Часть 7 (2/2)

Прекрасно, теперь мне неловко.

— Извини, — выдавливаю я. На этом следует остановиться и навсегда закрыть тему. Старый Джордж бы именно так и поступил. Потому что старому Джорджу ни до кого особенно нет дела. Что ж, теперь в моей голове появилась не только старая версия Дэнни, но и меня самого. Но, как Дэнни всегда был единым человеком, так и я… но только откуда все это во мне взялось? Так или иначе, я спрашиваю, словно мне не все равно — и мне не все равно: — Что случилось? Из-за чего вы поссорились?

Несколько секунд Дэнни просто смотрит на меня очень странным взглядом.

— А ты угадай, — наконец выдавливает он. Я честно пытаюсь, но я не могу. Ничего не приходит в голову. Кроме… — Погоди, это из-за того, что…

— Я гей, да. А ведь мог быть небедным наследником, — он хмыкает. — Но не судьба.

— Они что, отказались от тебя? — я не могу не вспомнить о своей семье. Мои родители живут душа в душу в одном из пригородов — и до недавнего времени они были единственными небезразличными мне людьми на земле. Кстати, а что они скажут, если… Но пока нечего и думать о таком. По крайней мере, я могу быть уверен, что они не укажут мне на дверь.

— Ну, не в юридическом смысле… — Дэнни снова неловко покашливает. — В общем, можешь не беспокоиться. Обо мне никто не беспокоится, — наверное, ему кажется, что это очень ироничный каламбур, но я испытываю только безотчетное волнение. Что-то внутри меня говорит, что такого не может быть, потому что быть не может. Ведь это Дэнни! Всегда такой искрящийся, веселый и дружелюбный. Ну, обычно. Большую часть времени. Я не готов поверить его словам.

— Может быть, приятели. Какие-нибудь парни из бара, — и тут же я понимаю, что совершил чудовищную ошибку. В самом деле, мне лучше было держать язык за зубами: я ведь всегда придерживался парадигмы золотого молчания. Это что, Дэнни меня заразил своей неуемной болтовней?

К сожалению, тот все отлично расслышал.

— Из… бара? — кажется, первый раз в жизни мне удается застать его врасплох: на его лице застывает удивление, которое медленно, но верно сменяется подозрением и даже обидой. — Что за… откуда ты вообще…

— Случайно зашел туда, — это даже не попытка соврать, просто формальность. Дэнни фыркает.

— Ну да. Конечно. Просто случайно зашел пропустить пива. Ты что, следил за мной? — я делаю неопределенное движение головой, которое можно расценивать как согласие — не отрицать же очевидное. И, кажется, испытываю при этом некоторую боязнь. Мне страшно, что Дэнни может рассердиться по-настоящему за такое наглое вторжение в его личное пространство. Хотя раньше он и сам бесконечно вторгался в мое пространство, прикасаясь, наклоняясь через плечо и подмигивая так часто, что одно время я всерьез считал, что он страдает нервным тиком. Но… это было другое. Я знаю, что это было другое.

К моему легкому удивлению, Дэнни снова улыбается, и это не натужная улыбка, призванная скрасить напряжение.

— Честно говоря, я хотел бы взбеситься, но, кажется, мне это льстит, — нагло заявляет он и некоторое время опять кашляет в сгиб локтя, а потом добавляет: — Поверить не могу, что тебе вдруг стала так интересна моя персона… Неужели моя долгая осада была не напрасной?..

— Я просто беспокоился о тебе, — заявляю я. И, наверное, все этим порчу, потому что это очередной шаг назад — все дальше от признания, которого, наверное, никогда не случится. Но одновременно это и чистая правда, так что я оправдываю себя перед собой.

— Беспокоился? — непонятливо переспрашивает тот. — О чем?

Я теряюсь, не зная, с чего начать: с той самой аварии, или с того, что поведение Дэнни в целом кажется мне более чем подозрительным в последнее время, или… в итоге я говорю просто:

— С тобой что-то происходит, я же вижу, — Дэнни снова хмыкает, и я знаю, что он пытается сказать: неужели ты заметил только сейчас? — Ты ведь напивался зачем-то, — да, он определенно пытается своим взглядом уточнить, нет ли у меня хороших догадок на этот счет. Но он только бормочет:

— У нас что, сухой закон? Или ты весь из себя трезвенник? Или я пришел на работу, дыша перегаром? — прежде, чем я успеваю ответить «нет» на все три вопроса, он заканчивает каким-то слабым, почти безжизненным голосом: — Послушай… Если ты так беспокоишься обо мне, то… в общем, я уже готов поехать в приемный покой. Если ты меня туда отвезешь.

Он умолкает, и я наконец-то замечаю, что за время нашего короткого разговора он успел раскраснеться еще сильнее, и на его лбу и подбородке теперь блестят капли пота, а еще он все время держит руку у груди, а еще… я запоздало понимаю, что его постоянный кашель вовсе не был попыткой скрыть неловкость.