Глава 7: "Саббат". (1/2)
Киришима дурит.
Он канючит очень долго, нудно и продолжительно. Хрипит сухим горлом, как будто наждачная бумага по дереву елозит, но не сдаётся. Ещё и подёргивает за плащ Бакуго, явно не думая о самосохранении. На первом месте — бутыль, припрятанная жестоким Бакуго.
— Твою мать, ты можешь свой рот закрыть хоть ненадолго, пока я его тебе не заштопал кактусовым шипом? — Бакуго надолго не хватает, и его буквально разносит.
— Отдай! — упрямится Эйджиро, которого самого развозит от дурмана, который доносится из мешка, где спрятана заветная бутылочка. — Ты ведь всё равно не знаешь, что там! И тебе оно не нужно.
— А ты скажи, что это, и, может, у меня появится ещё один повод не отдавать это. — Катсуки действительно не понимал, зачем ему эта дурацкая склянка с какой-то там водичкой. Да ещё и клянчит так, будто там ответы на все вопросы или, как минимум, сила Богов. От этого ещё хуже — в том плане, что любопытство огромными кусками жрало все внутренности Катсуки, а несчастная херовина жгла спину.
Ещё минут через двадцать Эйджиро сдулся, опустив голову. Он едва поспевал за широкими шагами идущего впереди Бакуго и украдкой бросал жадные взгляды на мешок, висящий на его спине. Киришима сглотнул вязкую слюну, пытаясь как-то смочить сухое горло, что мало помогло, но хуже не сделало.
Да что с этим мудаком не так? Как собака на сене — ни себе, ни людям. Ну вот зачем ему глупая склянка с непонятно чем внутри? Он ведь даже не может найти этому применение, а всё равно прячет от него, Киришимы, который знает, для чего это нужно. Но у придурковатого маньяка, видимо, кредо в жизни такое — портить людям жизнь. И Киришима исключением не стал.
Солоноватый аромат только больше распаляет жажду и аппетит.
Черт, кто его вообще за язык потянул сказать, что он что-то чует? Тумаков ему хватило — проткнутая кожа под подбородком зудела до тошноты — а хули ему ещё-то надо было?
Справедливости?
Губу бы закатал…
До первого оазиса они добираются только к вечеру — уставшие, потные и голодные. Бакуго за сегодня так и не разрешил сделать остановку. Он вообще под вечер начал сомневаться в правильности их маршрута, так как никаких чудесных указателей в пустыне никто ставить не будет, однако озерцо метров пятьдесят в диаметре среди песков сделало своё дело.
Киришима тут же коленями упал в пожухлую траву, что росла вокруг оазиса, а там уже на четвереньках подполз к кромке воды, опуская туда лицо. Очевидно, и пить хотел и освежиться.
Катсуки наконец-то решил сделать привал и сбросил с себя мешок и сырой местами от пота плащ и всё это водрузил на тёплые камни, обозначив свою территорию, и сам полез к воде, чтобы утолить жажду. Едва он рукой черпнул теплой воды и поднёс её к лицу, как заметил боковым зрением, что этот идиот что-то творит. Прямой взгляд на почти раздевшегося монстра заставил того замереть в странной позе на одной ноге. Не дожидаясь, пока Бакуго заговорит и, ожидаемо, опять его с ног до головы обольёт словесными помоями, спросил только визгливо «Что?» Ему, кажется, было очевидным, что остудить тело в воде будет очень кстати.
— Не смей пихать в воду свою срамоту, пока я пью: причиндалы отрежу. — И всё. Коротко и ясно, однако этого хватило для того, чтобы поумерить пыл Киришимы.
И только Бакуго вынул руку из воды с полной флягой, второй уже, которые они выпили за сегодня и вчера, Эйджиро сиганул в оазис, уходя под воду с головой. Бакуго искренне сквозь зубы пожелал ему не выныривать вообще.
Но Эйджиро вынырнул с блаженным стоном и улёгся на спину, закрывая глаза. Кажется, это было самое лучшее, что он когда-либо испытывал.
Кожа наконец-то стала остывать.
Киришима даже не сразу заметил, что Бакуго поблизости не видно. Хотя его местоположение волновало монстра в последнюю очередь. А вот его мешок… Эта мысль ударила в голову так резко, что Киришима дёрнулся и чуть было не пошёл ко дну. Хотя утонуть тут достаточно сложно. Катсуки не было видно, а соленый запах из мешка вызывал слишком много соблазнов. В общем-то, Эйджиро долго думать не пришлось.
Ещё раз воровато осмотревшись, он ловко выбрался на траву и тут же оказался у камней, на которых всё ещё сидели несколько пустынников, а рядом стоял заветный мешок. Киришима запустил туда руку, ощупывая содержимое, и, наконец, нашёл бутылочку, тут же доставая её. Эйджиро почти завизжал от радости, но быстро захлопнул себе рот, отползая подальше. Однако далеко не уполз, потому как на лодыжку опрометчиво повернувшегося спиной к камням Киришимы наступила чья-то нога, обутая в сапог. Киришима даже оборачиваться не хотел.
— Ты, блять, бессмертный, что ли? — Обернуться на голос Киришиме всё же пришлось, но склянку он из рук так и не выпустил. Бакуго стоял перед ним, придавливая чужую ногу своей к земле, чтоб не рыпался, и руками придерживал расстёгнутые штаны, которые так и норовились сползти с худых бёдер. — Верни эту херню на родину, пока пальцы на месте.
Киришима упрямо завертел головой. По лицу Бакуго тут же ходуном заходили желваки. И явно от бешенства. Ровно секунда потребовалась Киришиме, чтобы с оглушительным чпоком вскрыть бутыль, пихнуть нос к горлышку и вдохнуть поглубже, после чего на второй секунде закатить глаза и упасть лицом в траву, моментально расслабляясь и выпуская из рук заветную склянку, проливая на траву половину.
Бакуго с удивлением перешагнул через уже амёбу, нагнулся и взял из ослабевших пальцев бутыль. Даже сам принюхался осторожно, но ничего. Совсем. Катсуки пнул голое и мокрое тело, лежащее под ним, но на это оно даже никак не отреагировало. Ни движения, ни звука.
Прежде, чем заглядывать в лицо придурку, Катсуки застегнул штаны, тем самым зафиксировав их на бёдрах, а того потом уже одним движением ноги перевернул тело на спину. Теперь оно больше напоминало труп или по крайней мере мешок студня — ноль эмоций и реакции, тело максимально расслаблено. Он даже не моргает. Поднеся палец к носу Киришимы, Бакуго с удивлением отметил, что тот дышит. Странная какая херня. На всякий случай Катсуки всё же закупорил назад бутылку и сунул в мешок поглубже, куда-то к деньгам. Напоследок Катсуки посильнее пнул распластанного Киришиму, пытаясь хоть как-то утихомирить свою злобу, но такой овощ никак не мог удовлетворить садиста, бушующего внутри Бакуго.
Тело отошло где-то ближе к ночи. Пустынники повылезали изо всех щелей, начиная облеплять голого тёплого Киришиму, а Бакуго, оперевшись спиной о высокий тоже тёплый камень, лениво пожёвывал вяленое мясо и в упор смотрел, как в свете заходящего солнца ещё сильнее потемнела кожа Эйджиро и её быстренько заполонили пустынники, ищущие тепло до утра.
Эйджиро резко и громко чихнул, когда хвост одного из мелких тварей забрался слишком глубоко в ноздрю. Даже Бакуго вздрогнул, но быстро вернул привычное выражение лица, всматриваясь, как монстр садился, а от каждого движения его затёкшее тело хрустело, как ломающийся сухарик. Киришима стряхнул назойливую мелочь с себя и ещё несколько секунд влипал в одну точку перед собой.
— Что это за хуйня была, ты, выблядок? — голос Бакуго звучал сейчас не лучше киришимовского во время жажды. Видимо, от продолжительного молчания, потому как Катсуки в любое время сейчас мог обеспечить себя глотком-другим воды.
— Саббат, — лениво протянул Киришима, растягивая каждую гласную, а потом зашелся в кашле: горло драло нещадно. И монстр так же медленно, по-улиточьи, полез к воде, чтоб напиться.
— Чего? — У Бакуго дёргается левое нижнее веко, а сам он уже готов бешено вгрызться в так быстро заебавшего его парня. Может, даже он напоит его этой хренью, чтоб до утра провалялся мешком с дерьмом вместо органов.
— «Саббат», — терпеливо повторяет Эйджиро, едва оторвав голову от воды, а потом снова наклоняется, жадно глотая всё ещё тёплую воду. — Я точно не знаю, что это, но Джиро от его запаха с ума сходят. А если вдохнуть слишком много — тело перестаёт функционировать, ты не чувствуешь боли и смотришь цветные картинки перед глазами. Это здорово…
— Ты чё, блять, такой разговорчивый? — Катсуки крутит в голове пояснения Киришимы, а сам недоверчиво посматривает на сильно расслабленного Эйджиро — всё то время до этого, что он видел его, тело, оказывается, было сильно напряжено. Сейчас даже очертания мышц размылись и стала отчётливо видна его худоба. В расслабленном состоянии даже были сильно очерчены угловатые кое-где кости. Или это казалось так из-за света?