Глава 21: Поражения. (2/2)

— Эйджиро, держу пари, что ты мечтал давно прибить это ничтожество и сбежать. Я даю тебе шанс. Принеси его голову Мамочке, и она простит тебя. Мы снова станем друзьями. Давай же.

Маширао кидает свой кинжал к ногам Киришимы и ждёт. Тот сглатывает и дрожит. Больше от истерики, но какова бы не была причина — руки ходуном ходили. Оружие в них — тоже.

— Да хрена с два такой отброс, как ты, убьёт меня. — Бакуго опирается на трясущиеся руки, тяжело и шумно втягивает в себя воздух, смотрит снизу вверх на Оджиро буквально прожигает взглядом. Даже непонятно кому именно была адресована эта фраза — Оджиро или такому же полуживому Киришиме.

— Да что ты говоришь? — Маширао наклоняется к Катсуки с безумной, но довольной улыбкой, сгребает в кулак светлые жирные волосы и тянет вверх, чтобы Бакуго поднял голову. — А не всё ли равно, от чьей руки? Ты выблядок, выблядком и закончишь. Условий нет.

— А это не тебе решать. — Бакуго с удивлением для себя приподнимается и хватает чужую руку в попытке скинуть ту со своей головы. — Я пришёл в Мисфитс не за тем, чтоб сдохнуть вот так…

—Зачем же ты пришёл тогда? — Оджиро, кажется, был искренне удивлен чужими словами. По его мнению, сюда приходят только подыхать?

— За своим именем.

Зрачки глаз у Маширао резко сужаются, что их уже почти не видно, и сам он начинает хохотать истерически и захлёбываясь. Бакуго снова плюёт тому в лицо, однако в этот раз промахивается, а Оджиро в отместку впечатывает его лицо в пол и разгибается.

Эйджиро опирается на столик, случайно сбрасывает при этом открытую бутылку вина, содержимое которой растекается по ковру, и загнанно смотрит. Капюшон давно слетел с головы, открывая вид на красноватого цвета кожу, черные волосы, которые отсвечивали, как проволока, и острые желтоватые зубки. Оджиро каблуком сапога придавливает правую руку Бакуго к полу, давит всем весом, будто реально хочет сломать ее. Катсуки только вскрикивает, проклинает сквозь зубы и ищет, как бы выкрутиться. Он не может вот так подохнуть. Не сегодня. Не сейчас.

— Чего ты ждёшь? Вот же он, перед тобой.

Оджиро понижает голос почти до шёпота, давит на мозг и заставляет дрожать уже не от истерики. По коже мурашки, аж каждый волосок встаёт дыбом. Киришима делает осторожный шаг вперёд и до белых костяшек сжимает рукоять кинжала в руке.

Он смотрит в глаза Катсуки, который только скалится и взглядом говорит «Давай, попробуй меня коснуться, и я тут же убью тебя». Даже перед лицом смерти не дрожит.

Киришима всегда хвастал, что на вылазках он легко убивал, если была необходимость, но, по правде, он не мог задавить даже котёнка. Узнай об этом в семье — жизни бы не было. И, черт, каким же Бакуго был смелым. Он не колеблется, даже пытаясь принять смерть, а Киришима… Ну он боялся.

— Аргх, бесполезный, бесхребетный идиот. Никогда от тебя пользы не было. Жаль, что тебя ещё в колыбели не удавили! — Оджиро резко подается вперед, чтобы выхватить свой кинжал из рук.

Киришима стискивает зубы и делает свой выбор.

Пусть он всю жизнь для своих братьев и сестёр, да даже для себя, был слабаком, притворщиком, размазнёй и далее по списку, но у него тоже было достоинство, тоже была сила. Он тоже таил обиду. Даже если он не убивал, жалел всех подряд, когда-то это должно было измениться, когда-то бы вся его злость и обида разрослась до такой степени, что держать ее внутри больше бы не было сил. Возможно, это когда-то являлось этим днём, часом и минутой.

Эйджиро с решительным криком вонзает кинжал с размаху прямо в шею, давит до конца, пока брызги горячей крови окропляют его руки, лицо, плащ и волосы. Бакуго смотрит снизу вверх во все глаза. Его лицо и волосы тоже покрывают капли крови, но он этого совсем не замечает.

Киришима только что переступил через себя и вонзил кинжал в шею собственному брату. Тому, кто воспитал его. Как же сильно Киришима должен был его ненавидеть…

Тяжелая туша падает на колени с оружием в шее, которое Киришима выпустил; изо рта вырывается булькающий хрип и большой ком крови, который заливает подбородок, рукоять и одежду. Катсуки чует привычный запах металла, который перебивает сырость и вино. И его тошнит. Бакуго ещё секунду смотрит на умирающее тело, а потом блюёт прямо на ковёр.

Через несколько секунд все затихает.

Эйджиро так и стоит истуканом над собственноручно убитым братом, смотрит на него, не моргая, и не чувствует ничего внутри. Даже биения сердца. Несмотря на это, глаза всё же застилает мутная пелена, а Киришима рукавом смахивает пустые слёзы. Оджиро не стоил того, чтобы по нему их проливать. Так считал Эйджиро. Слишком много зла он натворил.

Бакуго всё же как-то поднимается, трёт больную руку здоровой и встаёт рядом с Киришимой, так же смотрит на труп. Молча.

— Закопаем? — Бакуго подаёт хриплый голос, но всё-таки не очень хочет сейчас что-либо делать. Вообще, следовало бы отрубить этому жмуру голову и передать тем, от кого Бакуго, собственно, и сбежал в Мисфитс, но озвучивать пока что этого не торопился.

— Обойдётся. Ненавижу его…

— Замечательно. Тогда, думаю, ты не будешь против, если я заберу его голову. Она ему больше не пригодится.

Бакуго, шатаясь, делает пару шагов, выдирает из плоти кинжал, им же перерезает шею, рубит позвонки и уже за волосы поднимает лёгкую голову. Из шеи выливалась кровь. Кинжал Бакуго решил не бросать тут. Славное оружие. Он бегло осмотрел залитую кровью и вином комнатку и прошагал к занавесям, позади которых был его нож и лестница, ведущая наверх. Катсуки не сказал больше ни слова. Киришима и подавно, только молча пошёл за охотником.