но тот всё равно оседает, когда понимает, что опасность миновала.

Над ними в последний раз прокатывается громовой грохот.