Глава 27: Пьянь. (1/2)
Если бы когда-нибудь какой-нибудь обмудок сказал, что придётся пренебречь правилами и шлёпать по грязи и мокрой от вечернего долгожданного дождя траве в полночь, в самую темень, на дальний хребет, то обмудок получил бы по роже и пару-тройку выбитых зубов. Как минимум. На улице и правда было сыро и холодно. Пришлось получше укутаться в дождевик и сжать зубы покрепче, упрямо смотря под ноги. Ветер трепал жирные волосы и пробирал до самых костей. Казалось, что кости внутри стучат друг о друга, пытаясь таким образом согреть плоть.
Стояла такая чернота, что даже собственного носа не было видно. Это нервировало. Тем не менее заставлять ждать — последнее, что входило в планы полуночника. Луна сегодня была тусклой, жёлтой, совсем никчёмной, а потому света не было совсем. Лампу с собой взять возможности не представилось, да и где это видано, чтоб по ночам в окрестностях кто-то с лампой зажжённой шастал.
До хребта Иида добрался почти без проблем — дорогу по памяти преодолевал, чудом только пару раз оступился. Ну и в башмаки воды и грязи набрал, куда без этого! Он даже знать не хотел, в каком состоянии сейчас его штаны и полы дождевика. Башмаки по-любому уже просили каши.
Его уже ждали.
Чуть ниже самой вершины, на выступе, сидел парень перед костром. В такой темени с той стороны хребта даже дыма не было видно. Иида поёжился, испытывая непреодолимое желание присесть у костра и погреться. Как по заказу на него подняли взгляд и кивком головы пригласили к огню. Тиджиро с немой благодарностью уселся на сырое бревно, стягивая с ног размокшие от воды башмаки, наступая на пятки, а после вытянул обмотанные портянками ноги к костру, чувствуя спасительное тепло и жар. Всё это время оба молчали.
Сидящий напротив Ииды парень взял толстую палку с обугленным концом и пошевелил ей дрова в костре, от чего те сильнее, будто недовольные тем, что их потревожили, вспыхнули и затрещали, посылая в небо большой клуб дыма и столп рыжих искр.
— Ну, выкладывай, чего ради я тут замерзаю, — недовольно поморщился парень с палкой, не имея никакого настроения кокетничать, но и спать, впрочем, желания не было. К новой дозе кошмаров он не был готов.
— Сразу к делу, да? — Иида скривил губы и нахмурился. Ему тоже не упало ходить вокруг да около. Чего время-то терять? — Я знаю, что ты заглядывал в ангар. Ты в курсе, что туда ходить запрещено?
— Да ты что? Я даже теперь знаю, почему. — Кью ядовито выплюнул слова и поморщился, как от резкой вспышки головной боли. — Что теперь-то? Если ты сразу не побежал и не нажаловался мамке, то чего-то задумал. Шантаж? — Аояма сидел сгорбившись и в свете огня выглядел слишком зловеще. С этой худобой и костлявостью сейчас он напоминал каменного чёрта. Не хватает только свиного рыла и рогов.
— Верно подметил, но я не собираюсь тебя шантажировать. Я еще не настолько опустился. — Иида выглядит довольным. Не совсем понятно от чего. Кажется, он и сам этого не понимает, но чувствует что-то такое растущее под рёбрами и нежно опутывающее лозами горло. — Мне надоело. — Блондин смотрит исподлобья на старшего брата и ждёт продолжения, но его отчего-то не следует. Они сидят молча еще какое-то время и пялятся на огонь. Кью снова шевелит обугленные ветки и подкидывает еще сухих в костёр, чтоб не потух. — Я больше не хочу участвовать в этом бедламе. Хочу домой. — Тиджиро опускает голову, рассматривая собственные руки.
— О чем ты, болван? Ты дома. — Аояма издевательски разводит руками, показывая пространство вокруг себя, и усмехается. Он видит, что брат на него не смотрит, но злость и обида в горле не перестают клокотать. Как будто старшенький тут один такой. Большая часть, если не все, хотят свалить из этой дыры и контроля мамочки. Да хер там. Им быстрее головы прострелят.
— Нет, я хочу в настоящий дом. Где я родился. И где мои родители… — совсем мрачно и тихо закончил Иида, и его последние слова потонули в треске дров.
В небо взвился новый алый хвост искр и померк где-то повыше. Ветер отогнал дым. Стало совсем тихо.
Обоих сидящих у костра пожирала тоска. Немногие догадывались, что на самом деле творится в стенах их маленького поселения на отшибе. Иида знал. Аояма только догадывался, но его уже сжирало изнутри — кажется, от кишок вообще ничего скоро не останется, как и от мозгов.
Постоянный упадок сил, нервоз, редкие вылазки в соседние города и деревеньки и недосып кого угодно сведут в могилу. Аояма чувствовал себя на пути к ней.
— Сомневаюсь, что ты узнаешь, откуда ты родом, — подал голос Аояма, не отрывая взгляда от огня. — Даже если в архивах что-то и сохранилось, то это максимум твой город, пол и дата рождения. Ну и имя соответственно. — Кью только развёл руками и выдохнул. — Мы не знаем наверняка.
— Это уже что-то. Но я не об этом позвал тебя поболтать, — Тиджиро резко посерьёзнел и оторвал взгляд от огня, поднимая его на собеседника. — Точнее, не совсем об этом. Я планирую забраться в архив и найти данные о себе. Хоть какую-то зацепку. А потом сбежать.
— А я тут при чём? — Голос Аоямы прозвучал неожиданно звонко в этой тишине ночи, да еще и так фальшиво невинно, что блевать потянуло. Кью не был идиотом, он понимал, к чему клонит старший. И догадка его подтвердилась уже через несколько секунд.
— Кто как не ты лучший в кознях против Мамочки? — Ответ был очевиден. — Кроме тебя, мне обратиться больше не к кому. Знаешь, что это? — Тиджиро вытащил из кармана штанов свёрнутый клочок бумаги и передал его брату, чуть приподнявшись и перегнувшись через костёр. Аояма осторожно взял бумажку, повертел в руках, подозрительно осматривая, а потом развернул.
На листке размером с ладонь красовались уже знакомые ему цифры и числа, написанные через чёрточку. Также те были сгруппированы в столбики по три-четыре строчки со знаками. Сколько Аояма ни всматривался, а закономерность так найти и не смог. Ни на чужом, ни на своих клочках, которые нашёл когда-то у Мамочки. На этом же листе не было ни единой буквы. Только знаки и чернильные пятна.
— Понятия не имею. — Аояма последний раз взглянул на листок, повертел его в руках и вернул владельцу. — Я думал, что ты знаешь. — Иида странно посмотрел на брата, но ничего не сказал. Не успел. — Я нашёл что-то похожее, когда делал уборку в покоях Мамочки. Я думаю, что это какой-то шифр. А если используют шифр, то это что-то важное.
— Вряд ли что-то важное будут так бесцеремонно рвать и раскидывать клочками куда попало…
— Но и шифровать что-то незначительное не имеет смыла, — подметил Аояма и чуть ухмыльнулся. Он уже видел, к чему придёт этот разговор, но хотел посмотреть, что будет дальше.
— Да. Скорее всего, но это лишь моё предположение, это был какой-то документ, на котором зашифровали информацию о чём-то важном, но после это важное перестало быть действительным. Знаешь, что-то вроде старых механизмов, которые уже отжили своё.
— Да чёрт его знает. Всё равно не понимаю, зачем это сначала шифровать, а потом выбрасывать.
— Шифр — тоже теория, — поправил брата Иида, но не согласиться с его словами было нельзя. Всё слишком непонятно. — Значит… На завтра назначена крупная вылазка в несколько мест. Почти все уйдут. Я возьму ключ от архива. Попытаемся там что-нибудь найти. Вряд ли нам хватит четырёх часов, но это лучше, чем ничего.
Аояма был доволен. Мало того, что разгадка сама плывёт к нему в руки, так еще и так скоро его будет ожидать такая удача. Но нужно быть настороже. За такой явной удачей может резко последовать и обратная сторона монеты — неудача. Главное, чтобы та не настигла его в самый ненужный момент.
Костёр, умирая, ничтожно потрескивал догорающими угольками, отдавая ночи последние свои искры, тепло и дым.
На отступе не осталось ни души.
***
В Леваре всё так же кипела жизнь. Запах эля и прочего варева, намешанного в воздухе, уже не так сильно щекотал ноздри, а один взгляд на милую девушку в коротком пышном сарафане, тонкие белые ноги которой буквально светились в контрасте с серым дорожным камнем, с каждым разом сильнее давил на мозг. И на пах. Киришима снова закусывает щёку изнутри, чтоб не заскулить, и с усилием смыкает веки, но белые ножки все равно стоят перед глазами. Хочется заплакать и побежать за девушкой, чтоб та приласкала, накормила, а потом и в постель можно… Прям до утра, не вылезая.