Глава 11: На колени. (2/2)
Вопросы бьют монстра по лицу наотмашь, выбивая горячие слёзы и слюни. Киришима не слышит абсолютно ничего, кроме пульса в ушах. Даже выстрелов не слышит, если они всё ещё звучат в трёх шагах от него. Он не чувствует, как кто-то тормошит его за плечо — тело вообще ему не подчиняется. Он так не боялся, даже когда Мамочка злилась на него. А её злость стоила дорого. Иной раз могла стоить и жизни.
Киришима приходит в себя только тогда, когда реально чувствует тяжёлую пощёчину, а после горячую тупую боль по всему лицу, а особенно в носу. За волосы что-то тянет, но Эйджиро и двинуться не может, только смотрит вверх на яркое голубое небо прищуром, в глотку стекает собственная кровь, смачивая сухую наждачку, она же льётся по губам и подбородку. Носом дышать не получается, а если открыть рот и начать дышать, то из горла вырываются жалкие хрипы и кровь пузырится, брызгами вырываясь из открытой пасти.
Его роняют на холодную землю и наконец-то можно увидеть еще что-то кроме неба и повозки с клеткой, которую Бакуго уже старательно закрывал, поворачивая ключ в замке на пару оборотов.
Через секунду он поворачивается к монстру, но Киришима толком понять ничего не может, как получает пинок носком сапога под подбородок, отчего случайно сам себе прокусывает язык и приходится снова давиться своей кровью.
— Ну, как тебе свобода на вкус, щенок? — Бакуго говорит хрипло, смотрит, гордо задрав голову. Пока Киришима пытается сообразить хоть что-нибудь, прижимая бесчувственную сейчас руку к опухшей щеке, Бакуго наклоняется, наматывает тёмные волосы на кулак и запрокидывает чужую голову. И скалится безумно; его зрачки сужены до маленькой точки, что их почти не видно. Психопат. — Напоминает металл, не правда ли?
Бакуго широким движением слизывает кровь Эйджиро над верхней губой и сглатывает. Его всё ещё штырит после бойни с ублюдочным кучером, а адреналин кипит в жилах, заставляя с ума сходить. А может это ещё и лёгкий шлейф феромонов Киришимы: саббат рядом, пусть Бакуго и сменил пробку и замотал склянку в кучу тряпок, чтоб запаха меньше выделялось, Катсуки уверен — этот недалёкий чует даже со сломанным носом.
— Да иди ты… — устало выхрипывает Киришима, тут же заходясь кашлем и пачкая кровавыми каплями лицо Бакуго.
— У меня-то есть, куда идти. А у тебя? Есть место, куда ты можешь вернуться? Твой дом? — Катсуки дышит уже спокойнее, но хватку не ослабляет. Киришима косит взгляд и случайно цепляется за тушу кучера, лежащего ничком на земле. В паре шагов валялся пистолет.
— Откуда у такого, как я, дом? — с иронией отмечает Киришима и в последний раз отхаркивает кровавый комок прочь из горла. — Безродный плебей… Кью говорил слово в слово. Она ненавидит меня, прямо как ты… — Киришима почти в беспамятстве прикрывает глаза, предаваясь воспоминаниям, но Бакуго не позволяет — рывком поднимает того на негнущиеся ноги.
— Я понятия не имею, кто это, и мне глубоко насрать. Всё, что было до, останется там же, в пизде под названием «твоя память». Теперь я твой хозяин и твоё место около меня. По крайней мере до тех пор, пока ты полезен. — Бакуго зол, говорит холодно. А ведь ещё минуту назад от него несло жаром гнева, как от солнца. Такой контраст отрезвляет не хуже ледяной воды. — И вбей в свою сраную пустую коробку — пока ты мне нужен, я найду тебя даже под землёй. По запаху выслежу, сучёныша. Даже не пытайся свалить снова, ясно? — Бакуго отпускает волосы, которые так и остаются торчать на затылке, опускает руку вниз, по шее, мягко, а потом проходится пальцами по краешку ошейника и дёргает за обе цепи.
— Понял.
Где-то на краю сознания Эйджиро понимает, что нахождение рядом с Бакуго равносильно рабству, но в более мягкой форме, что ли? Или это было до того, как он попытался свалить? Однако даже это не ощущается так страшно, как то чувство отчаяния и безысходности, которое топило Киришиму всё это время.
Дышать стало легче, как бы смешно это не звучало со сломанным и забитым кровью носом.
Эйджиро, несмотря на держащую его цепь, падает на колени. Руки всё ещё скованы за спиной, как и ноги, собственно, но его это ничуть не смущает. Бакуго медлит и ничего не делает, пока Киришима носом трется о выступающую даже через ткань тазовую кость, а потом чуть выше, поднимая полы красного жилета носом, кусает, прокусывая упругую, солёную от пота кожу. И с довольным хриплым рыком пьёт.
Отрывают его слишком быстро, но даже этого хватает, чтобы Киришиму прошибло насквозь. На вкус кровь такая же, как у него самого. Женская даже вкуснее будет.
Не то чтобы питьё чужой крови было обязательным ритуалом привязки, да и ритуалом это назвать нельзя — просто обозначить как-то захотелось, а больше ничего не пришло в и без того не соображающую голову. Киришима ведь действительно вкурил слова Катсуки. Он правда верил в то, что за ещё одну такую выходку его просто убьют, не моргнув и глазом. Но даже это его не пугало. Возможно, это он просто ещё не пришёл до конца в себя.
— Я тебя чё, слишком сильно приложил? Какого хера ты творишь? — рычит Катсуки, оттаскивая монстра от себя за цепь на шее, даже не удосужившись глянуть вниз и оценить масштабы.
— Я голоден. Пойдём отсюда? — Киришима поднимает глаза и не торопится отвечать на вопросы. Впрочем, это и не нужно: у Бакуго уже есть свои ответы на них.
— Кто сказал, что я буду тебя кормить? — Катсуки кривит губы, показывая блестящие желтоватые зубки, однако выуживает из-под плаща связку ключей, отобранных у мёртвой женщины с пояса незадолго до этого.
Ключи от кандалов находятся быстро, и Бакуго отбрасывает ржавые цепи в стороны, где они быстро пропадают в невысокой траве. Эйджиро облизывает сухие и колючие губы, на которых давно свернулась кровь, и потирает тёмные кольца на запястьях. Через секунду он вспоминает кое-что и поднимает голову, смотря в упор на клетку, в которой до сих пор сидели рабы и смотрели прямо на них. Многие даже с большой надеждой. Киришима перевёл взгляд на Бакуго, но тот уже отвернулся, возвращаясь к немного подпорченной повозке, а через пару минут выбрасывая из неё на дорогу синее тело госпожи Тург. Лошадь, запряжённая в повозку с клеткой, испуганно заржала и встала на дыбы, после чего опасливо делая пару шагов назад, однако повозка, наткнувшаяся колесом на камень, не стала двигаться дальше.
— Бакуго, а как же они? — Киришима ткнул пальцем в клетку, из которой его самого вытащили несколько минут назад.
— Чего? — Бакуго шипит, выбрасывая еще пару шмоток из повозки. — Я чё, похож на того, кто будет спасать каждую жопу без разбору? А если из них кто-то кинется на нас? Особенно вон тот бугай. — Бакуго кивает на Шоджи и морщится. — Ну нахуй. Как будто мне нужны проблемы. Забей уже и пошли. Я им ничего не должен. Ты — тоже. Залезай уже быстрее, нам надо добраться до Лимба до заката, а это вообще в другую сторону отсюда. А то привяжу к повозке за шею — побежишь на своих двоих. Или постой, — Бакуго щурится, — ты хочешь, чтоб я прирезал их всех? — Катсуки довольно лыбится, но эта улыбка вызывает только холодок по позвоночнику и мурашки.
Киришима мотает головой, а Катсуки презрительно фыркает и скрывается во тьме повозки. Бакуго может. А вообще он ожидал, что этот сумасшедший пригрозит тем, что оставит тут. Впрочем, тогда всё то, что сейчас происходило, не имело смысла. Киришиме кажется, что вся его жизнь не имеет смысла, но почему-то он всё ещё не сдох.
Кинув взгляд на клетку, Киришима поймал обреченный прямой взгляд Очако на себе, и почему-то у парня сдавило сердце. Какого хрена.
Кажется, он понимал, что она и все остальные чувствуют. Он тоже почти отчаялся. Наверняка, он пожалеет ещё не раз о том, что сделает, но этот чёртов взгляд будет ему сниться в кошмарах. Эйджиро поднял с земли уже ненужную ему связку ключей и с размаху кинул ее в клетку.
— Возвращайтесь домой, — тихо шепнул он и отвернулся к первой повозке.
— А как же твой дом? — утирая слёзы с грязных щёк, так же тихо спросила Очако. — У тебя же по-любому есть дом, куда можно вернуться, и где тебя ждут. Так почему…
— Ты разве не слышала? — Киришима повернулся обратно, высмаркивая кровь на землю под ногами. — Теперь я могу вернуться только к нему. — Киришима кивнул в сторону первой повозки и снова отвернулся, теперь уже насовсем.
Бакуго в этот же момент высунулся снова и сказал захватить тушу кучера. По словам Катсуки тот всё ещё был жив, а значит мог пойти на мясо в случае голодных времён. Киришима только пожал плечами, отмечая странную предвзятость в выборе «мяса». Эйджиро всё же показалось странным, что безобидным рабам отдать ключи — опасно, а вот реально опасного типа тащить за собой — нормально. Впрочем, сколько бы Киришима не думал, ему было не дано понять мотивов Катсуки.