Глава 33: Месть. (2/2)

— Да ты больной на голову. — Слова давались Бакуго с натугой, дышать и без того было тяжело, да ещё и возбуждение било в голову… в обе. — Как только я выберусь — ты не жилец. Я клянусь, твоя башка поедет в Ровер в забитом ящике.

Эйджиро снова промолчал. Бакуго слов на ветер не бросал, но сейчас-то что он может? Ничего. Совершенно. Киришима пытался себя успокоить этим — умирать всё ещё было страшно и минутное помешательство и ощущение всесильности снесли ему крышу. Наверное.

Киришима обошёл Бакуго, встал за его спиной, заметив, как тот напрягся, и наклонился к обездвиженным рукам, выдыхая горячий воздух на ледяные пальцы. Катсуки попытался лягнуть стоящего позади него Киришиму, но не попал. Эйджиро для удобства ухватился за бёдра пленника, так как сам согнулся, чтоб Бакуго не дотянулся до него ногами, и лизнул холодный указательный палец, примеряя зубами, где бы надкусить, но едва коснувшись зубами кожи… не смог. На словах-то горазд, научился, а вот на деле… всё ещё страшно. Отошёл, выдохнул и съехал по стене.

Думал, что нужно только начать, попробовать, а дальше само, но нихрена… Его собственное тело всё ещё помнило боль, эту невыносимую тягость, давление, покалывающую пульсацию в ранах… Какая-то часть его, наверное, оставшаяся ещё с того времени из детства, что он помнит, не позволяла причинить боль другому. Убитый Оджиро отошёл на второй план. Руки, ноги и зубы сводило сильнее и сильнее с каждой секундой, как Киришима сжимал зубы. Тело сопротивлялось.

Бакуго часто-часто дышал, ощущая, как по виску скатывается капля пота. Боли он не чувствовал, ног почему-то тоже. Охотник даже пошевелил пальцами — все на месте, вроде бы. Они настолько замёрзли, что Бакуго их не ощущал. Что за пиздец тут происходит? Знать не хотелось.

— Ты поехавший. У тебя с головой проблемы — я это сразу понял. Больной… — устало хрипит Бакуго, пытаясь отдышаться. Он ведь в самом деле уже был готов к тому, что несколько пальцев, а то и кисть ему сейчас оторвут на живую, готов был за челюсть цепляться, чтоб не дать прокусить до кости.

— Я и сам уже не уверен в том, враньё это или нет, — грустная усмешка, а за ней — глухой удар головы о стену. — Знаешь, как я устал?.. Мне бы лечь под дерево и тихо сдохнуть, чтоб не видеть этого дерьма, но нет. Знаешь, почему? — Честно, Бакуго было насрать. Абсолютно на всё, что там бормочет этот поехавший мудень, который то собирается его покусать или сожрать, то не собирается — хрен поймёшь. Больше его сейчас волновали узлы на верёвках. И ведь не перетереть нигде — не дотянуться. А пальцы даже до верёвки не достают. А они тут знают толк в связываниях… — Мне просто страшно умирать. Знаешь, мне всегда говорили, что Бог… он есть. Где-то там, высоко, мы его не видим, но есть. И помогает нам. И всех нас любит… И после смерти мы отправимся к нему, на небо. Но посмотри! Ха-ха, мне кажется, что всё это — одна большая ложь. — Киришима судорожно выдыхает, даже не понимая, что сейчас сидит на холодном полу спиной к стене и вслух причитает. Кажется, он даже забыл, где находится. У Эйджиро давно уже так сильно не болела душа.

— Ха, люди тупые, как пробки. Им в мозги впаривают всякую чушь, а они и рады верить. А ты вдобавок еще и больной на голову, — злобно выплёвывает Бакуго, начиная активно дёргать руками, пытаясь как-то ослабить узлы. Голос собственного разума, ехидно шипящий ему в самое ухо, что Бакуго и сам недалеко ушёл, был послан в жопу.

— Ты тоже веришь, разве нет?

— Иди к чёрту… — Бакуго выдыхает, ибо сил на грызню уже не остаётся, и расслабляет уставшие и затёртые руки. — Ты развяжешь меня или нет? — Звучит так, будто это Эйджиро его случайно связал и так же случайно оставил тут. И, конечно же, развязать узлы сейчас кажется само собой разумеющимся. А звучать оно так не должно было. По идее. А вот по замыслу Бакуго — вполне себе. Жар отступил по мере того, как Киришима отошёл от помутнения рассудка. Более-менее.

Киришима поднимается чисто автоматически, на рефлексах выполняет то, что говорит Бакуго — развязывает не без труда узлы — и Бакуго, которого уже не поддерживали верёвки, падает на пол. Руки гудят — жуть, плечи ноют, равно как и затёкшие в одном положении локти. Бакуго с тихим шипением сел, разминая плечо сначала одно, потом второе. Блаженная боль. Эйджиро всё это время стоял неподвижно с жёсткими верёвками в руках, тупо смотрел перед собой, не до конца осознавая, что сделал, должен ли был и почему он не ощущает неправильности. Бакуго приходится напрячься, чтобы встать на ноги и нормально выгнуться, с удовольствием слушая, как звонко щёлкает в позвоночнике.

— Так, а теперь ты… — выдыхает Бакуго, продолжая на автомате разминать руки. Киришима успевает только вдохнуть, чтобы переспросить, но ему уже прилетает кулаком в живот, заставляя согнуться. — Я никогда не забираю слов назад, знаешь… — многозначительно говорит Катсуки, удобно хватаясь холодными, едва гнущимися, пальцами за маску на Киришиме, чтобы рывком разогнуть его и заставить посмотреть на себя. — И прямо сейчас я оторвал бы тебе башку как минимум за тот удар, но не стану. Знаешь, почему? — ехидно копирует Бакуго манеру говора Киришимы, приближая своё лицо к чужому. — Потому что твоя смерть настолько незначительна, что марать руки и ножи об тебя не хочется даже мне.

Киришима знает это. Как бы он не храбрился, не превращал свои боль и обиду в безумие, он знал, что кроме себя самого ни для кого не имеет значения. Не думал об этом, нет, просто знал где-то в глубине души. На секунду перед глазами — даже тот раз, когда Бакуго сказал, что Киришима может ему пригодиться. Кажется, это то немногое, что Киришиме нужно было услышать, даже если это, возможно, и не было правдой. Какой же он жалкий — до безобразия, даже самому противно.

Бакуго медленно двигает челюстью, что создаётся ощущение, будто тот сейчас скажет что-то угрожающее или укусит, но ничего подобного не происходит.

Катсуки целует горячо, больно, убийственно. Высохшая на губах кровь крошится и ощущается песком, трещины на нежной коже болят, но кто Эйджиро такой, чтобы издать хоть какой-то звук… Катсуки кусает за язык, обжигает дыханием и, чёрт, Киришима даже боялся дышать. Эйджиро отчётливо ощущал, что у него горит лицо, даже глазам жарко, приходится зажмуриться, чтобы было не так больно резко высохшим глазным яблокам.

Киришима никогда не целовался. Видел, но сам не пробовал. Да и не в его случае. И это было потрясающе. Больно, горячо, как будто собственная сила вышла из-под контроля, но потрясающе. Бакуго тянет за маску на лице, буквально грызёт его… А Киришиме некуда девать руки. Он просто держит их приподнятыми и чуть согнутыми в локтях, так неловко, неудобно, но да и хрен с ним.

А Бакуго отлипает так же резко и быстро, отталкивая Киришиму от себя и высовывая язык, как при лёгком отвращении. Киришима всё ещё не дышит, только с трудом пытается втянуть в себя воздух и дикошаро пялится на Бакуго.

— Что это за отвратительный вкус?.. Меня чуть не стошнило. — Катсуки отплёвывается как ни в чём не бывало и причмокивает, будто пытаясь распробовать этот мерзотный привкус и понять, что это такое.

— Наверное… чеснок… — сипло отвечает Эйджиро, потирая шею в смущённом жесте. Вот и кто ещё из них больной на голову, спрашивается?..

— Ты отвратителен, — бесстрастно выдаёт Бакуго и отворачивается примерно в ту сторону, с которой приходили квадратный ублюдок и Киришима. Самому же Эйджиро остаётся только в непонятках выдохнуть и потереть больное место на животе, куда не так давно ударил Бакуго. — Где мои вещи?

Эйджиро молча идёт в ту сторону, где, собственно, и раскидал чужие вещи, за что всё равно получает подзатыльник сильной рукой. Бакуго быстро в полутьме шарит холодными руками в вещах, откладывая в сторону деньги, оружие, одежду, бережно выуживает из хаоса содержимое «драконьего яйца» и прячет себе за пазуху от греха подальше. Потом ещё секунду сидит неподвижно, пялится и снова начинает судорожно перебирать все вещи, потом резко лезет в мешок, чтобы проверить, нет ли там чего. Всё это время Эйджиро неотрывно смотрит за копошащимся Бакуго и боится даже сдвинуться с места. Мало ли.

— Твою ж мать… Где Саббат? — Катсуки поднимает голову и исподлобья смотрит на Эйджиро злобно, требовательно, что монстр даже сглатывает, чётко ощущая привкус крови и того самого мерзотного чеснока. Откуда ж ему знать-то… Он и не обратил на внимания, почти привыкнув, что бутыль всегда рядом. — Проехали, показывай выход. Я чертовски зол и мои кулаки чешутся бить ебальники.

Киришиме остаётся только вздохнуть с облегчением. Ему не так сильно досталось за его выходки — на том спасибо.