Глава 26: Красивый. (2/2)
Левар кипел жизнью, как варево в котле. Воздух был наполнен запахами ячменя и хмеля, отовсюду тянуло свежим пивом, которое тут пили, кажется, вместо воды и разнообразие которого заставляло любые умы содрогнуться. Улицы были не то чтобы наполнены людьми, но и пустеющими их язык не поворачивался назвать. Туда-сюда ходили приземистые мужички с пивными животами, у большинства были отёкшие и красные морды с разбухшими, как губка, носами, а кожа на лице будто была вымазана салом. Однако же не о всех такое можно было сказать.
Женщины тут прямо-таки благоухали, ловко шныряя от лавки к лавке с корзинами в руках, а свободные пёстрые сарафаны раздувались зонтиком от каждого порыва ветра. Девчушки помоложе иногда останавливались, чтобы обменяться последними сплетнями и новостями, пощебетать о новом сорте пива или эля, обсудить проблемы климата, детей и так далее. И, черт, Бакуго был готов признать, что Левар напоминает маленький островок нормальной жизни в Мисфитсе. Как будто городок и вовсе не принадлежал стране убийц. И если столица Хель сразу давила вычурностью и показным богатством, то Левар был пропитан спокойствием. Наверное, это происходило от того, что тут промышляли больше торговлей, варкой пива и его употреблением. Последнее занимало очень много времени и, видимо, разгуливать по улице с ножом или пистолетом времени не оставалось.
Где-то далеко играла музыка. Какой-то струнный инструмент и, — Бакуго знал наверняка, — волынка. Эти звуки он узнает из сотен.
Несколько дней пути, которые растянулись из-за почти не прекращающихся дождей, вымотали путников. Бакуго мечтал либо сдохнуть прямо на том самом месте, где он стоял, либо как-нибудь вымыться, нормально нажраться и упасть спать. Мышцы ломило от нескончаемой усталости, а собственная голова казалась чугунной. Киришима, очевидно, чувствовал себя так же. Кажется, из них троих лошадь была самой бодрой. И то, если бы она могла говорить, наверняка бы тоже сказала, что заебалась уже.
Бакуго был грязным с головы до ног, потным и сальным. Прыщи на спине скоро, кажется, перерастут в язвы. Киришима выглядел ещё хуже.
Ближайший трактир «Тыквенная туфелька» стал Божьим благословением для путников. Бакуго даже не стал занимать стол, а сразу пошёл к бару в углу, за стойкой которого стоял невозмутимый стройный мужичок, который то и дело подёргивал пшеничного цвета усами, которые скрывали под собой верхнюю губу. После пары вопросов и стольких же слащавых гримас от, как оказалось, хозяина заведения, мужичок получил четыре золотых прямо в руку и повеление сопроводить до арендованной на пару дней комнаты, а потом и в купальню. Изничтожающий взгляд Бакуго не терпел возражений, задержек и отрицательных ответов. Ещё пару секунд — и он начнёт убивать. Устроит ссаную кровавую баню в злоебучей «туфельке». И все это было сказано ровно одним красноречивым взглядом, после чего пришельцы были проведены, куда положено.
Бакуго даже не осматривался в месте, куда они забрели. Сейчас это было совсем не важно. Важна была только купальня, два комплекта чистой одежды, выкупленной у хозяина, и горячая вода с мылом.
Катсуки думал, что уйдёт в нирвану прямо там, после того как вылил себе на голову ковш чистой горячей воды. Пришлось присесть на полог, пока ноги окончательно не перестали его держать, а тело не пизданулось на сырые доски. Киришима присел рядом, вздохнул пару раз, а после подтянул к себе добротный металлический таз, наполненный водой наполовину, выловил одним движением попавшего туда паука, а после опрокинул таз на себя, обливая водой не только своё тело, но и рядом сидящего Катсуки. Охотник в свою очередь даже не шелохнулся.
В купальне было жарко, пахло мылом и смолой, и это вкупе с расслабляющимся телом, которое наконец-то получило возможность свободно вытопить через поры жир и расслабиться, пьянило похлеще всякого эля.
— Я сейчас сдохну, — едва ворочая языком прохрипел Киришима и лёг на спину, оставив ноги свисать. На деревянном пологе было не совсем удобно, но конкретно сейчас Киришима чувствовал себя приблизившимся к Раю.
— Валяй, — буркнул Катсуки, но мысленно согласился с высказыванием. У самого саднило всё, что не зажило до конца. Раны на плече и на бедре — уже затянулись и остались неуклюжими розовыми шрамами с шёлковой кожицей. Укус на бедре заживал дольше всего. Бакуго невольно опустил голову и посмотрел в то место, где были затянувшиеся дырки от острых зубов, потом скосил взгляд чуть дальше, на нагое тело лежащее рядом, которое тоже было испещрено рубцами и мелкими шрамами, отощавшее и, на данный момент, блестящее от воды и жира.
Киришима, закинув руки за голову и неприятно ощущая на шее чёртов ошейник с огрызком цепи, косился на спину Бакуго, которая с его угла обзора была черной из-за падающей тени, но тем не менее такой же угловатой и резкой, как всегда.
В душной, обитой деревом комнатке дышать было тяжело. Запах смолы забивал лёгкие, а голову — навязчивая мысль о том, что у Катсуки тело чертовски привлекательное. Не то чтобы это стало озарением — вовсе нет. Он это понял давно, еще в Скаме, наверное. Эйджиро не в первый раз видел «хозяина» без одежды, но в каждый из них он восхищался. Нет, у Бакуго не было мясистой и мягкой женской груди и округлых бёдер, не было женской упругости и длинных волнистых волос, ровно как и пухлых губ, выразительных глаз, розовых щёк… Была только худощавость и костлявость кое-где, тонкие обкусанные губы, резкие глаза, плоская грудь, чуть округлая задница, то есть ровным счётом ничего от женщин, которые привлекали Эйджиро на инстинктивном уровне. И не должно быть, потому что Бакуго даже женщиной не был, но что-то чертовски притягательное всё же было. Что-то, что давало Бакуго такой шарм и обаяние, даже если тот одним взглядом мог заткнуть самого разговорчивого пьяницу. Может, его загадочность, может, мужественность, а может, всё сразу. Хрен его знает.
Рука сама потянулась к тёмной спине, самыми подушечками касаясь скользкой кожи и ведя ими вниз, вызывая у Катсуки целый табун мурашек, которые волной прокатывались вверх и вниз.
— Бакуго, ты такой красивый… — без задней мысли прошептал себе под нос Киришима и прищурился, прислушиваясь.
— Завались, — мрачно отозвался сам Бакуго и отодвинулся, чтоб чужие ручонки его больше не касались. Мышцы уже казались бесполезным куском переваренного теста, но ещё держались.
Эйджиро рывком сел и повернул голову к Катсуки, который сегодня был достаточно молчалив. Всего-то четыре раза пожелал Киришиме сдохнуть в помойной яме. Рекордно маленькое число. Киришима пододвинулся вслед за Катсуки, уже касаясь влажным коленом такого же влажного колена Катсуки, и положил тому руку на плечо. Эйджиро даже не собирался спрашивать, что случилось и прочие подобные вопросы, потому что бесполезно. Бакуго не ответит или снова пожелает ему смерти. Проходили уже. Вместо этого влажная ладонь поглаживающим движением повела вдоль плеча, к шее и дальше ко второму плечу. Под мозолистыми пальцами стремительно напрягались разомлевшие мышцы. Но Бакуго пока молчал, сопел и напрягался, но молчал. Тем временем Киришима опустил ладонь на острые лопатки, потом провёл указательным пальцем вдоль позвонков, которые чётко ощущались под обтянувшей тело кожей, от самой шеи до поясницы.
— Бакуго, тебе нравятся мужчины или женщины? — неожиданно даже для себя подал голос Киришима и подсел почти вплотную, кладя вторую руку на плечо и слегка сдавливая его пальцами.
— Мне нравится, когда ты идёшь нахуй, — прохрипел Бакуго, пытаясь выровнять голос. Он передёрнул плечами, пытаясь сбросить с себя чужие руки. — Убери лапы свои.
— Не уберу, — брякнул Эйджиро и тут же осёкся, но ничего не произошло. По крайней мере лицо было целым, насколько могло, а под рёбра еще не вдарил со всей дури острый локоть. — В смысле, как насчет размять тебе спинку? — Эйджиро заговорщески зашептал Бакуго уже на ухо, а после мягко и невесомо куснул потную кожу на плече.
Он не стал дожидаться ответа, начиная скользить руками по напряжённой до предела спине, однако неслабый тычок в живот заставил пересмотреть свои планы.
— Я сказал: иди нахер. Значит, ты пойдёшь, — прорычал Бакуго, спихивая совсем ёбнувшегося, видимо, от жары спутника с полога на пол, и сам встал.
Бакуго отогнал Киришиму в другой угол комнатки, чтоб не лез, а сам решил, что пора прекращать расслабляться. Надо наконец вымыться и закинуть чего-нибудь в себя. Эйджиро больше не лез, только тихо и задумчиво смотрел в светлую худую спину.