Глава 9: Торговля. (1/2)

Киришима резко всхрапнул и распахнул глаза. Светло.

Медленно приходя в себя, Эйджиро сел и поморщился от острой боли в пояснице — на полу спать не очень удобно. Но он хотя бы выспался, а не всю ночь напролёт из штанов пустынников вынимал. Киришима метнул взгляд на кровать — Бакуго ещё спал, отвернувшись к стенке.

Киришима поднялся, прогнулся в спине до хруста, а после резко разогнулся и выдохнул. Стало полегче. Распахнув окно, которое Бакуго закрыл, пока Киришима не видел, Эйджиро вылез из него наполовину и вдохнул полной грудью. Оказывается, в комнате было достаточно душно. Вернувшись в комнату, он почувствовал, как «Саббат» с новой силой ударил в голову после глотка свежего воздуха. Тело Киришимы немного качнуло в сторону, но равновесие он удержал. Пришлось ещё и передёрнуть плечами, а затем сдавить пальцы на шейных позвонках и резко качнуть головой, чтоб услышать спасительный щелчок. Киришима глянул ещё раз на спящего Бакуго и развернулся в направлении двери, намереваясь сходить отлить и подумать, когда бы ему было удобнее смыться от этого психопата, пока тот его не убил.

Но не успел Киришима и четырёх шагов сделать, как что-то свистнуло рядом с его ухом, а перед ним в косяк двери с глухим треском вонзился нож. Эйджиро затормозил, ошалело пялясь на застывшее оружие, а потом осторожно, чуть ли не со скрипом, повернулся назад.

Бакуго сидел на кровати, будто и не спал полминуты назад, а, может, и правда не спал, и с прищуром смотрел на растерянного Киришиму.

— Я предупреждал, чтоб ты не рыпался. — Катсуки отбрасывает тонкий плед в сторону и босыми ногами становится на холодный деревянный пол, даже не ёжась, когда его кожа стремительно покрывается мурашками от резкой смены температуры.

— Да я ж и не рыпался, тольк-

— Только я тут решаю когда, куда и зачем ты можешь идти. Я тебе не доверяю. — Бакуго как всегда резок, но говорит правду.

На его слова Киришима не обижается. Было б на что. Однако некоторая ярость под рёбрами начинает шкрябать, царапать кости и мясо. И выть. Протяжно и сипло, потому что выхода ей нет. Эйджиро ещё голоден и чувствует лёгкую усталость. Сделай он сейчас что-то необдуманное — попрощается с головой. Рисковать не хочется, и он медлит. Осторожничает. Выжидает.

— Я ж предупредил, что даже поссать ты под конвоем ходить будешь. Мне не нужны последствия, потому что я не люблю их разгребать, ясно? — Киришима уверенно кивает и скрипит зубами. Проводит языком. Двух не хватает. Злость аж душит при воспоминании о их первой встрече, когда Киришима так сглупил и подозвал его к себе, избавил от возбуждения, а не сразу же впился в шею от голода. Знал бы он заранее, что так будет… — Пошли.

Бакуго уже обёрнулся в свой плащ, под которым ночью спал Киришима. Он не говорит и слова по этому поводу, но зубы скалит и толкает монстра к двери. Пока Эйджиро выходит, Бакуго успевает вынуть из косяка свой нож и спрятать его под полами плаща. Киришиме уже не страшно, он уже просто надеется на то, что хотя бы справить нужду ему дадут спокойно.

Бакуго заходит в тесный гроб туалета с ним.

Эйджиро не спрашивает ничего. Кажется, его перестало удивлять такое поведение, но от робости своей он до конца избавиться не может. Его стесняет ещё чьё-то присутствие. Бакуго стоит со своим мешком — ни на секунду его из рук не выпускает — и поэтому тут воняет не только естественными отходами, но и «Саббатом», соль которого уже въелась в ноздри Эйджиро. Катсуки по-прежнему молчит, и это, что странно, нихуя не расслабляет, но пока ему лезвие между лопаток не полоснуло, стоило поспешить и снять штаны.

— Вот прямо сюда, конечно, заходить было не обязательно. — Эйджиро бурчит, стараясь как-то подавить своё смущение от того, что Бакуго, мать вашу, слышит звуки, которые не надо слышать.

— Ага. Ещё чего! Вдруг ты нырнёшь — и через выгребную яму прямо за стены города? Ищи тебя потом с ветром в поле.

— До такого бы я не опустился! — Киришима повышает голос, но с опаской смотрит вниз, в смердящую темноту. Мало ли сколько тут падать. А может, этот туалет и вовсе не выходит за стены, кто его знает! Самая мерзкая и глупая смерть. Он спешно натягивает штаны обратно.

— Жить захочешь — не так раскорячишься, — будто поучительно бросает Бакуго и тормозит собравшегося выходить Киришиму за обрубок цепи. На возмущенное киришимино «Ну что еще?» Бакуго только глухо хмыкает: — Моя очередь.

И ведь так и не выпускает свой мешок, как будто там несметные богатства лежат…

***</p>

Бакуго говорит, что к вечеру они ещё вернутся в этот трактир, когда оба они уже идут по мостовой через грязную реку, в которую, очевидно, сливались все помои. Хотя такой стойкой вони, как в Скаме, не было. Горожане вокруг них суетятся и разбегаются в стороны. Киришиме из-под капюшона немногое видно, а чуть впереди только спина бакуговская маячит. Самому-то хорошо, без капюшона не душно. Но «хозяин» настоял.

Ещё пара сотен метров — и наконец-то эта суета становится понятна.

Катсуки спокойно перешагивает растерзанное молодое женское тело, в то время как Киришима спотыкается и врезается в спину Бакуго. К слову, тот уже успел затормозить, а после и облить Киришиму словесными помоями сполна.

Эйджиро кажется, что тут никакой порошок или даже паста не поможет вычистить такой грязный рот.

На тесной улице, хорошо освещённой палящим солнцем, лежат девичьи тела. Большинство голых. Есть и парни, совсем молодые, не старше семнадцати лет, наверное. Несколько женщин в закрытых одеждах рыдали над телами, скорее всего, своих детей. Бакуго даже немного затошнило.

Посреди всего этого хаоса стояла крупная женщина с пальцами-сардельками, на каждом из которых, кроме больших, было по кольцу. Она держала за волосы девочку не старше двенадцати лет, которая обливалась слезами и соплями, звала маму и пыталась как-то высвободиться из рук женщины. Она что-то рявкнула малявке, отчего та разревелась сильнее, и женщина кинула её куда-то в бок. Бакуго проследил взглядом и увидел, что мелкая угодила прямо в крытую повозку. Лошадь, запряжённая в повозку, даже ухом не повела от такого шума и запаха свежей крови. Видать, много дерьма она повидала.

Киришима отступил от Бакуго на шаг и глянул на него — не смотрит. Есть шанс, но риск слишком велик. Бакуго не особо интересно, что тут происходит, а потому можно было бы вполне свалить побыстрее и поискать карту, но Катсуки почему-то не уходил.

Женщина тем временем отцепила от своего пояса мешочек, распутала узелок на нём и высыпала прямо перед одной из рыдающих все монеты, что были в мешочке.

Плач немедля прекратился.

Очевидно, богатая дамочка оказалась работорговкой. Она же окликнула кого-то со стороны повозки и приказала собирать всех. Кажется, тела по улице — всего лишь бессознательные будущие рабы. Отвратительно.

Бакуго не собирался долго на это смотреть. Бога тут, вероятно, забыли ещё раньше, чем в Скаме. Где это видано — мать продала своего ребёнка в рабство за гроши. А ведь не бедствует, видно же. Катсуки ненавидел жадных свиней, таких, как эти люди, просто до белых дёсен. Надо было убираться. Как раз работорговка и ее свита собрала все бессознательные тела детей. Эти, скорее всего, уйдут в бордели. Печально, но такова уж их участь. Катсуки не герой и лезть в это не собирался. Делать ему больше нечего.

— Киришима, мы ух-

Только Бакуго повернулся, как наконец-то заметил, что монстра рядом и след простыл. Катсуки на секунду перестал дышать, лихорадочно осматриваясь по сторонам. Он же оттащил этого остолопа в сторону, чтоб торговка и их не зацепила. Или по крайней мере не пришлось бы устраивать резню, а Бакуго бы именно это и сделал. А он…