Часть 40 (2/2)

— Ошалеть, — вздохнула Хвиин, поджав губы. — Чем он тебе не угодил, интересно? Увёл девушку?

— Девушку увёл кое-кто другой, — ответил Юнги, сверкнув глазами, — и карма уже настигла его.

— Карма по имени Мин Юнги?

Хвиин думала, что Юнги говорил о предстоящем представлении с журналистами во время выставки.

— Я тут не при чём, — ответил Юнги. — Я уже не тот, что был раньше. Сейчас меня скорее можно назвать мелким пакостником. Мягче стал. Наверное, старею.

«Ни фига себе мягче, — подумала Хвиин. — Стрелять в ни в чём не повинного человека теперь называется мелкая пакость. Что ж, буду знать.»

— А человека убить смог бы? — спросила девушка, глядя Юнги прямо в глаза.

Хосок, похоже, давно привык к таким разговорам. Он и бровью не повёл, когда услышал этот вопрос. Полностью был сосредоточен на подготовке к открытию смены. Отрывал от мяты листики, делая заготовки для мохито, нарезал тонкими дольками лимоны и апельсины для коктейлей, натирал посуду. При этом он довольно громко напевал песни, всем видом давая понять, что ему абсолютно всё равно на происходящее вокруг.

— Убить человека? — переспросил Юнги с задумчивым видом. — Определённо да. Я тебе больше скажу. Ты бы тоже смогла, и Хосок бы смог. Если приспичит, убьёт каждый. — Голос Юнги стал ледяным. Хвиин вздрогнула. — Не веришь? — продолжил Шуга. — Наверное, думаешь о том, как это плохо? Тогда скажи мне, почему убийства на войне только поощряются? Ветераны собираются в группы и с гордостью рассказывают, как они потрошили врагов. Их все считают героями и защитниками, а по факту они просто убивали других людей. Разве не так? — Хвиин не нашла, что ответить. — Мы называем это борьбой со злом, защитой от врагов, чем угодно, только не убийством. А всё потому, что необходимость в убийствах была для этих людей настолько острой, что их нельзя считать преступниками. Не было другого выхода.

— Ну ты даёшь, — шуточным тоном ответила Хвиин. — Я ради прикола спросила, а ты целую философскую балладу развернул. Того и гляди, начну тебя бояться.

— Не стоит. Я же сказал тебе, что стал мягче. Сдаю позиции. Правда, моя репутация не даёт мне жить спокойно. Пару часов назад мне кинули нехилую претензию и обозвали подонком. Даже немного обидно, я-то ничего не делал.

Репутация у Шуги была подпорчена на много лет вперёд, поэтому девушка с трудом верила в его невиновность, какую бы претензию он не имел в виду. Хотя возмущался он вполне убедительно и морщил лоб, выражая искреннюю обиду от случившейся с ним несправедливости.

Чуть позже позвонил детектив Бан и рассказал о случившейся аварии с полной уверенностью в причастности к ней Юнги. Тогда Хвиин задумалась о словах Шуги. Почему он завёл тему об аварии? И кто по этому поводу обозвал его подонком? Детектив Бан? Точно нет. Он скрывал то, что продолжал копать под Шугу. Его официально отстранили от дела. Так что Шихёку было ни к чему лезть на рожон и показывать свой интерес к директору Мину. Оставались Хваса и Лиса.

Эх, знать бы тогда, что Шуга говорил про аварию, можно было бы выведать у него побольше. Теперь приходилось только гадать. Как бы там ни было, Хвиин дала себе чёткую установку оставаться верной своей миссии и не вестись на слова бандитов. Будь то Юнги или кто-то другой. Все они в твой или иной степени являлись преступниками.

Но ситуация с Юнги почему-то не отпускала. Даже в России, по дороге из аэропорта в отель, когда Хвиин отрубилась на заднем сиденье по песню «How can I love the heartbreak?», ей приснился Юнги. Сначала он бегал по длинному полю с ромашками и цикорием, гоняясь за бабочками и кузнечиками. Было очень забавно наблюдать, как он выпрыгивал из высоких цветов и смеялся, будто ребёнок. Ярко светило солнце, дул лёгкий ветер, и волосы Хвиин совсем перепутались. Но она об этом не волновалась. Её внимание было приковано к скачущему по полю Шуге, который в таком непривычно образе походил на жизнерадостного крошечного котёнка. Девушка не переставала смеяться.

Но в один миг всё поменялось. Словно кто-то вошёл в сон и выключил свет. Наступила темнота. Юнги с красными от злобы глазами согнулся над капотом машины Тэхёна и начал перерезать тормозной шланг. Он работал ножовкой так хладнокровно и чётко, словно не раз проделывал подобную процедуру.

Хвиин хотелось кричать, но голос пропал. Слышался только едва различимый хрип, не более. Попытки оттащить Юнги от машины тоже не принесли результатов. Он словно приклеился к ней и никак не желал отлепляться. Сколько бы Хвиин не тянула бандита за руку и за капюшон худи, всё было бесполезно. От отчаяния она начала плакать. Внутри скопилась обида и злость и мощным толчком вырвалась наружу. Хвиин сделала глубокий вдох и на выдохе проснулась. Она резко подалась корпусом вперёд, и если бы не поймавший её Бинзино, непременно бы врезалась в водительское кресло.

— Чего свитер не сняла? — спросил он. — Не видишь, какая погода? Вон вспотела вся. Давай снимай.

— У меня под ним ничего нет. Хочешь, чтобы я тут нижним бельём светила? Мы не в клубе. И какое тебе дело до того, что я ношу? — Хвиин ещё не отошла от неприятного сна. У неё оставалось ощущение безысходности и страха вперемешку с отвращением, поэтому приказной тон Бинзино бесил её больше обычного. — Мне в свитере удобно. За собой лучше следи. Одеваешься, как подросток.

«Кого тут соблазнять? — пронеслось у неё в голове. — Он же неотёсанный мужлан. Наверное, ни с кем и не встречался за всю жизнь.»

— Приехали, — объявил водитель по-английски. — Сейчас отдыхайте. Завтра в семь тридцать вас заберёт машина. Будьте готовы. Если что-то будет нужно, обращайтесь на ресепшн. В этом отеле для вас всё бесплатно.

Хвиин кивала и улыбалась. Она примерно понимала, о чём говорил водитель, но отвечал ему Бензино. В конце девушка всё-таки сказала «спасибо» по-русски. Она моментально выучила эта слово, потому что с корейским акцентом оно звучало как «Щипащибо» и очень напоминало корейское ругательное слово «Щиба,» которое многие маскировали под отчаянным возгласом «Айщщ».

В лифте Хвиин и Бинзино ехали в полной тишине. Только когда пришло время расходиться по номерам, бандит поклонился и пожелал танцовщице спокойной ночи. Девушка ответила тем же. Зайдя в свой номер, она, первым делом, написала Шихёку, а потом быстро приняла душ и завалилась на кровать. Не прошло и минуты, как она крепко спала. Снов больше не было.