План Б (1/2)

Ирука, в тайне радуясь отсутствию на своих занятиях некоторых учеников, рассказывал студентам вовсе не то, что было связано с рисованием и печатями. Сакура на уроках слышала не про великих фуиндзюцу-мастеров, а урок рисования постепенно превращался в дополнительный час патриотического воспитания. Например, Ирука, пользуясь своим авторитетом и временем занятия, рассказал школьникам одну историю. Странную и страшную. О том, что один клан должен был пожертвовать своими интересами ради Деревни, но вместо этого только ”увеличил напряженность” между странами. Нужно было всего лишь отдать своего ребенка в качестве заложника, как потребовала Страна Молнии, а глава клана, на который пал выбор молниевиков, ”не поняв” величия своей миссии, убил посла Страны Молнии, а когда его за это осудили, покончил с собой. Для Ируки действия этого местного старосты казались безответственными, ведь он думал только о своей семье, а не о Конохе. Сакура эту историю слушала и от ужаса долго отойти не могла.

После того, как Ханаби вернулась из ссылки, ее несколько недель осматривали врачи и, не найдя ничего страшного, признали вполне здоровой, просто истощенной от перенесенного сильного стресса. Родственники же, понимая, чем могло обернуться заключение, радовались, что девчонка отделалась испугом. Перед самой же Ханаби встала проблема того, в чем она поклялась самой себе и что обещала Онаге-сама. А обещала она, что будет прилежной нелюдью и хорошей ученицей. Уроки с татуировщиком восстановились и участились, особенно в тот период, когда ее осматривали врачи и надо было много времени находиться в клане. И она уже даже могла выполнять некоторые тренировочные задания. Так, на свиной коже появлялся нарисованный ею иероглиф ”тори”, позволявший призывать почтового воробушка. Учиться рисовать на коже животных было немного проще, ведь она уже знала, как пишутся символы для нужной печати. Количество символов оставалось прежним, как и их внешний вид, а вот материал менялся. Только вот до практики на человеческом теле не доходило, да и дойти не могло. Изао-сан, ее дядя, разрешит ей поставить свою первую татуировку на другом человеке только спустя несколько лет практики, когда ей станет шестнадцать. А так ей разрешалось только продолжать упражняться на коже животных.

Время шло, и Ханаби отправилась в школу разгребать огромные проблемы. На часть четвертных контрольных ее просто не допустили: сразу выставили неуд. Ханаби даже не стала разбираться, из-за чего ей влепили низкую оценку: за поведение, за незнание, за пропуски или за то, что она была в ссылке, а значит, по определению, идиотка. Несколько двоек у нее как было, так и осталось. Ханаби новую столичную программу, кроме рисования с географией и физкультурой, как ни старалась, все равно не тянула.

- Вот ты в школе не появляешься, а у тебя фанатка, - сказала Момо-чан, ее одноклассница, и подмигнула Хьюге.

- Чего это ты несешь? - Не поняла Ханаби и решила, что над ней издеваются. - А соревнований я еще не выигрывала, чтоб у меня фанаты были. - Сказала девушка и раздраженно вскинула голову. - И учеба у меня такая, что желающие списать, конечно, найдутся... но лет через триста.

- Ой и не говори, - с иронией произнесла Момо. - Только фанатка у тебя самая настоящая, и даже успехи по физкультуре здесь совершенно ни при чем.

- Это как? Разыгрываешь меня, да? - Высказала Ханаби свое предположение.

- Ничуть. - Спокойно ответила Момо. - Перевелась к нам девочка, и вся из себя такая важная: и ходит-то она с яку-нин<span class="footnote" id="fn_32466391_0"></span>и репетиторов у нее тьма, и она - последний отпрыск, - тут Момо подавила смешок, - великого клана, да только о тебе все и говорит. Ханаби-сан то, Ханаби-сан это... Чем ты ее так обворожила? - Рассмеялась одноклассница.

- Да я и сама не знаю... - Ханаби поняла, о какой девочке идет речь. - У нее не так уж много друзей... - Предположила Хьюга причину такого внимания к себе со стороны подруги, с которой они давно не виделись.

- Якумо-сан о вашем ”приключении”, представь, второй месяц так. - Сказала Момо, вводя отсутствовавшую Хьюгу в курс событий.

- Какой ужас... - Выдохнула Ханаби.

- Раздобыла она, значит, твою фотографию и носится с ней, всем говорит, что ты живая и с радости чуть не плачет. - Пересказала Момо последнюю сплетню, связанную с Курамой.

- Да я вроде при смерти не была. - Ответила синеглазая. А потом до нее дошло. - Момо-чан, я ведь ей книжку на Новый Год отдала. А никакой фотографии не дарила!

- Я же говорю - фанатка. - Саркастически заметила Момо. - А поклонницам редко что дарят. Сама-то не помнишь, что тебя для газеты фотографировали?! - Удивилась одноклассница. - Якумо-сан фотокарточку из газеты вырезала, носится с ней, всем показывает. - На лице Ханаби отразилось полное непонимание: что случилось с Якумо, которая вдруг так странно реагирует на статью даже не о ней, а о Онаге-саме, девушка не догадывалась. - Ей какая-то сволочь сказала, что ты в ссылке сдохла. - Наконец, объяснила девчонка. - А в газете одна баба рассказывает, что ты жива, и она тебя учит бороться со злом!

- Блин, придется ее расстроить. У меня пока даже с плохими оценками бороться не очень получается. - Ответила Ханаби.

- Якумо-сан еще убеждала нас, что ты, Ласка, - хорошая, потому что у плохих людей журналисты интервью не берут. - Сказала одноклассница. - Фанаты - люди безумные...

***

Четвертные контрольные Ханаби завалила. Сказалось отставание и отсутствие нормальной учебы. Биология с географией, конечно, были в порядке. А еще Гай засчитал нормативы по физкультуре. Но ими не исчерпывалась школьная программа. Майто пожелал упрямой девчонке никогда не сдаваться. Вот Ханаби и решила бороться, хотя заведующая учебной частью впрямую намекала ей на то, что таким детям, как она, здесь не место, и легче сразу уйти в экстернат самой, чем опозориться и быть исключенной. Другая грымза-учительница советовала Ханаби найти у себя либо недюжинные интеллектуальные способности и исправить совсем не соответствующие статусу ученицы столичной школы результаты, либо мужество, чтобы уйти самой и не заставлять себя исключать. Ханаби решила, что лучше уж попытаться собраться с умом и постараться выбраться из всех тех бед, в которые она влипла. А Какаши, и вовсе не допустивший ”нелюдь” на занятия, сказал ей всего несколько слов:

- А вам не нужна физика. Вам пора во взрослую жизнь. Знаете, иногда на улице раздают рекламки, объявления о миссиях в Страну Травы на боевые задания для шиноби-наемников. - Хатаке увидел на лице туповатой ученицы привычное выражение, говорящее о полном непонимании того, что он ей сейчас пытается рассказать, только теперь оно было смешано со страхом. (”Животное. Что поделать... Что-то объяснять такой - только время тратить. ” - Подумалось ему) - На рекламных щитах можно тоже увидеть. Вы туда обратитесь. Вас трудоустроят.

Первым делом Ханаби отправилась к Якумо , про которую рассказывали совсем уж страшные слухи обо всей этой истории с фотографией.

- Я так и знала! Ханаби-тян, ты вернешься! Я верила! Я всем рассказывала... - Воскликнула девушка, едва увидев подругу.

- Да мне тут уже... передали. Знаешь, ты зря так с этим снимком носишься. - Сказала Хьюга. - Я никого не спасала. Это меня спасали. И со злом ни с каким я не борюсь, просто одна тетка страшная меня пожалела и везде таскала с собой, чтобы ко мне не пристала всякая сволочь. И вообще случилось много чего страшного, поэтому на фото я такая испуганная, и эта монстриха из Четвертого Отряда меня там успокаивала, даже обняла. Видно, мне тогда совсем худо стало. Я ничего не соображала.

Якумо хотела сделать замечание Ханаби, потому что она опять ругается, но, услышав, что той было очень плохо, сдержалась, списав это на недавний стресс. А в уме у Курама сложился целый шпионский боевик, в котором Ханаби-тян, как агент под прикрытием, выдавала себя за сотрудницу Четвертого Отряда Корня, причем довольно успешно, чтобы до нее не добрались плохие парни, а ”страшная женщина” ей в этом помогала. Это было, пожалуй, еще круче, чем то, что написано в газете. Глядя на восторженное лицо Якумо, Ханаби поняла, что сказала что-то не то.

- Мне тут помощь твоя нужна. - Призналась она. Якумо была готова помогать. Она один раз спасла подругу от Ируки, который ”хотел извлечь ее драгоценные глаза”, по крайней мере, они так думали, и хотела поддержать ее теперь. - Меня тут из интерната выгоняют. - Сказала Хьюга. - Говорят, что я честь школы опорочила. А я и не знаю, что такое ”честь школы”. Честь - это ответственность. Вот когда самурай лишается чести, он больше не может жить, он должен... покончить с собой. - Сказала Ханаби и побледнела. - Я даже знаю один такой случай. А честь школы... - на лице улучшенно-геномной отразилась крайняя степень задумчивости, - хоть убей не догоняю. Если такие бездари, как я, школу обесчестили, то учителя с директором с горя не заколются. Все останется, как и было, без нас просто. Они о чести школы говорят только до тех пор, пока их лично не спросишь: а что они собираются делать, чтобы эту самую честь восстановить? На этом моменте все как-то стыдливо замолкают. А раз так, то и выходит, что ”честь школы” - это просто красивое слово, за которым ничего настоящего нет. - Сказала Хьюга.

- А ты чего попросить хотела? - Спросила Якумо.

- Ну, ты же у нас ”перспективная художница”. Я знаю, о тебе так говорят. - Произнесла Ханаби, и польщенная Якумо, засмущавшись, улыбнулась.

- Ты хочешь, чтобы я тебя нарисовала? - Радостно воскликнула Курама.

- М-м-м... - Замялась Ханаби. - Ей не хотелось расстраивать подругу. - Вообще-то у тебя должно быть много знакомых из взрослых чакро-художников. Я ищу такого фуиндзюцу-мастера, которого бы уважали в нашей школе, а меня никто из коноховских художников не берет. Если я не найду, мне конец. Точно исключат. - Якумо задумалась. И тут же написала на бумаге несколько адресов.

- Я думаю, они возьмут. - Сказала Курама, порадовавшись, что проблему Ханаби с ее связями так легко решить, а Хьюга посмотрела на подругу с сомнением. - Я тебя порекомендую. - Пообещала Якумо. - Напишу им, какая ты замечательная.

Ханаби обняла Кураму, поцеловала ее в щеку и сказала:

- Ты уже второй раз меня выручаешь. А тебе ничего за это не будет? - Якумо честно-честно помотала головой.

Она написала много рекомендательных писем, но девочка не понимала, что собственных связей она еще не обрела, а ее преподаватели, хоть и видели в девчонке большой талант, получали деньги за обучение от ее богатой матери, так, что считали, что работают скорее на нее, чем помогают дочери. Так что письма Якумо с просьбой ”взять в обучение”, ”позаботиться” о какой-то странной Ханаби, за которую школьные педагоги не хотят браться, спустя недолгое время легли на стол ее матери.

Однако один человек все-таки написал ответ, в котором сказал, что готов ”посмотреть на девочку”. Обрадованная Курама рассказала Хьюге счастливую новость, и та собралась идти на ”смотрины”, взяв свои работы.

Ханаби вошла. Мастерская, заставленная мольбертами, ей очень понравилась. Она бы здесь прижилась. Девочка потянула ноздрями терпкий приятный запах чакрокраски. Учитель тоже с интересом смотрел на это странное создание с косичками, девочку в военной форме, которая держала в руках огромные пакеты своих готовых работ. Учитель Мори пригласил ее за стол и стал разглядывать нарисованные свитки с печатями. У Ханаби от волнения даже венки у глаз чуть-чуть вздулись. Вроде бы выходило, что Мори доволен. От свитков и печатей он постепенно перешел к беседе с самой претенденткой, попросил ее рассказать о своей жизни. И Ханаби пришлось рассказывать все: и про то, как она работала в мануфактуре, и про то, как в закрытый интернат попала, и про то, что ей помогает только деревенский мастер Изао, и сейчас он учит ее рисовать на коже. - Ханаби заметила, как Мори на мгновение поморщился, будто почувствовал неприятный запах. А затем Хьюга рассказала, что у нее есть проблема, и из-за скверной успеваемости никто в ученичество не берет. Ханаби рассудила, что лучше всего ничего не скрывать, потому что табель учитель все равно увидит и документы посмотрит, но с документами решила немного схитрить: подсунула Мори-сану чистенькое, выданное у нее в поселке, удостоверение о том, что она - чакрохудожник, да еще и призыватель . Мори посмотрел на девчонку сверху вниз. Внимательный взгляд его увидел разрисованные запястья. Судя по тому, что рассказала Ханаби о себе и тому, как складывалась ее жизнь, Мори заключил, что эта куноичи не из очень богатой семьи, иначе бы и учитель обязательно нашелся, несмотря на характер девочки и то, что по внешнему виду выглядела она не очень социально адаптированной и больше всего напоминала хулиганку, которая старалась, чтобы взрослые поверили в ее исправление. Учитель Мори видел в ней положительные черты: храбрость, ведь нанести себе на тело призывные татуировки было болезненно, наблюдательность, способность подмечать детали, что было видно по ее рисункам, которые раскрывали в ней сенсора. Да, искра таланта в девчонке определенно была. Только учитель Мори, действительно, занимавшийся с талантливыми учениками и любивший способных ребят, помогал детям не бесплатно.

Сама Ханаби думала, что теперь от ее формы не несет тиной, а раз так, то чего ж еще взрослым надо? А вот Мори был в растерянности.

- А ведь у вас нет средств, чтобы использовать ваши призывы? - Спросил художник, аккуратно переходя к главному. Ханаби пришлось признать, что нет. И соколов она призывает очень редко. Для Мори это был сигнал. Он не мог себе позволить учить полунищую нелюдь, несмотря на все способности. Конечно, не дело ей всю жизнь свитки-сумки мастерить, да только благотворительностью он тоже не занимается.

И тут вдруг Мори вспомнил, что Ханаби не дала ему столичную ученическую карточку. Хьюга неохотно выполнила его просьбу.

”Когда-нибудь все-равно бы всплыло”, - подумала она. А учитель обомлел: в удостоверении, сделанном в Конохе, стояла отметка о том, что Ханаби месяц жила в Мертвом Городе. Вот теперь он с чистым сердцем решил отказать Хьюге: бывших уголовниц он в личные ученицы... нет... не берет. Даже талантливых. И тут дело вовсе не в том, что Ханаби нечем платить. У него еще и репутация. По-хорошему Мори-сенсей и на порог своего дома эту нелюдь пускать бы не должен был. Затем мастер еще и рассмотрел ”корневскую” печать на языке у генинки. Вот так художница! То, что эту печать Хьюги позаимствовали и стали ставить своим, Мори не знал, зато понял, что девочка окончательно влипла в такую историю, из которой ей не выбраться. И весьма глупа раз не понимает, почему ее отвергают все приличные педагоги. А вот ему попадать в такие ”истории” нельзя. Мори даже осерчал на Якумо: как же она его подставила! Не сказала, что девочка-ученица - бывшая ссыльная, да еще и, чтобы спасти свою никчемную жизнь, вступившая в Корень или попавшая в него насильно... Разница тут для

мастера была небольшая. А ведь Якумо написала про нее только хорошее. Только не нужна господину Мори такая ”хорошая”, ни даром, ни за деньги. И диковатость девчонки он теперь объяснял криминальным прошлым и ссылкой. Кто ее там воспитывал-то? А сейчас синеглазая хочет хорошей работы... Наглая тварь... У Мори никогда раньше таких учеников не было, поэтому он даже не обратил внимание, что в родной ”хьюговской” карточке Ханаби было сказано про хьюговские печати, то есть свои знаки девочка получила еще в детстве, задолго до столичной школы и ссылки. Впрочем, это вряд ли исправило бы его мнение о ней, ведь, мало ли чему ее могли научить в Корне помимо чакро-рисования? То, что перед ним стоит отмороженная, никакими талантами для Мори не перекрывалось, и милосердие, которое советовало учителю ”пожалеть способную девчонку”, как свечка, погасло. Только теперь гостью надо было как-то повежливей выпроводить из своего дома и дать понять, чтоб надежд она себе не строила.